Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 51. Марк Розовский - Дорничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Могут. Но к этому времени все наши деньги будут уже в Швейцарии, так что нам ничего не грозит.
— А вдруг эти счета обнаружат?.. Получится мировой скандал…
— Ну и что?.. Я позвоню Черномырдину — он все уладит.
— С кем?
— С Клинтоном, с кем же еще?!
— А если Клинтон не согласится?
— Тогда я сама договорюсь обо всем с Саддамом Хусейном!
— А вот этого не надо! — завопил я. — Этого я не допущу!
— Каким образом? — насмешливо спросила жена. И я впервые увидел ее очаровательное лицо злым.
— А вот каким! — Я решительно закрутил кран.
— Открой сейчас же, дурак. Или… я уйду от тебя… Немедленно! Навсегда!
— Дура, — сказал я весело. — Это была не нефть… Просто какая-то грязь полилась. Водопроводчик где-то чинит ржавые трубы, слышишь?
Мы прислушались к железному стуку, доносившемуся откуда-то сверху, и тотчас помирились, чтобы прожить оставшуюся жизнь в любви и счастье на одной воде.
1999
Новый срок
Диалог на кухне
Муж и жена беседуют сидя за столом.
ОНА. Надо бы его сменить.
ОН. Я тоже так считаю.
ОНА. Вчера он так затарахтел, я в ужас пришла.
ОН. Да не слушай ты его. Пора уж привыкнуть.
ОНА. Сколько он у нас?
ОН. Четыре года.
ОНА. Пусть поработает еще четыре, тогда его можно и выбросить.
ОН. Четыре года — это новый срок. Нужны новые гарантии.
ОНА. Какие еще гарантии тебе нужны?
ОН. Ну… по крайней мере, что он не будет пуст, будет так же полезен, как и раньше.
ОНА. Я в него не верю.
ОН. А я еще надеюсь. Он нам еще хорошо послужит.
ОНА. Его так хвалили, когда он появился в нашем доме…
ОН. Без недостатков. Чистый. Светлый. Легкий на подъем. Просто излучает энергию. Сразу показалось — в воде не утонет, в космосе не сгорит.
ОНА. Мне нравилось, что он «отечественный».
ОН. В смысле?
ОНА. Ну, свой. Родной. На вид — совсем не стареет. И все же… Я хочу, чтобы он был другим.
ОН. Каким?
ОНА. Ну, не таким маленьким.
ОН. А будет большой — будет хуже. Еще больше будет шуметь. «Многоуважаемый шкаф» — это мы проходили. Хватит с нас недвижимости.
ОНА. Я так скажу: лишь бы нас при нем не трясло.
ОН. Надо терпеть. Трясти будет обязательно.
ОНА. Я этого не выношу.
ОН. Чепуха. Потрясет-потрясет — и перестанет.
ОНА. Я заметила: по утрам он холодный, а к вечеру — такое впечатление, будто потеплел.
ОН. Но горячим я его никогда не видел.
ОНА. И хорошо. Зачем ему быть горячим? У него предназначение другое.
ОН. И все-таки… хотелось бы… поменьше этого льда. Нельзя все время быть таким закрытым.
ОНА. Но и открытым нельзя. У него работа такая. Иначе — потечет.
ОН. Это верно.
ОНА. Но вообще-то… если честно… Хоть и надоел он мне, а пусть остается.
ОН. Придется потерпеть еще четыре года. Нового еще надо найти. Нового выбрать не так просто.
ОНА. Главное, чтоб он не сломался. Или чтоб мы его не сломали. Тогда чинить придется. Катастрофа.
ОН. Как этого избежать? Необходимо срочно принять поправки к Конституции.
ОНА. К какой Конституции?.. Как в углу стоял, гак и будет стоять. Свято место пусто не бывает. Что ты на меня уставился? Если мы решим его сменить, этого вполне достаточно. И не надо никакой Конституции.
ОН. Надо. Смена должна произойти законным путем. Вот только денег много понадобится.
ОНА. Ты о ком?
ОН. Я о нашем президенте.
ОНА. Да?! А я о нашем холодильнике.
2000
Поэма абсурда
Вареньем названа горчица
Спит воронье на проводах
На мотоцикле Гоголь мчится
И ветры дуют в животах
Слились в одно слова «пир духа».
Трамвай желанья дребезжит
И Моцарт без души и слуха
На Авторадио визжит
Совсем не тот в портретной раме
А тот, кто нам все время врал
Держа за пазухою камень
Меня мой друг поцеловал
Пеньки возглавили пехоту
Над нищетою патрули
Девчонки вышли на охоту
А мужики с нее пришли
С обложки глянца чья-то сиська
Встречает чей-то жирный взгляд
И увеличена подписка
А с нею вместе голый зад
Распроданы все дырки в сыре
И сам тот сыр позеленел
Все тонкое вдруг стало шире
И беспредельней беспредел
Прилип окурок к бензобаку
А бензобак беспечно спит
Малыш стрекозке сделал бяку
Она без крылышек лежит
Растет поганка на асфальте
Ей голубой экран дает
Рекламу и она в азарте
Воняет, пьет и нам поет
Недоприкончено искусство
Оно валяется в пыли
Истерзанное чьим-то буйством
Но не Кандинским, не Дали
И вдруг на солнечной полянке
Запел никчемный соловей
Сейчас сидит он в темной банке
И нету надписи на ней!
2006
Одесское
В Одессу впервые в жизни приехал на гастроли знаменитый тенор. И сразу с вокзала его привезли в филармонию.
— Где я буду жить?
— В гостинице «Красная».
Этот тенор вышел из филармонии на Пушкинскую улицу со своими чемоданами.
— Такси! Такси!
Подъехало такси.
— Куда едем? — спрашивает таксист.
— В гостиницу «Красная».
Таксист, ничего не говоря, погрузил чемоданы тенора в багажник. Сели. Таксист включил счетчик. Тронулись. А через двадцать метров остановились.
— Гостиница «Красная», — говорит таксист. И выключает счетчик. Тенор смотрит: действительно, на доме шикарная табличка «Гостиница «Красная». Приехали, значит.
— Что же вы не сказали мне, что это рядом?
— Я думал, вы хотели с форсом!.. — ответил таксист.
Вот классный пример одесского юмора. Юмора поведения. Юмора жизни. Другой пример. И тоже связанный с филармонией.
Администратор Козак, про которого ходили легенды, какой он остроумный человек, как-то пошел встречать прибывших в Одессу артистов.
Встретил. Спрашивает:
— А афиша у вас есть?
Те показывают афишу.
На ней крупными буквами:
ДУЭТ КУПЛЕТИСТОВ КУКУЙ И КАКАЛОВ
Козак свернул афишу и крякнул:
— Не знаю, какие вы артисты, но фамилии у вас — кассовые!
Наконец, лично со мной был случай — ничего смешнее в жизни своей
