Слабая, сильная, твоя… - Яна Розова

Самым забавным было то, что меня буквально преследовал Серж Дюваль. После нашей с ним «ночи любви» он позвонил только через месяц, но букеты от него я получала и раньше. Просто это тоже был такой мазохистский кайф — оттягивать встречу, мучиться неизвестностью и ожиданием. Я поговорила с ним холодно, он не интересовал меня больше. Это было ошибкой: холодность возбуждала жаждущее страданий сердце. Может, если бы я сама гонялась за ним, он бы и отстал, но я отказывала ему во встречах и отсылала подарки. Мир не комментировал ситуацию, хотя неоднократно сам приглашал меня к телефону, когда Дюваль названивал, и частенько передавал приветы от сладострастника. Сухо и сдержанно.

Однажды днем, когда я маялась от безделья, раздался телефонный звонок. Мужской голос, смутно знакомый по прежней жизни, сказал по-русски с явным акцентом:

— Лена? Это вы? Очень рад вас слышать! Это Франсуа, помните меня? Я ухаживал в России за вашей подругой Эллой!

— Франсуа! Боже мой! Конечно, помню.

— Я хотел бы с вами встретиться, вспомнить былое, поговорить по-русски. Вы не против?

— Конечно, приходите сегодня в гости. Скажем, к обеду.

— Спасибо, приду!

Он уточнил адрес и повесил трубку. Все же не так я обрадовалась, как изобразила. Прежняя жизнь в России была для меня далеким и неприятным прошлым.

Франсуа пришел, мы пообедали, поболтали не поймешь о чем, и он ушел. Если честно, то я так и не поняла, что это был за визит. Его интересовала наша жизнь — где бываем, с кем общаемся, но больше всего его интересовал Мир. Мир и его дела. Его клиенты, конкуренты, поездки, приятели и прочее. К сожалению, теперь я мало что могла рассказать об этом. Дела Мира теперь были только делами Мира и ничем больше для меня. Франсуа был немного разочарован, а я даже не подумала, зачем он это все выспрашивает.

После его ухода на душе у меня было мерзко. Возможно, повлияли воспоминания — я все думала и думала о доме, о маме. Что я тут делаю, без дома, без семьи, с мужчиной, который едва здоровается со мной?! У Эллы уже есть дочь, у других подруг — нормальные семьи, а я тут сижу… Что будет завтра? Мир бросит меня без средств к существованию. Найдет себе бабенку и вышвырнет меня! Память подсунула мне картинку из недавнего прошлого: Мир с Женевьевой. Мне стало жалко себя. Я пошла забытой дорожкой к бару и открыла его. Дорогое вино и коньяки выстроились в два ряда. Я выбрала коньяк, налила в стакан на палец, потом подумала и добавила еще столько же. Дело пошло так споро, будто и не прерывалось на несколько лет. Да, это как ездить на велосипеде — один раз научишься, и всегда умеешь.

Но каков Мир! Мерзавец! Попользовался мной, теперь, когда я стала другой и манипулировать мной уже нельзя, он просто наплевал на меня. «Женщина, которой я благодарен»! «Хочу, чтобы ты была счастлива»! Зачем врать, мне же ничего не нужно. Ничего.

Я рыдала от жалости к себе. И одновременно злилась на мужа. Какой же он негодяй! Злость полыхала все сильнее, а коньяк был как топливо для этой злости.

Довольно долго я продолжала перебирать в уме все свои несчастья, все обиды, полученные за годы замужества. С нетерпением поджидая Мира, я предвкушала, как выскажу ему все, как брошу в лицо обвинения, как заставлю его ползать передо мной на коленях. Нет! Этого будет мало! За то, что он со мной сделал, его надо убить!

В злобе мечась по пустому дому, я и не заметила, как приехал Мир. Продолжая выкрикивать угрозы в его адрес, я неслась на кухню, зачем, еще сама не знала. Но как только увидела стоящего на пороге злодея, сообразила, что мне нужен нож. Большой нож для мяса и всего такого. Потому что после того, как я разберусь с мужем, он будет не больше чем мясом.

Мир продолжал стоять на месте, только левая бровь поползла вверх. Новая дурацкая манера! Он наблюдал за мной, видимо, еще не понимая, что он уже не жилец на этом свете.

Раздобыв нож, я выскочила в гостиную и замерла в дверях как раз напротив мужа, соображая, какую обвинительную речь он услышит перед смертью. Теперь мы стояли друг напротив друга, как два дуэлянта. Только Мир не был вооружен. Кажется, я замолчала в это время. Вообще все помню, будто видела со стороны, без звука и сквозь матовое стекло. Странное состояние.

— Что происходит? — услышала я издалека голос Мира.

— Ах, что происходит?! Сволочь, мерзавец, негодяй, проклятый ублюдок! Ненавижу тебя! Убью! — орала я. Где-то в самой глубине сознания пульсировала яркая, но далекая точка, она посылала мне сигнал остановиться, сесть, подумать, но я не собиралась принимать этот сигнал здравого смысла.

Заведя себя в достаточной мере, я бросилась на мужа, выставив вперед нож. Мои движения были разболтанными, неловкими. Добежав до жертвы, я размахнулась, но он легко перехватил мою руку и вынул из нее нож. От бешенства, что покушение не удалось, я начала визжать, биться у него в руках, пыталась кусаться и топать ногами. Последняя искра благоразумия погасла в моем сознании, и последующий час моей жизни мне запомнить не удалось.

Я очнулась, уже лежа на диване, вокруг меня было много людей, они что-то говорили, только смысл уходил от моего перенапряженного сознания. Это были врачи, кто-то держал меня за руку, звучал голос Мира, мне с трудом удалось разобрать, что он предлагает оставить меня дома с сиделкой. Я села на диване и четко произнесла:

— Если с Женевьевой, то не надо.

Окружившие диван люди — трое мужчин и две женщины — уставились на меня, как на привидение. Я узнала двоих докторов, консультировавших меня после похищения в прошлом году. Женщины, видимо, были медсестрами, третьим мужчиной был Мир.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался доктор помоложе, кажется, мсье Пуату.

— Нормально, — сказала я и снова откинулась на подушки.

— Конечно, нервный срыв. Но, на всякий случай, мы взяли кровь на анализ. Мало ли! Конечно, алкоголь затруднит проведение исследований, но посторонние вещества все же выявить можно.

Через полчаса доктора уехали, оставив только женщину, которая должна будет последить за мной ночью. Но Мир распорядился иначе. Он приготовил медсестре комнату для гостей, а меня унес на руках в спальню. Я была вялой, покорной. Вроде бы помнила что-то, но как кадры фильма, который смотрела в детстве.

— Я что же, бросалась на тебя с ножом? — спросила я, когда он бережно положил меня на супружескую кровать.

— Вообще-то, да. Но тут надо разобраться. Когда я вошел, ты бегала по дому, бормотала проклятия, рыдала, ругалась. Довольно удивительное поведение. Потом посмотрела на меня, абсолютно безумно, притащила из кухни здоровенный нож и бросилась на меня, а когда я забрал нож, у тебя началась форменная истерика. Это было что-то дикое: у тебя на губах выступила пена, ты вся дергалась, извивалась. Знаешь, как одержимая. Мне стало страшно. Я подумал, что это эпилепсия или еще что-то такое, и вызвал врачей. Они посмотрели на тебя, вкололи успокоительное, оно не подействовало, тогда они ввели тебе наркотический препарат, с моего согласия, конечно. Ты должна была проспать двенадцать часов, а ты через двадцать минут очнулась как ни в чем не бывало.