Блеск презренного металла - Светлана Алешина

— И у всех твой Учитель, наверное, оттяпывал квартиру, правильно? — спросила я.

— Наверное, — вздохнула Аглая.

— А тебя на самом деле как зовут? — поинтересовалась я. — Соседи в твоем бывшем доме говорили, что звали дочку Панкратовых Екатериной…

— Я и была дома Екатерина, — сказала она. — Но нам тут всем новые имена дают. Некоторые вообще забывают, как их раньше звали. И адреса старые забывают, и вообще все. Учитель говорит, что когда мы вообще все про себя забудем, тогда и наступит полное очищение, и наша душа будет готова переселиться в блаженную страну…

Похоже, в ее голове реальность до сих пор мешалась с вымыслом, и она не всегда могла отделить одно от другого.

— Да, мудрый человек ваш Учитель! — заметила я. — Многим он сумел задурить голову. Кстати, сейчас здесь много таких, как ты?

Девушка немного подумала и неуверенно ответила:

— Человек десять, наверное… Я не помню. Лучше Учителя спросите…

— Должна тебе сказать, Екатерина, — можно я буду звать тебя так? — должна тебе сказать, что вашего Учителя уже никто ни о чем не спросит. Сегодня его душа отлетела. Не уверена, что она попадет в блаженную страну Шангри-Ла — ты и сама догадываешься, что таковой не существует, — но я надеюсь, что теплое местечко в аду ей уготовано.

— Я вас не поняла, — честно призналась Екатерина. — Вы так быстро говорите…

— Учитель говорил помедленнее, верно? — усмехнулась я. — Все разжевывал и раскладывал по полочкам?

— Сначала — да, — простодушно сказала девушка.

— Ну что ж, тогда я тоже не буду тебя утомлять. Оставим его душу в покое. Короче, твоего Учителя убили. Насмерть. Его больше нет на свете.

— Это вы его убили? — вежливо поинтересовалась Екатерина. Она была поистине неподражаема.

— Нет, это не мы его убили, — терпеливо объяснила я. — Как-то не до того было. Нас самих чуть не убили.

— Теперь-то точно убьют, — обнадежила меня Екатерина. — Я давно просила меня выпустить, но мне сказали, что я тут и сдохну. Вы, наверное, тоже…

— Это Учитель тебе так сказал? — спросила я.

— Нет, Учителя я не видела больше ни разу, — сказала Екатерина. — Это Валет и этот… Кирей… Увы, девочка недалека от истины… Для кого первоначально предназначалась эта тюрьма? Насколько я поняла, оболваненные жители этой колонии здесь особенно долго не задерживались. Едва Учитель убеждался, что его подопечный превращается в развалину, не помнящую ни рода ни племени, он вышвыривал его подальше от своего поместья, обрекая на голодную жизнь бродяги или обитателя психиатрической больницы.

По-видимому, эта клетка была сооружена для тех редких индивидуумов, которые плохо поддавались учительскому гипнозу и проявляли наклонности к бунту. Было очень удобно держать их здесь, вдали ото всех. Их можно было даже не кормить, не поить, а при особой необходимости вообще сделать вид, что их не существует. Наверное, таким образом Учитель и его бражка успокаивали свою совесть — им казалось, что они могут не считать себя убийцами.

Но до чего педантичен и предусмотрителен был покойный Андрей Петрович — додуматься провести водопровод в подвалы, чтобы в нужный момент спрятать концы в воду в буквальном смысле этого слова!

Подвал, где оборудована лаборатория, наверное, находится там, в главном здании. Заведует им, вероятно, Тимоня — остальных при всем желании не заподозришь в знании не только химии, но и таблицы умножения. Скорее всего, эта четверка проживает тут постоянно — именно для них в кельях поставлены койки. Скромный суровый быт — как и положено монахам, проповедникам слова божьего. Только богом в данном случае был господин Бурмистров, мошенник, на котором пробы негде было ставить. Своих шестерок он увлек, конечно, не речами, а баксами, хотя не думаю, что он был как-то особенно щедр.

Сам он с супругой жил, разумеется, в Тарасове. Но наезжал сюда часто — еще бы, такое хозяйство требует постоянного глаза. Жена в этих поездках вряд ли его сопровождала — мне она показалась для этого особой слишком изнеженной и нервной. Хотя сегодня действовала решительно. Если она так же возьмется за дело в Тарасове, нотариусу Белову придется туго.

По привычке я опять углубилась в перипетии расследования, на время забыв об истинном положении дел и о том, что через пару часов мои рассуждения могут никому не понадобиться, даже мне самой. Единственное, что мне тогда будет нужно — это хорошее надгробное слово.

Сообразив это, я выбросила из головы проблемы госпожи Бурмистровой и опять занялась своими. Как уже говорилось, люк был подогнан на славу. Но в нем все же присутствовали мелкие щели, и у меня появилась безумная идея попробовать их расширить. Кое-какой опыт бегства из темниц у меня уже имелся.

Кровати в подвале не было, но здесь имелась лестница из железа, на которой я как раз и стояла, и мне очень хотелось на нее рассчитывать.

Увы, спустившись вниз, я с ужасом убедилась, что лестница намертво вмурована в бетонный пол. Чтобы извлечь ее оттуда, понадобился бы по крайней мере трактор.

Мои невеселые мысли были прерваны шумом. Наверху опять раздались шаркающие шаги, и вскоре над нашими головами загремели засовы.

— Вылазь, падлы, по одному! — рявкнул, откидывая крышку люка, Валет.

Первой к лестнице послушно шагнула Екатерина — ноги едва держали ее, но она упорно стремилась наверх, и мне пришлось держать ее силой.

— А если мы не хотим вылезать? — вызывающе крикнула я.

— Понравилось, что ли? — мрачно хохотнул Валет. — Вылазь, говорю, а то как садану сейчас дуплетом!

Я никак не могла понять, почему они передумали и какой новый сюрприз нам приготовили. В том, что ничего хорошего нам не предложат, я была уверена. Можно было рискнуть — действительно позволить Валету «садануть дуплетом», а потом, пока он перезаряжает ружье, попытаться выскочить и обезоружить его. Вот только силы у нас были неравны — против ружья и собаки у нас мог выступить раненый с одной здоровой рукой, истощенная полусумасшедшая девчонка да я, тоже не в лучшей форме. А кроме того, я не была уверена, чем может грозить выстрел дробью в замкнутом каменном пространстве.

— Ладно, выходим! — подумав, крикнула я.

Первой все-таки пришлось пустить Екатерину — она была настолько слабой, что без поддержки ни за что бы не вылезла. Потом шел Виктор. Последней поднялась я.

Уже вечерело. Солнце еще не зашло, но от деревьев протянулись длиннющие тени, а из леса явственно повеяло прохладой. Со стороны пруда доносились жизнерадостные лягушачьи рулады.

— Шагайте! — скомандовал Валет. — Пускай Григорьич с вами разбирается, а мне по хрену!

Он даже не стал закрывать крышку погреба. Перекинул через плечо ружье и, не оглядываясь, пошел через сад. За нас он не беспокоился. Рядом настороженно трусил Разгуляй с ощетиненным загривком, а из нас троих только одна я могла нормально двигаться. Мы и так здорово отстали от своего конвоира, а когда подошли к дому, то увидели какую-то совершенно безумную картину.

Ворота кирпичного амбара были распахнуты настежь, и возле них маячили какие-то бледные изможденные личности в разномастных обносках. В основном это были молодые люди — среди них две девушки. Прежде всего бросалась в глаза полнейшая апатия на их лицах и какая-то почти животная покорность в глазах. Кажется, их собирались сажать в белый фургон, но что-то затормозило этот процесс. Главный пчеловод Пименов разбирался с заведующим лабораторией.

— А я виноват? — надрывно орал Тимоня. — Я виноват, что трубы илом забило? Я водопроводчик? Мелиоратор? Я — химик! А про трубы спрашивайте у того, кто их придумал!

Пименов был красен и потен — казалось, его вот-вот хватит удар.

— Спросишь теперь с него! — тоже во весь голос орал он. — А ты раз химик — бери канистру и шуруй в свою богадельню. Вода ее не берет — жги на хрен! И пошевеливайся — давно отсюда удочки сматывать надо!

Я поняла — задумка о затоплении подвалов не прошла. Трубопровод подвел. Оказывается, мошенники тоже не прочь схалтурить. Хотя Екатерина, кажется, говорила, что трубы тянули те самые доходяги, которых интересовала только дорога в неведомую страну… Рабский труд, что поделаешь!

— С этими-то что делать, Григорьич? — зычно гаркнул у меня над ухом Валет.

Пименов обернулся, и его жирное лицо с рыжей щеткой усов под носом исказилось точно от зубной боли. Ему было, видимо, страшно произносить что-то вслух, и он только отчаянно махнул рукой, указывая на дом. И тут же побежал к фургону, смешно тряся толстым животом.

Тычками и руганью он принялся загонять безразличных ко всему молодых людей внутрь, но вдруг остановился и с плохо скрываемым злорадством крикнул Валету:

— И собачку свою кончай, понял? Некогда тут с собаками возиться, понял?

Валет дернулся, словно от удара током. Наверное, Разгуляй был единственным существом, которое он как-то любил, и требование Пименова могло показаться ему кощунством. Может быть, он стерпел бы это от Бурмистрова, но не от невзрачного пчеловода. Сузив глаза и дергая уродливой губой, Валет с испепеляющей ненавистью посмотрел на Пименова.