Я буду любить тебя вечно (СИ) - Ветрова Татьяна

— Ребенок жив? — удивленно вырывается у меня, прежде чем я успеваю понять масштаб катастрофы.

— Да, именно так. Но к чему вся эта история? Со слов бабушки, лет так двадцать назад она была в городе и видела точную копию своего старшего брата. Брата, который погиб в автокатастрофе еще в двадцать лет. Именно тогда старушка и начала подозревать, что в роддоме что-то не так. Но кто ее будет слушать? Правильно, никто. Дело даже заводить не стали.

— То есть ее внук жив, но живет с чужими людьми?

— Именно так. Та женщина боялась, что муж ее выкинет, и просто купила парня. Вот отчет, — в руки попадает опись имущества покойной заведующей отделением родильного дома. — Несколько квартир и небольшой автопарк, плюс учеба за границей для детей.

— Вика? — горло першит, причиняя адскую боль, но Саныч все прекрасно понимает.

Алена Брониславская, согласно документам, родила вполне здоровую и живую девочку.

Ниточка, такая долгожданная и такая хрупкая, наконец-то нашлась. У меня появился шанс распутать этот злосчастный клубок обмана. Страшно представить, сколько родителей продолжают воспитывать не своих детей. А еще страшнее вообразить сколько стоит жизнь маленького ребенка.

— Мне дальше продолжать работать? — вырывает из раздумий голос СБ-ка.

— Нет, пока нет. Есть у меня одна версия, и мне хочется верить, что на ней все и закончится.

— Хорошо, если что, зовите.

Саныч покидает кабинет, оставляя меня одного с вопиющими мыслями, что крутятся в голове, словно ужасающий аттракцион. Очень хочется верить, что у такого кошмара нет срока давности, и все виновные будут наказаны. Я лично в этом буду принимать участие, если только моя догадка подтвердится.

— Алло, — доносится сонный голос Артема, заставляя меня злиться.

Я, значит, сижу и жду, когда это невероятное чудо природы явится ко мне с докладом, а он, зараза, спит.

— Надо встретиться, — произношу, чуть ли не скрипя зубами от досады.

— Минуточку. — Слышится шелест бумаги, и собеседник уже бодрее произносит: — Могу уделить вам время на следующей неделе. Как раз после обеда будет свободный часик, — выводит из себя, как никогда раньше.

— Немедленно! — рявкаю, сбрасывая звонок.

Говнюк, полностью отбившийся от рук.

Если бы я не знал о его достижениях, если бы не видел ту трагедию своими глазами, ни за что бы не поверил, что этот парень — балагур по жизни. Чертова маска, что он приклеил на свое лицо, не в состоянии скрыть от близких боль, которая до сих пор таится на дне его глаз.

Резко рухнувшие планы на жизнь перевернули мир молодого целеустремленного парня и заставили забросить на антресоль безумную идею о кругосветке за девяносто дней. Его мир словно рухнул, и это чертовски хреново. Хреново, что он не в состоянии смириться с потерей и найти себя в чем-то новом.

— Привет. Помощь твоя нужна, — произношу, как только слышу бодрый голос Лехи.

— Слушаю.

— Направь ко мне малого с поручением, — выпаливаю, прикрывая веки и отчего-то боясь отказа.

— С любым? — до слуха доносится хрипловатый смех друга, и я понимаю, что Артем допек не только меня своим гонором.

— С любым.

Глава 36

Утро встречает головой болью, и даже таблетка не в состоянии с ней справиться. А осознание, что я полночи глаз не сомкнул, все это время посвящая предстоящей встрече с Арестовым-младшим, только снижает и так хреновое настроение.

Быстро ополоснувшись в душе и собравшись, подхожу к Вике, что продолжает спать, забавно свернувшись калачиком. Улыбка сама расползается по лицу, когда я наблюдаю за ней. Уткнуться носом в колени и свернуться в позу эмбриончика — ее любимая поза для сна, когда меня нет рядом. Наклонившись, дарю нежный поцелуй в щечку, невольно вызывая на ее лице улыбку.

— Уже уходишь? — бормочет сквозь сон, все так же не пытаясь открыть глаза.

— Да, уже пора, — на прощание провожу костяшками пальцев по щеке и покидаю комнату.

Прошло несколько дней, а я все никак не могу собраться с духом и рассказать о случившемся.

Боль потери, которую ей довелось пережить, заставляет прикусить язык и молчать до последнего. С каждым днем внутри у меня осадок становится все больше и постепенно перерастает в ненависть к самому себе. Молчать становится все сложнее, а говорить немеет язык. Какой-то замкнутый круг получается.

Я знаю, все изменится, как только все карты в колоде будут раскрыты. Виновные будут наказаны, хоть и не все. Но для меня это не столь важно. Единственное, что меня волнует, — так это возможная дочь.

Дочь, которой я не знаю, что сказать.

Для нее наша семья совершенно чужая, нереальная. Да и кто знает, может, это просто игра моего воображения? И девочка нам никто. Совершенно никто.

Но если мои догадки подтвердятся, в тот же день расскажу все жене. Я более чем уверен, что она разозлится, и есть вероятность, что атомная война покажется мне лопнувшим шариком по сравнению с ее гневом. И я даже пойму, если Вика не захочет меня видеть и просто запрется в дальней комнате дома. Ей будет над чем подумать, и в конце она поймет, что я был прав, когда молчал.

За десять лет брака я никогда ничего такого не делал, что могло ее сильно разочаровать и тем более спровоцировать на ссору. По крайней мере, специально. Все происходило как-то случайно и почему-то именно тогда, когда меня не было рядом.

Я просто не успевал предотвратить трагедии, которых можно было бы легко избежать.

В голове сразу всплывает первый и довольно серьезный косяк, произошедший на выпускном вечере в школе. Из-за меня и из-за моего дурацкого эго, которое заставляло причинить новенькой девочке в классе боль. Страшно вспоминать, но я умудрился испортить ее выпускной вечер.

Оставив одну, я практически потерял ее.

Решение поступить в один университет далось нам легко, а вот сам переезд вышел довольно трагичным. Будучи уверенной, что я променял ее на более подходящую кандидатуру, что скрывать, она всегда ревновала меня к нашей однокласснице Ольге, возненавидела меня. И пока ненависть росла с каждым днем, пока пускала корни в маленькое тело моей девочки, я находился на грани жизни и смерти. И никто не знал, если ли у меня хоть малейший шанс выкарабкаться из черной вязкой тьмы, что с каждый минутой засасывала все сильнее и сильнее. Бой, длившийся четыре месяца, я выиграл с потерями. Изученная нога до сих пор служит мне памятью о произошедшем.

Это был второй раз. Но здесь все оказалось намного хуже — я потерял ее на долгих десять лет.

Третий, будь он проклят тысячу раз, связан с Ольгой и ее сыном. Именно благодаря бывшей однокласснице Вика на какое-то время потеряла ко мне доверие. Оно рухнуло, словно карточный домик. И я бы понял, если бы был в чем-то виноват. Да, я согласен, в прошлом Ольга отлично сыграла роль первой стервы школы, этого у нее не отнять даже сейчас. Она почти разрушила наши отношения, как и десять лет. Вот и вся ее благодарность, а я, как дурак, рвался ей помочь. Думал, мать-одиночка, ну как же так.

Но, благодаря здравому разуму моей малышки, третьей потери не произошло.

Но если я буду продолжать упорно молчать и делать вид, что все хорошо, когда ни хрена не хорошо, может произойти четвертая потеря.

Она не простит…

С грохотом захлопнув крышку ноутбука, запускаю пальцы в волосы и тяну их до боли в висках. Головная боль так и не прошла, наоборот, усиливается с каждой новой мыслью. Жужжание мыслей в моей голове спокойно можно сравнивать с пчелиным ульем.

Я пытаюсь успокоиться, отвлечься на что-то. На глаза подаются часы в тонкой серебристой оправе, что висят над черной матовой дверью и придают особую изюминку интерьеру. Минутная стрелка словно застряла на одном месте и не желает сдвигаться. Секундная бессмысленно бежит по кругу, как мысли в моей голове, что не думают затихать.

Через неделю настанет тот день, когда Вика возьмет бутылку дорогого вина и запрется в самой дальней комнате коттеджа, оставив детей на бабушку с дедушкой. Запрется в одиночестве. Этот день ее и больше ничей. Она уверена, что мы не в состоянии понять ее боль. Может, оно и к лучшему, я не знаю. В такой день я не могу ни о чем думать, кроме нее. Стоит ли говорить, что рабочий день идет крахом, и я остаюсь дома, чтобы на протяжении нескольких часов подпирать спиной дверь комнаты, в которой прячется ото всех Вика? Сидеть и кусать костяшки пальцев от разрывающей на части боли, слышать ее тихие всхлипы и молить всех богов мира, чтобы она уснула как можно скорее.