Русь. Строительство империи 4 - Виктор Гросов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Княже, от Степана вести. Две деревни с нами — Осиновая и Каменка. Сами пришли, просят защиты.
О как! Цепная реакция пошла? Думаю, если сами придут, то меньше налогов платить будут. Интересно.
— Сколько людей?
— Восемьдесят рук. И еще зерно дали, пять возов. Степан велел сказать, что идет дальше.
— Молодец. Передай Степану, пусть не останавливается.
Гонец поклонился и умчался обратно.
Я подошел ближе, потрогав один из кувшинов, который лежал в телегах, аккуратно укрытый соломой и грубой мешковиной. Глина была шершавой на ощупь. Внутри плескалась горючая смесь, от которой даже через запечатанную пробку тянуло резким запахом. Рядом, в плетеных корзинах, лежали болты для самострелов — тяжелые, с широкими наконечниками, выкованными так, что могли пробить щит или кольчугу, если попасть в нужное место. Кузнецы из Переяславца постарались на славу: каждый болт был отшлифован, а железо закалено до синевы на краях. Самострелы тоже впечатляли — деревянные ложа, дуги натянуты так туго, что звенели, если задеть пальцем. С каждым разом они выходили лучше — опыт давал о себе знать.
— Раздать часть дружине, — велел я, кивнув воинам, стоящим рядом. — Пусть несут с собой, привыкают. Остальное оставьте в телегах, но следите, чтобы не растрясли кувшины. Нам еще Киев брать.
Он расхохотался так громко, что кони неподалеку шарахнулись, а потом хлопнул себя по бедру с такой силой, что звук эхом разнесся по лагерю.
— Ну ты даешь, княже! — выдохнул он, все еще посмеиваясь. — Люблю, когда все просто: не открыли ворота — спалил, и дело с концом!
С этими словами он пришпорил коня и ускакал к своим галичанам, что уже начали распрягать лошадей и шумно спорить, чья очередь чистить копья. Я проводил его взглядом, качнув головой. Такшонь был как ветер — шумный, быстрый и непредсказуемый, но в бою от него толку больше, чем от десятка обычных воев.
К вечеру мы встали на привал у ручья. Ветви деревьев свисали низко, касаясь воды. Красивое место.
Лагерь разбили быстро — воины уже приноровились к дороге, действовали слаженно. Шатры выросли за полчаса, костры затрещали, выбрасывая искры в темнеющее небо. Я сидел у огня, подбрасывая в него сухие ветки, когда ко мне подошла Веслава. Ее плащ был слегка припорошен пылью. В руках она держала короткий лук. Она скептически относилась к самострелам. И в чем-то была права — хороший лучник в разы лучше стреляет, чем самый лучший арбалетчик. Это касается и точности, и скорострельности, и дальности. Вот только учить одного хорошего лучника нужно годами, а арбалетчика и за месяц можно подготовить до приемлемого уровня.
— Печенеги ушли дальше на юг, — доложила она, присаживаясь рядом и грея руки у костра. — Следы старые, дня два назад прошли. Кони их тяжелые, копыта глубоко в землю вдавили. Видать с полоном идут.
— Хорошо, — ответил я, глядя на языки пламени. — Но не расслабляйся. Мутные они, эти степняки. Как бы засаду не устроили где-нибудь у переправы или в лесу.
Она кивнула, задумчиво постукивая пальцами по колену.
— Дозоры усилила, — добавила она. — Двое моих уже на той стороне ручья сидят, смотрят. Если что, дадут знать.
— Умница, — сказал я, бросив в огонь еще одну ветку. — Главное, чтобы не выскочили из ниоткуда.
Веслава хмыкнула и ушла к своим разведчикам.
Ночь прошла тихо, только ветер шумел в ветвях. Я спал крепко.
Утро четвертого дня встретило нас мелким весенним дождем. Я проснулся от стука капель по шатру, вылез наружу и вдохнул сырой воздух. Лагерь уже оживал. Обоз стоял у ручья, телеги блестели от влаги, но кувшины и болты были укрыты кожей — не промокнут. Я умылся холодной водой из ручья, чувствуя, как она бодрит, и пошел к Добрыне, который стоял у костра, грея руки.
— Дождь — это плохо, — буркнул он, глядя на тучи. — Дорога раскиснет.
— Пройдем, — не очень уверенно заявил я. — Главное, мост впереди держался бы.
Он хмурился. Я знал, о чем он думает: старый мост через реку мог не выдержать такую ораву. Если он рухнет, мы застрянем. Ближайшее место для переправы очень далеко. Надо было двигаться быстро.
Армия выступила, едва солнце поднялось над горизонтом — серое, тусклое, едва пробивающееся сквозь облака. Дождь моросил, обувь чавкала в грязи. К полудню добрались до широкой реки с мутной водой, которая пенилась у берегов. Деревянный мост стоял впереди потемневший от времени, с шаткими перилами. Я остановил колонну, махнув Добрыне.
— Проверяй, — велел я. — Если слабый, укрепим.
Он взял десяток людей и пошел к мосту, стуча топором по балкам. Я стоял у воды, глядя, как киевляне и галичане ждут позади. Такшонь подъехал ко мне, ухмыляясь, несмотря на дождь.
— Что, княже, боишься, что твой обоз утонет? — спросил он, ткнув пальцем в телеги.
— Боюсь, что твои кони застрянут, — ответил я, усмехнувшись. — Смотри, не отставай.
Он хекнул и ускакал к своим, а Добрыня вернулся, вытирая мокрые руки о плащ.
— Держится, — сказал он. — Но тяжелого не выдержит. Пешие пройдут, а обоз надо облегчить.
— Тогда пешие вперед, — решил я. — Обоз потом, по частям.
Мы двинулись через мост — сначала дружина, потом киевляне, следом галичане, оставив коней на берегу. Доски скрипели под ногами, но держались. Я шел последним, проверяя, как идут люди. Когда все перебрались, я велел тащить обоз — по одной телеге, разгрузив половину снарядов. Воины несли кувшины и болты на руках, ворча, но делая дело. К вечеру все были на другом берегу и мы встали лагерем под дождем.
Такшонь подошел ко мне, пока я грелся у костра, и ткнул пальцем в висок, как тогда на пиру.
— Избранные, небось, мосты чинить умеют, а? — сказал он, подмигнув.
— А венгры, небось, только языком трепать, — с улыбкой подколол его я.
— Значит все же признался, что ты избранный.
Он расхохотался и ушел, а я остался у огня.
Странная логика. Я ж ни в чем не признавался.
Сырость проникает под плащ. Я вздохнул. Мост прошли — уже победа.
Пятый день начался с того же дождя, но слабее. Мы шли по холмам, дорога вилась между сосен, и грязь липла к колесам телег.
