Реликвии тамплиеров - Пип Воэн-Хьюз

— Я уже кое-что слыхал о твоих приключениях, мой юный друг, — обернулся ко мне Низам, — но, может быть, ты сам мне о них расскажешь? — И, видя, как я помрачнел, быстро добавил: — Через пару-тройку дней, естественно, когда немного тут пообвыкнешь. Тяжело одному стоять всю долгую вахту. Сделай одолжение, составь мне как-нибудь компанию.

— С радостью составлю тебе компанию, сэр, и это будет вовсе не одолжение, — ответил я.

— Весьма любезно с твоей стороны, — заметил капитан. — Только берегись, парень, — ты попал в логово больших любителей разных историй. Мой тебе совет: сначала требуй историю от них, а уж потом рассказывай свою. По большей части все их рассказы касаются жутких и кровавых событий, но, можешь быть уверен, твой займет достойное место среди них как самый жуткий.

Капитан повернулся и пошел обратно на главную палубу, а я попрощался с Низамом и спустился по лестнице следом за ним. Нельзя отрицать, что моя нынешняя обитель со всеми ее вооруженными, хмурыми и суровыми обитателями уже начинала вызывать у меня определенные опасения. К тому же то, что я принимал за твердую землю, оказалось лишь длинной размытой полоской на горизонте. Де Монтальяка, Жиля и Расула я мог считать своими союзниками, а Низам оказался вовсе не чудовищем, как я было решил, увидев его впервые, но я с болью сознавал, что все равно остался один — раненый, испуганный и в окружении по меньшей мере незнакомом, а по сути совершенно диковинном и чуждом. Даже корабельный кот казался мне мохнатым великаном. Наиболее реальный шанс выжить заключался для меня в том, чтобы покрепче держаться за край капитанского плаща.

Однако в то утро де Монтальяк без каких-либо просьб с моей стороны вызвался быть моим гидом и защитником. Он представил меня по очереди всем членам команды корабля, и каждый матрос с удовольствием отрывался от своих занятий и знакомился со мной. Сначала я все время испытывал искушение спрятаться за спину капитана, но, к огромному своему удивлению, вскоре обнаружил, что члены экипажа не представляют никакой угрозы, хотя их внешний вид заставлял предполагать обратное. Каждый вполне серьезно поклонился мне, некоторые пожали руку, другие приветствовали меня в манере, принятой в их странах. Кое-кто встречал меня тем же жестом, что и Низам, однако среди них не было темнокожих мавров, и это показалось мне странным.

Следующее знакомство оказалось самым пугающим. Капитан уже упоминал Димитрия, огромного и жуткого палубного мастера, и сейчас повел меня к странной маленькой крепостице, вздымавшейся над носовой частью корабля. «Это корабль, Петрок, не просто суденышко», — настоятельно повторял он мне, направляясь к огромной фигуре, склонившейся над точильным станком в скудной тени, отбрасываемой деревянной стеной надстройки, и острящей лезвие алебарды, так что во все стороны летели искры. Наточив очередную алебарду, он передавал ее помощнику, который складывал готовое оружие в грубо сколоченные деревянные ящики, заполненные чем-то вроде топленого сала.

Услышав, что капитан назвал его по имени, человек оторвал взгляд от точильного камня и повернул ко мне лицо, все состоящее из бугров и неровностей — словно в тесто кинули горсть камешков. Тут явно похозяйничала оспа, а одна щека к тому же была начисто срезана, а на ее месте красовалась блестящая плоская полоса зажившей плоти, затвердевшей шрамом. Мясистый нос был сломан у самой переносицы, почти между глазами, маленькими и карими. Коротко остриженные волосы были сплошь седые. Когда он повернулся к нам, я заметил, что тот же острый как бритва клинок снес ему не только щеку, но и правое ухо.

— Это Димитрий, болгарин. Он несет на своих плечах все заботы о нас, — сказал капитан.

Гигант лишь пожал плечами и вперил в меня свои глазки, живые и блестящие, буквально пригвоздив меня ими к месту как шилом.

— А это Петрок, — продолжал капитан. — Буду признателен, если ты возьмешь его под свою опеку. Хочу, чтобы он научился всему, что надо знать на корабле, и управлять им. Увидишь, он сообразительный малый.

— Петрок? — переспросил Димитрий. Голос у него был хриплый и гортанный. Он ухмыльнулся, и я понял, что только такую улыбку и может изобразить его лишенное щеки лицо. Я пожал протянутую руку — огромную, как все эти алебарды, и столь же твердую. — Вот и познакомились.

На этом все и закончилось. Димитрий зафиксировал мое присутствие и тут же вернулся к своему точильному камню. Я обернулся к капитану за разъяснениями, но тот уже представлял меня другому человеку, который укладывал оружие в сундук, смазывая его салом, — тощему, сильно загорелому, со сверкающими синими глазами. Оказалось, его зовут Иштван, он с острова Сплит, что в Далмации, и очень рад со мной познакомиться — и все это сплошным потоком слов, стремительно выливавшимся из него на едва понятном английском с акцентом, несколько иным, чем у Димитрия. Я что-то пробормотал в ответ и поклонился, а Иштван подмигнул мне, протянул свою перемазанную салом руку и захихикал, когда я заколебался, прежде чем ее пожать. Я весь вспыхнул.

— Умный малый, капитан! — рассмеялся Иштван. — Остерегается подвоха. Он мне нравится!

Распрощавшись с Димитрием и Иштваном, мы с капитаном направились к группе матросов, сидевших на палубе скрестив ноги и накладывавших заплаты на огромное полотнище паруса.

— Славно, что ты понравился этим двоим, — заметил капитан. — Димитрий выглядит свирепым, не правда ли? А на самом деле он еще свирепее, чем можно судить по внешнему виду. Иштван тоже отличный воин. Эти двое ничего не боятся, но у них достаточно ума и осторожности, поэтому они и сумели сохранить мясо на костях и душу в теле. Слушай их внимательно и будь благодарен, если они поделятся с тобой своими знаниями, а в бою держись поближе к ним. Если, конечно, случится бой, — быстро добавил он, заметив мой испуганный взгляд.

Так мы провели утро. Де Монтальяк озаботился, чтобы я познакомился со всеми на борту «Кормарана». Я понял, что жуткие на вид члены экипажа не столь страшны, как показалось на первый взгляд, и рады или по крайней мере любопытствуют познакомиться со мной, зная, какие опасности выпали на мою долю, уравняв меня с ними хотя бы в этом отношении. Я и сейчас помню все их лица и имена, но не имею возможности рассказать обо всех. О людях вроде Джанни из Венеции; о Хорсте-германце, который когда-то был ни больше ни меньше как рыцарем Тевтонского ордена[27]; об Исааке, корабельном лекаре, и его друге, поэте и поваре Абу, — оба они были евреями из Валенсии; о Павлосе, том человеке с мечом, которого я встретил в «Белом лебеде» в Дартмуте и который раньше служил в гвардии деспота Эпира — греческого князя, о котором я никогда, к своему глубокому удивлению, даже и не слышал, — но стал жертвой придворных интриг и был счастлив, что ему удалось бежать, сохранив свою шкуру. Были там еще Илия и Панайотис, братья с Крита, Расул, оказавшийся мавром с Сицилии; Снорри-датчаннн, Гутхлаф, угрюмый корабельный плотник, тоже датчанин; и еще многие другие, со всех концов и уголков христианского мира и из других, еще более далеких мест.