Сама себе враг - Анна Михалева

— Слушай, мне все равно в редакцию ехать, — Алена соскочила со стойки. «Только бы не выдать свой азарт!» — Давай адрес, я забегу к нему.

— Такой доброты на свете не существует, — удивленно заметила Настя.

— Иногда меня пробивает, — улыбнулась Алена, — только редко и очень ненадолго. Поэтому, если ты не поторопишься, энтузиазм иссякнет.

Получив адрес Василия Ляхина, Алена радостно выскочила на улицу. Почему ее влекло к знакомству с этим пареньком, и с какой стати он завладел ее вниманием, она не могла ответить. Вообще-то Васю она ни разу в глаза не видела, но что-то не давало ей покоя, когда разговор касался именно его персоны. По всем статьям он не должен был будить каких-либо подозрений — сам по себе отличный малый, которому не повезло: загремел в армию после неудачной попытки поступить в театральный, вернулся — снова неудача. Теперь накапливает силы и опыт, дабы пробовать еще раз. Упорный, значит, ведь мог же плюнуть на свою мечту, податься в другой институт или вообще в бандиты: таких, как он, отслуживших, братки с радостью принимают в свои ряды. А Вася не пошел к ним, он решил добиваться поставленной цели. Хотя, ежу понятно, после двадцати лет шансы поступить на актерский факультет минимальные, разве что кто-нибудь из театра проникнется к нему симпатией и, встряхнув свои связи, поможет. Наверное, из этих соображений Ляхин и околачивается в театре, пытаясь быть полезным всем и во всем…

Алена уже отошла от здания театра на добрых сто метров, как скорее почувствовала, нежели услышала, что ее кто-то догоняет. Она обернулась — к ней стремительно приближалась Наталья Прощенко.

— Какая жуткая ошибка, — грустно проговорила она, когда поравнялась с Аленой. — Илья — убийца?! Они что, с ума посходили?!

— Все против него, — ответила за следователей Алена, — может, правда, его кто-то очень искусно подставил…

— Думаете, убийца из наших?

— Честно говоря, мне плевать на убийства, — от души призналась ей Алена. — Я уже так устала от всего этого! Мне поручено собрать материал о спектакле, о Журавлеве и теперь еще о Лисицыной. Ни того, ни другого, ни третьего мне сделать так и не удалось, потому что в театре все время происходят вещи, далекие от искусства. А редактор уже готов разорвать меня — журнал на днях должен пойти в набор, а статьи и не предвидится.

— Ужасно, — выдохнула Наталья. — Похоже, и со спектаклем теперь надолго покончено. Кроме Ганина, никто играть Гамлета не будет. Главный так и сказал. Да и Клязьмина на последней репетиции истерику закатила — теперь ей бандиты мешают в роль входить.

— На этот раз ее можно понять, — усмехнулась Алена.

— Нет, нельзя! — горячо возразила актриса. — Будь я лет на десять моложе… Ах, как бы я сыграла! А эта истеричка сопливая что-то из себя строит! Нет, разучились люди работать в театре!

— Не стану возражать, Клязьмина — не подарок, — вполне искренно согласилась с ней Алена. «Все-таки странно, что Прощенко увязалась за мной. Хотелось бы знать, чего ей от меня нужно?»

— А я направляюсь на Петровку. В конце концов, я заслуженная актриса России, меня не могут не послушать! — ее глаза вспыхнули нездоровой решимостью: — Ну скажите на милость, разве это дело — так грубо вмешиваться в творческий процесс! По подозрению! — она специально выделила это слово. — По подозрению в убийстве снимать с репетиций ведущего актера! Да у нас же премьера на носу. Нет, я этого так не оставлю! — она погрозила кулаком почему-то в сторону милицейской будки, стоящей на перекрестке.

— Я слышала, вы занимаетесь с Васей Ляхиным, да? — ни с того ни с сего спросила Алена.

Вопрос застал Прощенко врасплох. Она даже споткнулась на ровном месте.

— Да… — после минутной паузы ответила она.

— На ваш взгляд, он талантлив?

— У иных актерские способности видны сразу. Василию нужно работать над собой, но, в принципе, в нашем деле очень важна тяга и полная самоотдача. У Васи это хлещет через край. Знаете, прямо такой энтузиазм — взор горит, руки трясутся! А как он читает монолог Чацкого… — Прощенко закатила глаза, показывая, что словами это не передашь, но вдруг опомнилась и подозрительно посмотрела на собеседницу: — А почему вы вдруг спросили?

Алена и сама пожалела об этом. Но деваться-то было некуда.

— Мне кажется странным, что молодой парень прозябает в театре на столь нищенскую зарплату, — попыталась выкрутиться она, понимая, что не очень выходит. Прощенко — зрелая дама, весьма искушенная в жизни, прошедшая двадцатилетнюю школу театральных интриг, ее на мякине не проведешь. Так и случилось, она тут же заподозрила неладное и натянула на лицо маску неприступной добродетели:

— Знаете, милочка, быть актером — это не просто гримасничать на сцене. Актер — это частица театра, он впитывает в себя дух театра, только так. Иначе он не актер, а паяц. Учиться на актера нужно не в театральном училище, а здесь, за сценой, в гримерных, в репетиционных комнатах. Нужно дышать этим воздухом. И в этом смысле Василий поступает совершенно правильно — мальчик страстно желает стать актером, он будет принят в училище и придет туда уже тем, кем его не сможет сделать даже самый лучший педагог по актерскому мастерству…

Алене показалось, что она очутилась на Дне открытых дверей театрального вуза. Сразу стало нестерпимо скучно. Как-то само собой потянуло в «Шоколадницу» — дивное кафе и единственное место, где она провела большую часть лекций по философии, будучи студенткой университета. «Ностальгия — великая вещь…» — пронеслось в ее голове.

— …И когда я читала ему «Офелию», он смотрел на меня такими глазами, — восхищенно вздохнула Прощенко, прервав ее путешествие в «такое далекое и беспечное прошлое», — такими глазами, знаете, полными слез…

«Вот! — Алена торжествовала. — Вот почему она занимается с Ляхиным — он восхищен ею. Он обожествляет ее, как актрису, и может быть… как женщину?»

Видимо, Прощенко прочла ее мысли и, смутившись, снова попыталась принять вид метра-учителя, но напрасно — Алене в один момент стало все ясно.

— Василий — прекрасный ученик, — закончила тихо актриса.

— А как человек?

— Дивный, дивный! — с усиленной горячностью воскликнула Прощенко, понимая, что попала в тиски допроса, и пыталась выпутаться из неприятного разговора, не повредив своей репутации. — Очень восприимчивый, эмоциональный и… такой несчастный. Он ведь такой одинокий. Бедный, бедный мальчик!

Алена покачала головой. В основном от удивления, скрыть которое была не в силах. Чего это Прощенко взялась защищать Ляхина, словно на него уже кто-то нападает? Странно все это.

Она хотела задать актрисе еще парочку вопросов, но та просто-таки рванула от нее к дороге, наскоро попрощавшись, и, тут же поймав машину, поспешно нырнула в нее, даже не предоставив Алене шанс отказаться от предложения поехать вместе. Испугалась, что та ее раскрутит на откровения? Не может совладать с собой, когда речь заходит о ее ученике? Похоже на то…

Неужели у них роман? И еще… неужели Ляхина действительно нужно выгораживать? Но что он такое натворил?

Адрес Василия тоже не казался подозрительным — улица какого-то адмирала Раскувакова, действительно, рядом с театром. Презрев холодный ветер, Алена решила пройтись и подумать. Сначала мысли ее кружились вокруг ареста Ганина и возможных действий настоящего убийцы. Что он может предпринять? Напасть на еще одного актера или в знак протеста перерезать горло какому-нибудь случайному человеку, как это было в прошлый раз? За актеров Алена не волновалась. Скорее всего бандитов не слишком убедили действия милиции, и они очень сомневаются в том, что Илья на самом деле задушил их товарища. И вообще… убийство охранника — довольно загадочно само по себе. Во-первых, что он увидел? Ведь убили его только потому, что, потащившись за Линой Лисицыной, он мог заметить такое, что убийца хотел скрыть. Но что? И вообще, как он оказался под сценой? Что он там делал? В конце концов, что делала там Лина, если исходить из того, что охранник волочился именно за ней? Да и каким образом нормальный человек смог задушить такого верзилу? Из всех, кого она знала в театре, только Федоров, благодаря своей внушительной комплекции, имел шанс выиграть в схватке с охранником. А ведь схватка должна была состояться. Неужели охранник добровольно согласился бы расстаться с жизнью?

Да и за Линой ли он пошел под сцену? А за кем тогда, или за чем? Может быть… Осветители и рабочие сцены пируют сами по себе, их редко приглашают на актерский банкет. В тот вечер точно не приглашали. И если спиртное для интеллигентной публики обычно хранится в костюмерной у тетки Таи, то водка для рабочих складируется где? Конечно же, в той самой маленькой комнатке под сценой, в которой они с Вадимом и нашли труп охранника. Теперь она вспомнила, что в разгар веселья выяснилось — бутылок с «горячительным» не осталось, и Вениамин Федоров собрался было бежать в ларек. Но к тому времени стрелки часов подбирались уже к четырем утра, и Ганин уговаривал его не ходить, тем более что идти он был неспособен, стоял, прислонившись к стене, и бубнил, что «ежели в его руках немедленно не окажется бутылка, он всем назло выползет на улицу и попрется в ларек, как последний бомж». Тогда Ганин попросил кого-нибудь спуститься под сцену и одолжить у осветителей водки для Федорова или сбегать ради него в магазин. Наверное, этот бедолага охранник и откликнулся на его просьбу. Лина тогда еще была с ними. Точно! Она и крикнула: мол, «кто-нибудь, спасите короля!». Верзила захотел быть рыцарем в ее глазах и пошел. Вот тогда он и увидел то, чего не должен был видеть! А потом Алена танцевала польку с Ильей и целовалась с Терещенко. И Вадим решил ее увести, потому что вела она себя совершенно некрасиво. А охранника все не было. Федоров совсем разбушевался, даже, держась за стену, направился к выходу со сцены. Тогда Вадим пообещал, что добудет ему бутылку сам. Вот почему она помнит качающиеся над головой балки — потому что они тоже спустились под сцену в поисках осветителей. И вот почему она ругалась с ними — они говорили, что водка у них тоже кончилась, никто никуда не побежит, так как все ослабли и лежат на полу. А она кричала, что нет среди них настоящих мужиков. Что они ей отвечали, Алена предпочла не вспоминать. Жуткая, подвальная ситуация! Так что же увидел охранник в той кладовке? Может быть, заметил, как кто-то подмешивал в водку димедрол, чтобы напоить ею неугомонного Федорова?