Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки - Николай Пржевальский

Вторую половину пути мы ехали все по берегу той же Куку-усу и, благодаря весьма удобному подъему, верхами добрались до самого ледника. Этот последний покрывал собой весь южный склон той самой островершинной горы, которую мы видели при первом восхождении на ледник северного склона Нань-шаня. Спускаясь с вершины названной горы, описываемый ледник расползался по нескольким ущельям и сплошь наполнял их своей массой. Общее протяжение ледника с востока на запад, т. е. вдоль оси гор, простиралось версты на три или немного более. Наклон в нижней части был пологий — от 15 до 20°, в средине же и вверху весьма крутой.

В том же ущелье, где мы были, ледник вдавался полукругом, хорда которого имела в длину около 30 сажен. Толщина льда достигала почти такой же цифры, и по его обрыву красиво низвергались водяные каскады. Так как день уже клонился к вечеру, то мы не могли взойти на самую вершину горы и поднялись лишь футов на шестьсот вверх по леднику. Последний был покрыт неглубоким свежим снегом; с западной стороны набросана была довольно большая морена.

По барометрическому измерению, нижний край описываемого ледника лежал на абсолютной высоте 16 000 футов; кверху же ледник простирался не менее, чем тысячи на три футов вертикального поднятия. Таким образом и по вновь полученным данным островершинная гора в хребте Гумбольдта поднимается до 19 000 футов абсолютной высоты. Погода во время нашего посещения ледника стояла отличная. Несмотря на огромную высоту, термометр в тени возле самого ледника показывал в 4 часа пополудни ° тепла; летали мухи, по камням ползали пауки.

Проведя на леднике около двух часов, мы поехали обратно и с закатом солнца остановились ночевать на небольшой лужайке возле р. Куку-усу. Здесь наши лошади, не евшие целый день, могли в течение ночи пощипать хотя скудной травы. Мы сами также достаточно проголодались. Живо набран был сухой помет диких яков и из него разведен огонь, на котором сначала вскипячен чай, а потом изжарена взятая с собой баранина. Затем мы крепко заснули под пологом звездного неба. Холод раннего утра заставил подняться на рассвете. Снова вскипячен был чай, оседланы лошади, и мы, не торопясь, поехали к своему бивуаку.

Здесь мне приготовлен был сюрприз, именно добыт недалеко от нашей стоянки, в окрайнем к Сыртыну хребте, гималайский улар (Megaloperdix himalayensis), обитающий кроме Гималаев, на Тянь-шане и Сауре. На Тибетском же нагорье этот вид найден был нами только в одном вышеназванном небольшом уголке Нань-шаня. Здесь гималайский улар живет рядом с уларом тибетским (Megaloperdix thibetanus), весьма обыкновенным в Северном Тибете, в горах Куку-нора и Гань-су.

Из двух добытых экземпляров новых уларов самец оказался совершенно разбит выстрелом, так что не годился на чучело; самка же находилась в сильном линянии. Между тем, казак Калмынин, убивший этих птиц, сообщил мне, что видел довольно много уларов с выводками молодых. Тогда я решил пробыть еще день-другой на той же стоянке, чтобы поохотиться за заманчивыми птицами. Обождать было необходимо еще и потому, что наш переводчик Абдул простудился и серьезно захворал; но усиленные приемы хины через несколько дней поставили опять Абдула на ноги.

Пропажа унтер-офицера Егорова. Между тем нежданно-негаданно на нас грянула беда, чуть было не окончившаяся погибелью одного из лучших людей экспедиции — унтер-офицера Егорова. Но, видно, и теперь фортуна хотела мне только погрозить, не лишая своей постоянной благосклонности.

Вот как случилось это памятное для нас событие.

В тот самый день, когда Калмынин убил пару тибетских уларов, он встретил в горах дикого яка, по которому выстрелил из винтовки четыре раза. Сильно раненый зверь убежал, но Калмынин не стал его следить, потому что время уже близилось к вечеру. На другой день — это было 30 июля — я послал того же Калмынина и вместе с ним унтер-офицера Егорова искать раненого яка. Так как последний иногда бросается на охотника, то посланным велено было для безопасности ходить вместе.

Опираясь на рассказы Калмынина и охотившегося с ним тогда Коломейцева о лужах крови, истекавшей на следах яка, я был вполне уверен, что зверь не уйдет далеко и издохнет в течение ночи; поэтому приказал посланным охотникам ехать до ущелья на верблюдах и на них привезти часть мяса, а главное — часть яковой шкуры. Последняя необходима была на подметки всем казакам, уже сильно износившим свою обувь.

Отправившись утром с места бивуака, Калмынин и Егоров проехали верст восемь до входа в ущелье, привязали там верблюдов, а сами направились в горы. Здесь вскоре отыскали след раненого яка и пошли этим следом. Оказалось, что зверь, вопреки рассказам, был не слишком сильно ранен, поднялся на гребень окрайнего к Сыртыну хребта и спустился на южную сторону этих гор. Наши охотники, увлекшись, также пошли за ним. Сделав версты две или три от перевала, они встретили стадо аркаров, по которым выстрелили залпом. Рассчитывая, что который-нибудь из аркаров ранен, Калмынин пошел посмотреть следы; Егоров же снова отправился за яком, уверяя, что он пройдет только немного и вернется на это место.

Калмынин осмотрел аркарьи следы, убил здесь случайно подвернувшегося хулана, а затем начал криком звать Егорова, но ответа не было. Между тем солнце склонялось к закату. Рассчитывая, что Егоров пошел к верблюдам прямым путем, Калмынин поднялся снова на перевал и спустился к тому месту, где дожидались привязанные верблюды. Егорова здесь также не оказалось, а уже стало темнеть. Тогда Калмынин, предполагая, что Егоров, быть может, прямо пешком пошел к бивуаку, отправился с верблюдами туда же и приехал на наше стойбище часов в десять вечера.

Сначала я не слишком беспокоился, думая, что Егоров вернется ночью, как то не раз случалось с нашими казаками, ходившими на охоту. Но наступило утро, а Егоров не возвращался. Между тем погода стояла холодная и сильно ветреная. Егоров же отправился на охоту в одной рубашке, оставив при верблюдах свой сюртук; огня с собой у Егорова не было, так как он не курит. Дело становилось серьезным; нельзя было медлить ни минуты.

Поиски его. Тотчас же снарядил я прапорщика Эклона, препаратора Коломейцева и трех казаков (Калмынина, Телешова и Румянцева) в поиски Егорова. Все пятеро поехали верхами до ущелья, в котором вчера дожидались верблюды. Здесь Эклон и Телешов должны были искать в ближайших окрестностях; остальным же велено было итти на то место, где Егоров расстался с Калмыниным, и отсюда начать поиски. Сам я остался на бивуаке и в тревожном ожидании провел целый день.

Поздно вечером вернулись Коломейцев с Телешовым и объявили, что поиски оказались неудачными, поэтому Эклон с двумя казаками остался ночевать в горах в ожидании моих распоряжений на завтра. О поисках же нынешнего дня Коломейцев объяснил следующее.

Придя втроем на то место, где Егоров разошелся с Калмыниным, посланные направились по следам яка, рядом с которыми ксе-где на глине неясно были видны и следы Егорова, обутого в то время в самодельные чирки, т. е. сапоги без каблуков. Версты через две встретилось место, где лежал раненый як, к которому Егоров, вероятно, неожиданно подошел близко, так как зверь огромными прыжками бросился с места лёжки. Егоров пустился за ним и начал переходить из одного ущелья в другое. Нужно заметить, что окрайний хребет пускает к стороне Сыртынсксй равнины частые и довольно длинные гривы, каменистые и крутые; между этими отрогами лежат глубокие, узкие ущелья. Вся местность изборождена. Заблудиться здесь человеку, непривычному к горам, весьма легко, тем более, что Егоров, преследуя яка по горячим следам, конечно, не обращал внимания на местность и не старался ориентироваться.

Продолжая итти далее следами яка, посланные встречали ксе-где и следы Егорова, но версты через три от того места, с которого вскочил як, эти следы пропали окончательно. Вероятно, Егоров здесь бросил преследовать зверя и решил вернуться к верблюдам или прямо к нашему бивуаку; но, видя перед собой дикие скалистые хребты, все похожие друг на друга, не попал на истинный путь, а пошел, всего вероятнее, или поперек боковых горных отрогов, или к стороне Сыртынской равнины. Между тем наступила холодная ночь. Егоров, щеголявший в одной рубашке, поневоле должен был проплутать всю эту ночь, и, вероятно, зашел куда-нибудь далеко.

Потеряв след Егорова, Коломейцев, Калмынин и Румянцев до вечера лазили наудачу по ущельям, стреляли там для сигналов, но ничего не нашли. Не было даже никаких признаков, жив ли Егоров, или нет, в горах ли он, или на Сыртынской равнине. Уже после заката солнца все трое, сильно усталые, вернулись к ожидавшим их Эклону и Телешову, которые также ничего не нашли.

С рассветом следующего дня я сам отправился продолжать поиски. Взял с собой, кроме Телешова, Калмынина и Румянцева, свежих людей — Урусова и Гармаева. Прапорщик же Эклон, ночевавший в горах с двумя казаками, возвратился на стойбище.