Самый приметный убийца - Валерий Георгиевич Шарапов

Колька, слушая вполуха, соображал: были там птицы в прошлый четверг или нет? И, прокручивая воспоминания в голове, все больше склонялся к тому, что нет, не было. Ведь забирались все эти козы наверх, и не было слышно ни хлопанья крыльев, ни воркования. Стало быть, появились, во-первых – голуби, во-вторых – этот ларь или сундук, указанный Светкой. Нетрудно догадаться, что в этом ящике спрятано самое дорогое для любого хозяина живности, а именно – корм. Потому и заперт на надежный, хороший замок, в отличие даже от входной двери.

Значит, кто-то посещал эту голубятню, заселил туда птицу, и этот «кто-то» явно в курсе того, что помимо него кто-то посещает это место – другое предположить трудно, да и не висит у них на дверях график появления. Получается, что этот кто-то не особо-то боится тут появляться – что же, значит, не может это быть преступник?

Санька, вываливая все, что знал о своих возлюбленных птицах, на минуту затих, видимо переводя дух, и Колька получил возможность вставить слово:

– Чего там в подвале-то?

– Да ящики всякие, с вещами, – рассеянно отозвалась Оля, то ли думая о чем-то своем, то ли переваривая впечатления, обрушившиеся на нее. – Платки, шляпы, сумки всякие…

– Что за сумки? – без особого интереса спросил Колька.

– Да кто его знает, ридикюль какой-то, вроде бы малиновый. Или вишневый.

Теплый вечерок выдался, и дождь накрапывал совершенно не ледяной, но у Кольки аж шерсть на загривке поднялась:

– Ридикюль? Сумка, то есть? Какая, вишневая?

– Да, – подтвердила Оля, – а что?

– Нет, ничего, – соврал Колька.

Ничего? Как это – «ничего»? Вишневые сапоги с прозрачными каблуками, ридикюль – тоже вишневый. И голуби. При чем тут голуби? Ну как же при чем! Сидел тот «комсомолец» беспалый и крошки птичкам кидал, сюсюкая умиленно, как Санька давеча. Совпадение? Может быть. Но не слишком ли много этих совпадений?

В это время, как будто всплыв на поверхность, Колька услышал, как Санька увлеченно рассказывал:

– …ну, если честно, прямо ворюга знатный. И что думаешь – куда бы ни шел, хоть на душегубство, хоть на гоп-стоп, увидит голубя – и бац чуть ли не на коленки и ну ему крошки сыпать. Уж насмотрелся.

– Какие крошки? – немедленно спросил Пожарский, ощущая радостную дрожь в поджилках.

Санька глянул на него с укором:

– Ну, слушать же надо! Я же говорю – хлебные. Любят ворюги голубей – что ты!

– Откуда взял такое, из книжек вычитал? – с нарочитым недоверием, свысока спросил Колька.

Расчет оправдался: Санька немедленно взбеленился и начал орать. Из хитросплетения воплей и обзывательств Колька привычно вычленил главное:

…что повидал Санька и в деревне, и в городе голубятников…

…что кражи среди голубятников – обычное дело…

…что кто-то унимается, кто-то нет…

…самые козырные валеты, и тем паче щипачи, страсть как любят вспоминать свои первые кражи, и это чаще всего – именно голуби…

Голуби, значит. И воры.

«Погоди, – осадил сам себя Колька, – не надо рогом упираться в то, что кажется само собой разумеющимся. Надо дождаться момента, надо выяснить все, нельзя огульно подозревать, даже распоследнюю падлу, которая… что – которая?»

Ничего покамест путного в голове не укладывалось – каша сплошная. И внутри, в мозгах, и снаружи, вокруг, то есть – темным-темно, впереди лишь появлялись, мелькали среди мокрых ветвей еле видные фонари квартала, а перед глазами Колькиными маячил Матюха Воронин – ловкий, быстрый, улыбчивый. Живой.

И сами собой ногти впивались в ладони, и жгуче сосало единственное желание: шею свернуть ублюдку, столкнувшему не пропащего в целом человека в адскую ненасытную пропасть.

– Вот что, девчата. В будущий четверг вместе пойдем. И без возражений.

– Мальчишек нет там, – встряла Светка, делая большие глаза.

– А я в ваш курятник и не полезу, – снисходительно заверил Колька, – на стреме постою.

– А я? – моментально заткнувшись, обиделся Санька.

– Ну и ты, если так уж охота.

* * *

И, снова доложив свои соображения, Акимов наткнулся на непонимание. Выслушав подчиненного, Николай Николаевич прямо спросил:

– Снова ты за свое – горячку пороть? Зачем тебе к ней ехать, особенно сейчас?

Акимов открыл рот – и закрыл: как объяснить, когда нутром чуешь, что надо – а зачем… вот вопрос.

– Что ты там увидеть хочешь?

– Я, Николай Николаевич, ничего видеть не собираюсь. Не буду я светиться и говорить с ней не собираюсь.

– Но глянуть-то любопытно? – поддел капитан. – Да ладно-ладно, что я, не понимаю – дело молодое.

– А вдруг это вообще не она? – брякнул Сергей первое, что на ум пришло, и начальник почему-то обрадовался:

– Вот надо бы глянуть, молодец. В самом деле, надо – но втихую. Наведайся к участковому, поговори с сослуживцами – мало ли, следок какой или ремарочка.

Заручившись одобрением руководства и заверив, что будет крайне осторожным и сделает все возможное и невозможное, чтобы не повесить на чужое отделение лишний труп, Акимов сел в электричку и отправился в поселок Первого Мая Настасьинского сельсовета. И прямо к участковому.

Тут его ожидало некоторое разочарование, поскольку участковый оказался новый, недавно только сюда переехавший. С другой стороны, недостаток осведомленности и малую степень укоренения на местности товарищ сержант Рожнов компенсировал методичностью и наблюдательностью.

– Обхожу, товарищ лейтенант, как следует, – заверил он, – но, сами понимаете, дело это мешкотное. К тому же в основном у нас частный сектор: заборы, вокруг торфяные поля да заливные луга – захочешь войти-выйти незамеченным – получится, даже не сомневайся. Но район тихий, бузотеров не наблюдается. Все прописываются аккуратно. В общем, вы интересуйтесь, кто вам нужен, а я покумекаю. Знаю не всех, но бумаги имеются, что покамест, по моей ситуации, надежнее.

Вспомнив изыскания родного начальства, Акимов не мог не согласиться с этим: в самом деле, бумаги, как выясняется, иной раз надежнее любого человека, даже очевидца.

– Значит, Чайка Елизавета Петровна? – переспросил участковый и ухмыльнулся особо плотоядным образом. – Ну, тут, знаете ли, ее и я знаю, пень старый, на новое место пересаженный. Такую пропустишь глаз мимо, пожалуй. Знаю, конечно, в медпункте на фабрике трудится. Красавица, а живет тихо, не то что некоторые. Жалоб на нее никогда не было, по работе характеризуется исключительно положительно.

– Она в форме ходит или в гражданском? – спросил Акимов.

Участковый резонно отметил, что сейчас все так: то в форме, то в штатском, смотря что меньше поношено.

– Но форма военврача у нее имеется, конечно, если вы об этом.

– Отлучается куда-то надолго, ездит?

– Редко. С работы – домой, разве когда на станцию наведается, да и то в последнее