Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях - Константин Базили

Очевидно, что в таких обстоятельствах решительные меры, принятые Россией, спасли не только султана и его династию от честолюбивых покушений египетского паши, но и все христианское народонаселение столицы, Малой Азии и Румелии от неистовства правоверной черни. Вместе с тем положены границы семейной ссоре мусульман, а без быстрого появления русских сил в Константинополе неминуемо принимала она размеры тех вопросов, которые только всеобщей войной могут быть разрешены.

Переговоры длились между Портой и Мухаммедом Али. Принужденный отказаться от своих видов на самый Константинополь, где он мечтал возвести на османский престол свою династию и придать новую жизнь одряхлевшему государству, египетский паша домогался занять по крайней мере как можно более областей и округов под свое управление. Порта решилась уже уступить ему всю Сирию. И в самом деле, собственные ее пользы требовали этого пожертвования. Предстояло довершить и упрочить предпринятые правительственные преобразования в тех областях, откуда султаны извлекали элементы своего могущества, войско и казну; а Сирия, как мы уже видели, была постоянным бременем для Порты даже в ту эпоху, когда султаны и их правительства вовсе не заботились о внутренних делах пашалыков. В настоящий кризис и после выраженного сирийскими племенами сочувствия к Ибрахиму область эта под управлением пашей послужила бы орудием Мухаммеда Али для обуревания империи по произволу.

Сверх Сирии паша требовал Урфы и некоторых других округов по Евфрату, на север от Халеба, всего же настойчивее домогался он Аданского пашалыка под предлогом, что строевые леса этой области были ему необходимы для флота. А в самом деле обладание Аданским пашалыком казалось ему надежнейшим обеспечением Сирии, служа по двойным своим вратам как бы ключом этой области со стороны Малой Азии. Наконец, Порта, принужденная уступить Сирию, решилась отдать в руки своего вассала и ключи этой области, хотя и знала, что те же ключи открывали путь из Сирии во внутренность Малой Азии. Договор был подписан в Кютахье, в главной квартире египтян, 13 числа мусульманского месяца зу-ль-када (27 марта)[196].

1 апреля 1833 г. в султанском манифесте (тевджихат), коим ежегодно подтверждаются или сменяются наместники султана, показались опять имена Мухаммеда Али и Ибрахима, выключенные за год пред тем. К прежним их владениям — Египту, Кандии, Джидде — присовокуплялись теперь пашалыки Сайдский (Акка), Дамасский, Тараблюсский и Халебский и санджаки Газы и Набулуса. Аданский пашалык был затем пожалован Ибрахиму на праве мухасилыка, т. е. праве собирать подати на счет правительства.

Тогда лишь Ибрахим стал отступать со своим войском за Тавр. Известие о переходе его арьергарда в границы уступленных ему владений было получено в Константинополе в последних числах июня. Прежде 1 июля наш флот и наше войско оставили спасенную ими столицу Османской империи.

Не один раз султан Махмуд лично командовал маневрами Ункяр-Искелесского лагеря, делал смотры, восхищался бодрым видом, дисциплиной и красотой строя наших полков. Впечатление, произведенное в султане, в правительстве, в войске и в народе османском кратковременным пребыванием русского войска и флота в Константинополе, послужило как бы торжественным подтверждением благорасположения российского двора к соседственной державе после Адрианопольского мира. Открывалась новая эра для миллионов восточных христиан по чувству признательности их государя к единоверной им державе. И в самом деле, шестилетний период с 1833 г. до смерти Махмуда был периодом практической веротерпимости турецкого правительства.

В этом периоде не издавалось никаких писаных уставов о веротерпимости, о равенстве подданных всех исповеданий, не провозглашалось никаких торжественных обетов к подвластным племенам; правительство османское не хвалилось еще новыми филантропическими началами, не бросало пыли в глаза доверчивой Европе теми приемами, которые ознаменовали следующее царствование и о которых будем иметь случай говорить. Но личная твердая и искренняя воля самодержавного Махмуда вводила в правительство новые начала веротерпимости и сурово укрощала фанатизм правоверного народа. Высокий ум преобразователя постигал, что владетельное племя уже выполнило подвиг, предназначенный ему судьбой, и что Коран, коим была во время оно создана Османская империя, не может придать новую жизнь распадавшемуся царству. Он не унывал, а полагался на подвластные ему христианские племена.

Среди горьких испытаний этой эпохи, когда по первому призыву бунтовщика отторгались от законного государя одно за другим малоазийские племена, спасенные Махмудом от тиранства деребеев, когда мусульманское народонаселение столицы, спасенное им от наглого бесчинства янычар, было готово к измене, в эту эпоху еще более, чем в борьбе с янычарами и деребеями, Махмуд разлюбил свой правоверный народ. Нет никакого сомнения в том, что он хорошо постигал последствия тех льгот, которые по деспотической своей воле, не совещаясь с ненавистными ему улемами и без всяких законодательных форм и фраз, даровал он христианам. Он предвидел, что замышленное им равенство между христианами и мусульманами разломает до основы общественное и политическое здание его предместников, что христианское народонаселение европейской Турции по численному своему превосходству над мусульманами и еще более по преимуществам ума и трудолюбия возьмет перевес по всем степеням правительственной иерархии, от сельской управы до государственного совета, как только будет ему предоставлено политическое равенство; что мусульмане не подчинятся новому порядку вещей, несовместному с фанатизмом и с наследственной гордостью потомства завоевателей, что они восстанут бунтом на правительство, что правительство легко их растопчет в европейской Турции своими христианскими ополчениями; что азиатская Турция, где преобладает мухаммеданский элемент, отпадает от султанской власти; что султану предстанет необходимость избрать одно из двух: или самому принять христианство, восстановить византийский престол на прочном основании религиозного союза с подданными и завоевать Малую Азию своим христианским оружием, или перейти в Азию и фанатизмом ее народа воссоздать мусульманское царство на коренных его началах. Сомнения нет в том, что практический ум Махмуда все это предвидел и не боялся крайних последствий предначертанного плана. В Коран он не верил, как ни один из просвещенных мусульман в него не верит, а турок он глубоко презирал[197].

Возвратимся к нашему рассказу. Мухаммед Али, принужденный довольствоваться жребием вассала и расширением пределов вверенных ему областей, удерживал, однако ж, за собой хребет Тавра, будто в залог и в угрозу новых покушений на потрясенную им империю. Зато султан со своей стороны в обеспечение своего спокойствия заключал Ункяр-Искелесский договор с Россией. Россия обязывалась моральным и материальным своим содействием защитить Османскую империю в случае новых напастей. Договоры должны быть основаны на взаимности, иначе та держава, которая приобретает право защиты, становится покровительствующей. Россия не могла ожидать от Турции ни материального, ни морального содействия. Посему-то особенной секретной статьей пояснялось, что Турция освобождалась от подобной обязанности к России, а взамен обещанной защиты долженствовала только закрыть Дарданеллы военным судам всех наций.

Договором этим облекалось впервые в дипломатическую форму правило, постоянно существовавшее и которое затем вошло в международное европейское право по общему согласию великих держав в 1841 г., когда исходил срок Ункяр-Искелесского трактата. Итак, вопрос о праве был разрешен Европой согласно тому началу, которое положено было Россией. Не менее того общественное мнение во Франции и в Англии возопило противу притязания России закрыть военным флотам пролив, который никогда не был им открыт. Обе западные державы протестовали. И трактат, и протесты никаких практических результатов не имели. Дело по существу своему пребыло отвлеченным.

Общественное мнение Запада упускало из виду исторические факты, совершенно поясняющие самое направление, которому следовал русский кабинет в новом договоре с Портой. При греческих императорах мореходные республики Италии вели деятельную торговлю в Черном море. Турки по завоевании Константинополя закрыли море это европейской торговле. Три с лишком века было оно частной собственностью Турции. Торговое мореплавание под турецким флагом ограничивалось грузами продуктов, забираемых насилием и без платы с Дунайских княжеств для прокормления столицы, да грузами кавказских невольников и невольниц. Ни один европейский флаг не мог показаться там, где за тысячу с лишком лет до Рождества Христова свободно плавали корабли Древней Греции.