Царевна, царица, богатырь и птица - Наталья Сергеевна Филимонова

Ехал он теперь, тяжело привалившись к шее любимого коня. На чужого садиться или кого-то к себе в седло пускать отказался.

“Ишь, –  думала Алька, –  гордый… кто б подумал теперь, что вор-конокрад…”

– Спасибо, –  сказала она вслух. –  Что заслонил.

Акмаль не стал тратить силы на ответ –  лишь едва заметно плечом дернул. Не стоит, мол.

– В отряде каждый товарища защищает и спину прикрывает, –  спокойно произнес Михайла. –  А уж царевну-наследницу защищать –  долг каждого воина в Тридевятом. Ничего, скоро в Камневе будем –  там-то небось сыщутся лекари.

Какое-то время ехали молча. Устали все –  и говорить не хотелось. Почти никому… кроме царевны.

На Альку, когда она переживала, всегда болтливость нападала. Все уж и привыкли, что она и в бою может трещать без умолку. Ну да ведь каждый с собой как может справляется.

– Савелий! А вот ты мне про себя все рассказал, а какой подвиг великий совершил –  не сказал…

– Да тут и рассказывать нечего. Батюшку твоего, царя Игната, от стрел заслонил да спиной к спине с ним встал… правда, царем он тогда еще не был –  только нареченным царевниным. Зато их и родители уже благословили. Стало быть, и наследником престола уже считался вместе с царевной Анной. На охоте от всех отбился, тут-то его засада и подстерегла…

– На батюшку покушались?! –  Алька ахнула.

– А как же. Да и не один раз! Аккурат с тех пор  как твоя матушка королю Демару отказала, да еще и выбрала вместо него простого воина. Ну, это у них там в Тридесятом так считают –  простого. Словом, на охоте дело было… А я случайно рядом оказался –  вот и встал с будущим царем плечом к плечу. Он-то, пожалуй, и без меня бы справился –  чай, Игнат-то и сам был богатырем не из последних…

– Погоди, погоди… что значит –  Демару отказала? Король Демар сватался к моей матушке?

– Сватался. Он давно на Тридевятое царство глаз положил. А пришлось на княжне из Дваждыпятого княжества жениться –  она тоже наследницей была, вот и присоединил Демар ее земли к своим. А тогда еще не угомонился. Все надеялся… доказать-то, конечно, никто того не доказал бы. А только все одно к одному было. Вот мы тогда вдвоем с Игнатом-богатырем управились с ворогами… а потом обернулся он ко мне да и говорит: “Немалому ты научился, сын купеческий Сава Фидукин”. Я тут и обомлел. Я-то ясное дело, всех богатырей с того самого случая запомнил –  у меня-то, чай, вся жизнь тогда перевернулась. И без алого плаща признал. Но чтоб он меня! Да еще спрашивает –  что, мол, так же ли мечтаешь богатырем стать?

– Надо же… –  Алька задумчиво наклонила голову. –  А разве это подвигом считается… ну, то есть, понятное дело, что подвиг –  спасти кого-то, но ведь мы каждый день кого-то спасаем!

Подумалось отчего-то –  ведь одно дело целое село спасти, как вон, Ратмир, а другое –  только одного человека!

– Жених царевны благословленный –  не “кто-то”, а наследник престола, –  вмешался Михайла.

– Но ты ведь сам говорил, наследников защищать –  долг каждого воина!

– Верно, –  Михайла кивнул. –  Всякий воин на государевой службе, всякий стражник, всякий богатырь обязан защищать царя с царицею и наследников их –  хоть бы и ценой своей жизни. Это их долг и их дело. Наше дело. Как и всех прочих жителей царства оберегать. Да только не был тогда Савелий ни богатырем, ни стражником. Дело крестьянина –  пахать да сеять, дело купца –  торговать честно. Никто не осудил бы ни купеческого сына, ни вольного наемника Савелия, кабы он, заметив, что на одного человека толпа с оружием напала, бросился бы бежать, да хотя бы и подмогу вызвать. Не его было долгом наследника оберегать и своей жизнью за него рисковать.

– Вон как… это, стало быть, и меня кабы кто не воинского звания спас –  мог и богатырем стать, коли захотел?

Михайла отчего-то кашлянул, Савелий покосился на едущего рядом Светика, а тот вдруг залился краской. Алька переводила взгляд с одного богатыря на другого.

– Вы чего?

– Да тебя так-то и спас один… –  негромко пробормотал Савелий.

– Да не было такого! –  Алька нахмурилась. –  Я б запомнила! Или…

И вдруг точно вспышкой возникло перед ней воспоминание. Лет пятнадцать царевне, пожалуй, было…

Никогда она лошадей не боялась. А вот после того случая –  стал вдруг страх накатывать всякий раз, стоило коня увидеть. Вот тогда-то –  назло своему страху! –  Алька и потребовала учить ее верховой езде. Непросто было батюшку уговорить… зато выучилась. И бояться перестала.

А вышло это, когда царевна в очередной раз от нянек да учителей удрала, чтоб на воле да без стражи погулять. Вот и гуляла по городским улочкам, пока не свернула не на том повороте.

Лошадь будто появилась из ниоткуда прямо перед царевной. Это потом она думала, что, наверное, грохот копыт и колес по мостовой должна была слышать и прежде, да только в городском шуме да сутолоке –  то ли внимания не обратила, то ли не поняла, что это может быть. После и не разобраться было: пчела ли ту лошадь ужалила, али еще что. А только смирная прежде кляча, запряженная в повозку, вдруг понесла. Возничий в тот же миг с козел скатился –  а лошадь продолжала нестись, все быстрее и быстрее, пока не выскочила из-за угла прямо на наследную царевну.

Заметив неожиданное препятствие, обезумевшее животное взвилось на дыбы, заржало, забило копытами. Тут бы отскочить Альке, да только ноги вдруг ослабели –  и точно приросли к земле. Все оборвалось в груди. Так и казалось, что вот он –  последний миг ее.

Так бы, пожалуй, и было, не случись рядом парнишка примерно ее лет. Кто он таков был, каков из себя –  Алька и не разглядела тогда. Мальчишка, кинувшись практически под копыта лошади, схватил царевну за руку и отшвырнул. И даже крикнул, кажется, непочтительно: “Дура!” А после и вовсе сотворил несусветное –  отскочив и перекатившись по мостовой сам, он вскочил на снова помчавшуюся повозку да схватил вожжи…

Впрочем, что происходило дальше, почти беспамятная в тот миг Алька уже и не заметила. После батюшка хватался за голову, выговаривал –  мол, дура и есть. И кабы, мол, не сын боярина Черноусова… Алька, стиснув зубы, кивала и старалась не слушать вовсе. Про тот