История России с древнейших времен. Книга VII. 1676—1703 - Сергей Соловьев

Замечено, что особенно дают чувствовать свою силу низшим, слабым те, которые сами находятся или долго находились под гнетом чужой силы. Дети бывают безжалостны в отношении к пойманной стрекозе, к собаке, кошке; раб безжалостен к подчиненному ему рабу или животному. Естественное влечение упражнять свою силу над слабым господствует, если не сдерживается нравственными сдержками и если виден ежедневный пример несдержанности. Отсюда понятно, почему отношения мужа к жене и родителей к детям в древнем русском обществе не отличались особенною мягкостию. Человек, не вышедший из родовой опеки, становился мужем, т.е. с ним соединяли существо, незнакомое ему прежде, с которым он прежде не привык встречаться как с существом свободным. Молодой человек после венца впервые встречался с существом слабым, робким, безмолвным, которое отдавали ему в полную власть, которое он был обязан учить , т.е. бить, хотя бы и вежливенько , по правилу Домостроя. Легко предвидеть следствия, особенно когда еще обманули, показали красивую, а выдали безобразную, потому что «во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве», — говорит Котошихин. Хлопотали, нельзя ли как обмануть и на царских смотринах: в 1670 году боярин Богдан Матвеевич Хитрово объявил: «Приходил ко мне доктор Стефан и сказывал: тому нынче дня с три съехался с ним на Тверской улице Иван Шихирев и говорил, что взята вверх племянница его Беляева для выбору, возили ее к боярину Хитрово, боярин смотрел у нее рук и сказал, что руки худы; смотришь ты их, доктор Стефан, а племянница моя человек беззаступный, как станешь смотреть руку, и ты вспомоги». Доктор отвечал, что его к такому делу не призывают, да и племянницы его он не знает; на это Шихирев сказал: «Как рук у нее станешь смотреть, и она перстом за руку придавит, по тому ее и узнаешь». Шихирев повинился.

Неправильные отношения нравственно несовершеннолетнего мужа к еще менее совершеннолетней жене иногда вели к тому, что муж старался избыть жены, а жена мужа. Говорят, что часто употреблялось для этого крайнее средство-отрава. Мы не считаем себя вправе утверждать, что действительно это средство употреблялось часто, и остановимся на другом средстве, пострижении мужа от живой жены, и наоборот. Жена, постригшаяся от живого мужа, называлась в отношении к нему посестриею, муж — побратимом . Одна такая посестрия подала жалобу, что побратим, избываючи ее, бивал и мучивал, в подполы и в коник, крапивы настлавши, сажал и в соху впрягал. Оказалось, что она пострижена была неволею, и пустой избе, а не в монастыре, родственников ее при пострижении и у записи никого не было.

В случае убийства мужа женою Уложение постановило: казнить преступницу, живую окопать в землю, и казнить ее такою казнию безо всякой пощады, хотя бы дети убитого и ближние его родственники и не захотели, чтобы ее казнили, не давать ей отнюдь милости, держать в земле до тех пор, пока умрет. О наказании мужа за убийство жены Уложение промолчало; но случаи представились: в 1664 году Иван Долгов убил жену за неверность; его наказали кнутом и отпустили на поруки. Но в Уложении ничего нет; воеводы поэтому не смели приговаривать к наказанию, отсылали в Москву; здесь руководствовались прежними примерами, сравнивая, соображая обстоятельства, при которых совершено было преступление. В 1674 году Тотемского уезда крестьянин Баженов повинился: убил свою жену за то, что утаила она у него два аршина сукна сермяжного, а больше вины ее не было, жил он с нею в совете; с пытки говорил то же. Воевода послал за указом в Москву. Здесь велели выписать случаи: стрельца Еремеева за убийство жены казнили смертию, убил ее в пьяном виде; другой стрелец, тоже пьяный, зарезал жену за невежливые слова; здесь уже была причина гнева, и потому убийце отсекли левую руку да правую ногу; то же самое велено сделать и с Баженовым и потом освободить без поруки, «потому что убил жену не за великое дело».

Кроме неправильности и грубости семейных отношений вредное влияние на народную нравственность оказывали дела насилия, совершавшиеся в обширных размерах: человек привыкал к случаям насилий, грабежа, смертоубийства — привычка пагубная, ибо ужасное становилось для него более неужасным, и при этом относительно своей безопасности он привыкал полагаться или на собственную силу, или на случай, а не на силу общественную, правительственную, и легко понять, как вследствие этого ослаблялось в нем сознание общественной связи, он привыкал жить в лесу, а не в обществе и вести себя сообразно этому. Жизнь в самой столице не представляла безопасности. На Западе в средние века завидит путник замок, возвышающийся на скале, и трепещет: это разбойничье гнездо; в Москве в XVII веке чем выше и обширнее был дом, тем опаснее он был для прохожего, не потому чтобы сам владелец дома, боярин или окольничий, напал на прохожего и пограбил его; но у этого знатного боярина и окольничего несколько сот дворни, праздной и дурно содержимой, привыкшей кормиться на счет каждого встречного, будь это проситель к боярину или просто прохожий. Люди боярина князя Юрья Ивановича Ромодановского позвали с товарами старосту Серебряного ряда к себе на загородный двор и убили до смерти; они повинились сверх того в убийстве 20 человек и говорили на свою братию — дворовых людей. На Дмитровке не было ни проходу, ни проезду от людей Родиона Стрешнева, князей Голицына и Татева. По Коломенской дороге должны были высылать за разбойниками по 300 стрельцов. В 1675 году велено чистить дороги по причине разбойных пристанищ, чтоб около Москвы разбоев и душегубства большого не было, чистить от Москвы длиннику 50 верст, а по берегу по 100 сажен. Так было в Москве и около Москвы; что же подальше, где пропьются крестьяне, — первое дело разбой, где и строитель пустыни участвовал в разбоях, скрывал пограбленную рухлядь? Любопытно колебание в уголовных законах относительно воров и разбойников: в 1663 году велено было наказывать воров и разбойников вместо смертной казни отсечением ноги и левой руки; но в 1666 году членоотсечение отменено и опять введена смертная казнь; потом опять введено членоотсечение.

Но русский человек XVII века был робок, чувствовал себя небезопасным вследствие не одних разбоев, он окружен был опасностями другого рода, от которых не было возможности защититься никаким оружием. Вот какая, например, беда постигла жителей города Шуи: «Приезжают в Шую к чудотворному образу Смоленской богородицы из многих городов и уездов мужеский, женский и девичий пол, привозят одержимых нечистыми духами, и страждущие в молебное время мечтаются всякими различными кознодействами и кличут на уездных людей, что их портят: кликала Ирина Маурина на Федьку Якимова, и по царскому указу Якимов взят в Суздаль и кончился злою смертию». Принимались меры против порчи, для отпуска свадьбы приглашался знающий человек, который умел отвратить всякое лихо, но и это не помогало. В шуйскую земскую избу пришел посадский человек и извещал: «Была у нас свадьба, женился брат мой, и на свадьбе приключилась над матерью нашею и снохою скорбь, стали кликать в порче, а отпускал свадьбу от всякого лиха шуянин посадский человек Гришка Панин; а на другой день после свадьбы пришел к нам в дом тюремный сторож Палатов, взял с нас посулу денег 10 алтын 4 деньги, да шапку, да два перстня, да ширинку, да платок миткалевый и взялся мать и сноху от скорби отходить, но он их в целом уме не поставил». Однажды тот же город Шуя был встревожен, собрали всех жителей и спросили по указу суздальского архиепископа: «Не видел ли кто и не слыхал ли, как соборный поп Иван ездил на медведе?» Все отвечали, что от слуху не слыхали и виденьем не видали. В 1674 году в Тотьме сожжена была в срубе при многих людях женщина Федосья по оговору в порче; при казни она объявила, что никого не портила, но что перед воеводою поклепала себя, не перетерпя пыток. Для характеристики времени приведем еще два любопытных случая дьявольского навета. В 1671 году на дороге в Польшу пойман был подозрительный человек Ивашка Клеопин, который при допросе в Торопце показал: «Называет он новгородца Алексея Кириллова, сына Клеопина, отцом себе, а жену его Марью матерью и жил у них, а кто у него родной отец был, и про то ведает Алексей Клеопин, а принес его, Ивашка, с Москвы в младенчестве Новгородского уезда, Бежецкой пятины, Телбовского погоста, церкви Николая Чудотворца бобыль Гришка Абакумов и отдал ему, Алексею, и крещен у него, Алексея, в дому, и называл он, Алексей, его, Ивашка, царевичем. 6 августа на Телбовском погосте, на церковном крыльце, говорил он шестерым дворянам, что он, Ивашка, пойдет в Польшу и чтоб-де за него в Польше стали, а называться было ему в Польше царевичем Алексеем Алексеевичем и наговаривать поляков, чтоб шли на Луки войною, и дворяне сказали ему: „Куды себе хошь, туды и поди“. Слышал он от жены Федора Клеопина, Анисьи, сказывал ей Телбовского погоста поп Кузьма про него, Ивашку: такой-де он великий человек, а не сумеет за себя стать, а тот поп — еретик и еретические книги знает и у себя держит, а грамоте и писанью учился он, Ивашка, у него, попа Кузьмы Григорьева, а про еретичество слыхал от 18 дворян. На Мошенском погосте Петр Лупандин называл его царем, а слышал то Данила Чоглоков, и он, Ивашка, его, Петра, за такое слово и за бороду драл». Все оговоренные лица отреклись, что ничего не слыхали и не говорили. Поп Кузьма и 16 человек дворян сказали, что Ивашка Клеопин умоврежен, а умовредство ему учинилось тому шестой год, и почал забываться в то время, как он был на государевой службе, отца своего родного и мать хотел саблею сечь, а брата своего посек саблею, иконы божественные и книги словами бесчестил, и за людьми гонялся, и в лес бегивал, и говаривал, что он, Ивашка, прощал и исцелял многих людей, и над матерью своей родной хотел неистовственное дело учинить, и сам ножом резался, и в огонь бросался. и платье на себе драл. Отец Ивашки, Алексей Клеопин, объявил. что Ивашка 20 лет с лишком от него из деревни бежал в лес, потому что умоврежен, и говорил всякие многие непристойные слова, и называл себя великим человеком царевичем, и бил он, Алексей, на него челом новгородскому воеводе, и хотел его везти в Новгород к расспросу. С пытки Ивашка говорил: отец его родной Алексей Клеопин, а царевичем стал называться собою, потому что умоврежен наветом дьявольским, и в Польшу было пошел собою наговорить поляков, чтоб шли войною на Луки Великие, а в прежних своих речах всех поклепал, потому что умоврежен наветом дьявольским. Ивашку повесили.