Как стать леди - Фрэнсис Ходжсон Бернетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ни за что на свете я не стану помехой его работе, – решила она. – Он явно увлечен. Я увлекаюсь всем подряд, так уж устроен мой ум; у интеллектуалов все по-другому. Я совершенно здорова и счастлива. Как приятно с нетерпением ждать будущего!»
Она представления не имела, насколько «впитала в себя» внушения леди Марии. Вероятно, она пришла бы к тем же выводам, не следуя указаниям ее светлости, однако она послушалась, и это помогло. Лишь одного Эмили, скорее всего, не вынесла бы: вдруг она сама вызовет на лице у драгоценного Джеймса выражение, которое в ее присутствии один или два раза вызывали другие, и в особенности капитан Осборн – выражение вежливой скуки, скуки на грани досады. Даже радостное известие, затрагивающее семью, будет не в состоянии побороть его раздражение, учитывая, что волею обстоятельств и правил приличия мужу придется сесть на ближайший пароход до Англии.
Если до того Эмили относилась к Эстер Осборн с сочувствием, то теперь симпатия возросла десятикратно. Эмили чаще стала приезжать с визитами и пыталась уговорить Эстер пожить в Полстри. Как тут не прийти на помощь, ведь Эстер совсем упала духом! Маленькое лицо осунулось, кожа отливала желтизной, под глазами залегли темные круги, а крошечные руки были горячими на ощупь и напоминали птичьи когти. Эстер лишилась сна и аппетита.
– Вы должны приехать и пожить в Полстри пару дней, – настаивала Эмили. – Даже простая смена обстановки поможет наладить сон.
Тем не менее Эстер не спешила воспользоваться приглашением, а выдумывала отговорки и откладывала приезд то по одной причине, то по другой. На самом деле чем больше этого визита желал муж, тем больше она сопротивлялась. Противоположные мнения привели к очередной супружеской ссоре.
– Не поеду, – заявила Эстер. – Не хочу, и все!
– Поедешь, – настаивал он. – Так будет лучше для тебя.
– А если останусь, мне что, будет хуже? – истерично расхохоталась Эстер. – И чем будет лучше для тебя, если я соглашусь? Я знаю, тут без тебя не обошлось!
Он потерял самообладание и не сдержался – раздражительность постоянно вырывалась наружу.
– Да, не обошлось, – процедил он сквозь зубы, – ты угадала. Для нас лучше все, что сводит нас с ними в одном месте; так они будут больше думать о нас и наших правах.
– О наших правах, – визгливым голосом передразнила его Эстер. – Да какие у тебя права? Их никто не признает, пока ты ее не убьешь. Ведь ты собирался ее убить?
На миг Алек впал в безумие.
– Я убил бы и ее, и тебя, если бы дело сошло с рук. Вы обе заслужили!
Он возбужденно бегал по комнате, вместе с самообладанием теряя разум. Однако спустя секунду к нему вернулись и то и другое; наступил некий перелом.
– Я говорю, как жалкий идиот! О милая, прости меня! – Осборн опустился на колени рядом с женой и умоляюще принялся ее гладить. – Мы оба одинаково вспыльчивы. Оба сходим с ума от этой чертовой неожиданной напасти. Хотя наши надежды рухнули, мы должны постараться и взять то, что удастся. Она тупица, однако она лучше, чем чванливое животное Уолдерхерст, и она имеет такое влияние на него, о котором он и не догадывается. Самодовольный сукин сын по-своему влюблен в жену. Она в силах заставить его что-то для нас сделать. Пристойно вознаградить нас. Давай поддерживать с ней дружбу.
– «Пристойно» начинается с тысячи в год, – прохныкала Эстер, невольно сдавшись перед раскаянием мужа, поскольку когда-то его любила и потому что была совершенно беспомощна. – Пять сотен в год – это непристойно.
– Нужно подольститься к ней, – проговорил Алек, продолжая ласкать жену. – Скажи ей, что приедешь, что она ангел и что ты уверена – визит в поместье спасет тебе жизнь.
Спустя несколько дней они прибыли в Полстри. Амира сопровождала их под предлогом ухода за своей госпожой; все трое устроились на новом месте и начали вести обычную жизнь, словно и не были гостями. Осборнам предоставили самые красивые и уютные комнаты в доме. Других гостей не предвиделось, и почти весь дом был в их распоряжении. Окна будуара Эстер выходили на живописные уголки сада, а портьеры с узором из цветов и птиц, подушки, книги и цветы превратили его в роскошное уютное гнездышко.
– Что же я буду делать, – пожаловалась Эстер в разговоре с Эмили в первый же вечер, когда сидела в мягком кресле у окна, вглядываясь в сумерки, – что же я буду делать, когда придется отсюда уехать? Я имею в виду, не только из этого дома, но и вообще из Англии, в ненавистную Индию.
– Вы так не любите Индию? – спросила Эмили. Ее что-то насторожило в тоне Эстер.
Эстер в исступлении продолжила:
– Не могу описать вам, как я ее ненавижу. Словно вернуться в место, противоположное раю.
Эмили проговорила с жалостью:
– Я не знала. Я… попробую что-нибудь сделать. Мне нужно поговорить с мужем.
А тем временем у Амиры выработалась странная прихоть – стремление чаще бывать в обществе Джейн Капп; Джейн вынужденно призналась госпоже, что от этой прихоти у нее «по коже мурашки бегают».
– Ты должна превозмочь свою неприязнь, Джейн, – сказала леди Уолдерхерст. – По-моему, причина кроется в цвете кожи женщины. Я и сама по-глупому робею в ее присутствии, однако с нашей стороны это нехорошо. Прочти «Хижину дяди Тома». Про несчастного набожного дядю Тома, про Легри, про то, как Элиза переплыла реку на льдине.
– Я читала эту книгу два раза, ваша светлость, – с искренним сожалением ответила Джейн. – Там пишут про всякие ужасы! Просто нет слов. Мы с мамой так плакали, так плакали! Да, полагаю, все дело в цвете кожи бедняжки. Я стараюсь относиться к ней по-доброму, вот только должна признаться, она меня нервирует. Задает столько вопросов, да каких-то странных, и при этом смотрит прямо в глаза. Вот на днях ни с того ни с сего спрашивает, люблю ли я большую Мэм Сахиб. Я сперва не поняла, о ком она, а потом выяснила, что это она в своей индийской манере именует так вашу светлость, причем она говорила о вас исключительно с почтением, а его светлость называла Божественным.
– Будь к ней настолько добра, насколько сможешь, Джейн, – проинструктировала ее маркиза. – И приглашай иногда на прогулку. Наверняка она тоскует по дому.
Амира доложила своей госпоже, что эти английские слуги – свиньи и нечестивцы, и если кто задался целью выведать у них что-либо,
