Самый неправдоподобный роман - Юлия Коротина

— Максвелл, ты все не так понял… — Начала было она, растерявшись после его резкой отповеди.

— Я отлично все понял, дорогая! Яснее объяснить было бы просто невозможно… И как долго вы с Дэном собирались водить меня за нос?

— Я хотела тебе все рассказать, но у меня не было времени… Свалилось столько работы…

— Да брось ты эти отговорки! — Выпалил он, вскакивая с кресла. — Могла бы придумать что-нибудь более оригинальное! Ведь чтобы встречаться с Дэном, у тебя, наверно, была куча времени!

— Макс, пожалуйста, выслушай меня! — Взмолилась женщина. Ей вдруг стало страшно находиться рядом с Максвеллом. Он, точно безумный, метался по кабинету, и казалось, вот-вот разнесет все вокруг.

— А что мне выслушивать?! Что ты любишь его? Что ты не хотела причинять мне боль? Но ты ее причинила, Джес! В самое сердце! Меткий выстрел! Поздравляю! — И он театрально зааплодировал.

— Зачем тогда ты пришел? — Закричала на него Джессика. Его демонстративные аплодисменты били по напряженным нервам. Конечно, она была виновата перед ним, и его упреки были вполне справедливы. Вот только Максвелл забыл, что она, как и всякий обвиняемый, имеет право на защиту и оправдание. — Если мое мнение тебя совсем не интересует, что ты здесь делаешь? — С дрожью в голосе спросила она.

Джес волновалась — это было заметно, но Максу было безразлично ее волнение, впрочем, как и ее слезы, если бы она вдруг решила разжалобить его слезами и мольбами. Он молча смотрел, как она бессильно уронила голову на руки и закусила нижнюю губу, видимо, чтобы сдержать слезы. Взгляд его был таким тяжелым, что если бы силой взгляда можно было убить, она была бы мертва с самой первой минуты его визита. Максвелл в эти минуты был, наверное, самым эгоистичным человеком в мире, ибо он чувствовал только свою боль, помнил только свои обиды. И даже его оскорбленная любовь к Джессике здесь была сейчас не в счет; важным было, скорее, его уязвленное мужское самолюбие, униженная гордость и достоинство.

Минуты молчания длились бесконечно. Казалось, говорить им больше не о чем. Можно было бы на этом и расстаться, и Максвелл уже подумывал об этом, когда Джессика заговорила. Ее голос был таким тихим, что буря, бушевавшая в душе мужчины, начала понемногу утихать. Он вслушивался в ее речь, журчавшую, точно лесной ручеек, и сам начинал чувствовать себя виноватым. Только не знал, в чем.

— Я знаю, что ты злишься на меня и имеешь на это полное право. Ты упрекаешь меня в обмане, и я заслужила это. Я безоговорочно принимаю все твои обвинения и склоняю перед тобой голову. Но не в покорном молчании, а лишь для того, чтобы выждать время и объясниться. Да, я люблю Дэна, а он любит меня. Так получилось; так распорядилась судьба. Никогда не думала, что буду так говорить, но, как видишь, говорю. Ты скажешь, что я виновата — влюбилась в твоего друга, что Дэн виноват — отбил меня у тебя, и все это будет справедливо в твоих глазах. Но попробуй посмотреть на сложившуюся ситуацию по-другому. Представь, что ты встретил девушку — совершенно случайно, неважно, где — и понял, что мир изменился до неузнаваемости, что тебе жизненно необходимо дышать с ней одним воздухом, постоянно слышать биение ее сердца. Вся беда заключается в том, что ты встречаешься со мной и что я тебе еще дорога. Как быть? Как остаться счастливым и не причинить боль мне? Нужно определенное количество времени, чтобы разрешить эту загадку сфинкса.

— И пока ты билась над этой проблемой, ты продолжала встречаться с Дэном за моей спиной, — саркастически заметил Колфилд. — Теперь понятно, почему он внезапно взял отпуск, тогда как раньше мистер О'Нилл чуть ли не силой заставлял его отдыхать положенных 40 дней.

— Дэн помогал отцу в подготовке праздника! — Возразила Джессика, чувствуя, как кровь прилила к лицу, выдавая, что она лжет.

— Ну, конечно! Расскажи это кому-нибудь другому, кто не слышал от Дэна сотни раз, что ему не нравится работать в компании, — он ехидно усмехнулся и сунул руки в карманы брюк. Ладони его были сжаты в кулаки. — Так что, Джес, расскажешь мне, как давно меня зачислили в общество рогоносцев? Или об этом мне лучше спросить у Дэна?

Если бы кто-нибудь слышал его в эти минуты, то ужаснулся бы — таким страшным был голос Максвелла. Серо-зеленые глаза яростно сверкали, но за всем этим злобным поведением Джессика к своему удивлению, уловила нотки отчаяния и боли. Ей даже почудилось, что он вот-вот заплачет от обиды и огорчения. Поэтому-то на лице ее невольно и отразилось выражение жалости — то, что Максвелл меньше всего хотел бы видеть. Но он заметил это и яростно ударил кулаком по ее столу, так что Джес испуганно вздрогнула.

— Черт возьми, Джес! — Заорал он. — Не надо меня жалеть! Я не маленький мальчик и могу понять, что между нами все кончено, но почему именно Дэн?! Почему именно он?

Она подняла на него изумительные дымчато-серые глаза, полные слез, и еле слышно проговорила:

— Я не знаю, Макс… Прости, но я не знаю. Это сильнее меня. Я пыталась бороться, но не смогла…

Возникла гнетущая пауза, во время которой Джессика внимательно следила за Максвеллом. Он отошел от ее стола, нервно прошелся по кабинету, запустил пальцы в светлые волосы и провел ими по голове, пытаясь успокоиться. Ему было больно; она это знала, потому что ей тоже было больно. Но ведь объяснение было неизбежно, не так ли?..

— И как же мне теперь жить? — С отчаянием в голосе спросил Колфилд. — Ведь я еще люблю тебя, а любовь не может вот так запросто закончиться по приказу.

— Постарайся забыть меня, — умоляюще проговорила женщина. — Я понимаю, тебе больно, и боль эта еще долго не пройдет. Но время лечит. Возьми отпуск, съезди куда-нибудь, отдохни. Когда ты вернешься, возможно, мир станет немного другим…

— Ты, правда, так думаешь? — Спросил вдруг Максвелл, и ей показалось, что наметилась хоть какая-то брешь в этом беспросветном тупике напряжения, боли и обиды. Она облегченно, почти обрадовано кивнула, а он обрушил на нее новый град упреков: — Ты хоть думаешь, что ты говоришь?! Уехать мне?! Куда? Подальше от тебя и Дэна, чтобы вы не чувствовали себя виноватыми? Признать свое поражение, да? Не выйдет, дорогая. Теперь никакая сила не заставит меня покинуть Лос-Анджелес, хотя бы на полчаса. Даже моя работа! И с работы я не уволюсь, чтобы Дэну не дай бог не подумалось, что он вышел победителем из этой битвы. Я останусь здесь и буду поблизости, чтобы отравить ваше счастье. Я это говорю открыто! Слышишь? На чужом несчастье вы счастья не построите!

Максвелл сделал несколько шагов к двери, взялся за ручку, но неожиданно обернулся и смерил ее взглядом, полным чем-то, очень похожим на ненависть.