Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Горбачев допустил ряд серьезных просчетов. Его антиалкогольная кампания, и экономические и моральные аспекты ее, привели к огромным финансовым потерям (чуть ли не 15 % бюджета), не встретили поддержки народа, понизили авторитет президента, вызвали насмешки над ним (Горбачева стали называть «лимонадный Джо» и т. п.)

Сложной оказалась проблема национальных отношений, взаимосвязей центральной власти и входящих в СССР республик. В последних усиливается борьба за независимость, центральная же власть относится к такой борьбе крайне отрицательно. Лишь под нажимом республик, под угрозой возможности отделения принимается закон о референдумах (республика имеет право на отделение только в том случае, если две трети ее населения проголосуют за него). Особо осложнился национальный вопрос в Прибалтике. Кровавые столкновения произошли в Литве и Латвии (январь 1991 г.). Телевиденье изобильно транслировало лживые, официозные, но претендующие на независимую точку зрения, репортажи Невзорова о событиях в Вильнюсе. 3 марта 1991 г. проведен референдум в Эстонии (около 78 % высказалось за отделение, в том числе значительная часть «русскоязычного» населения; о роли этой части населения в обретении Эстонией независимости см. сб. «Анатомия независимости». Тарту-СПб, 2004). Возникают волнения в Тбилиси, Нагорном Карабахе, Сумгаите, Баку. Осенью 1989 г. советское правительство наконец признает существование секретных протоколов пакта Молотова-Риббентропа, объявляет их не действительными, но и позднее, уже не при Горбачеве, в России не любят говорить о них.

Тем не менее Горбачеву, по мнению многих, принадлежит немалая заслуга. Приведенные просчеты все же не ведущая тенденция. Горбачев пытается существенным образом изменить прогнившую систему, хотя не затрагивает ее коренных основ (вряд ли и мог в то время затронуть: мешало и упорное сопротивление «верхов», и неподготовленность «низов», и собственное непонимание весьма существенных обстоятельств; тогда его более прозорливым сторонникам казалось, что ограниченность его действий — «тактика», но было и непонимание). По словам видного журналиста и политического деятеля A. E. Бовина, сказанным еще при правлении Горбачева и повторенным в декабре 1991 г., после его свержения, «Горбачев — трагическая фигура. Помните? Дорога в ад вымощена хорошими намерениями. Он вымостил свою дорогу. Но он, безусловно, великая фигура, одна из великих политических фигур XX века. Он разрушил тюрьму, казарму, в которой мы жили десятки лет… Как Петр I, он поднял Россию на дыбы. Но в отличие от Петра не сумел совладать с поводьями. И это не столько вина его, не столько выбор, сколько беда, судьба. Он нужен был истории, чтобы сорвать оковы с России. Новую Россию будут создавать новые поколения людей. Критические выпады против Горбачева, не учитывающие („в уме“, разумеется) этот исторический фон, всегда будут мелкими, мелочными, скользящими по поверхности вещей». Повторяя эти свои слова, Бовин добавляет: «Я и сегодня так считаю». А на пресс-конференции в конце того же месяца, по сути повторяет те же слова: «Я очень высоко ценю Горбачева. Это один из великих политиков XX века. Он решил задачу невероятной трудности: разрушил ту тюрьму, которая создавалась 70 лет. Но силы человека ограничены. История возложила на него задачу разрушения. Кстати, это касается и Ельцина, и Шаварнадзе, и Яковлева. Задача всего их поколения — разрушить эту тюрьму. Следующая задача — созидание. Её предстоит решить следующему поколению, тем, которым сейчас 30–40 лет. Они построят новую Россию. Я с огромной благодарностью провожаю Горбачева и, конечно, с грустью» (А. Бовин. 5 лет между евреев и мидовцев… (из дневника). М.,2002. С. 7–8,17). Это сказано в то время, когда Горбачев в опале, а Бовин — русский посол в Израиле (т. е. лицо официальное). Об Ельцыне в книге упоминается вообще мимоходом, безоценочно, но скрытая неприязнь автора к нему иногда проглядывает.

Думается, что и сейчас можно считать оценки Бовина верными, хотя время внесло в них важные уточнения. Ныне, по-моему, явно недооценивают роль Горбачева. По двум причинам: первая — стремление Ельцина занизить его роль, выпячивая свои заслуги; здесь Горбачев и Ельцин противостоят друг другу; вторая — неприятие многими основ происходящих изменений, стремление вернутся к советским порядкам; это — позиция коммунистов, сторонников прошлого; в данном случае имена Горбачева и Ельцина объединяются, как имена виновников разрушения идеализируемого советского уклада, нынешней разрухи, преступности, коррупции и пр. Думается, история всё рассудит. Следует помнить, что время пребывания Горбачева во главе страны в значительной степени ограничено (1985–1991), особенно если учитывать грандиозность задач, которые надо было решать, враждебность большинства властных структур, инертность народа. Все, отчасти сам Горбачев, его соратники, оказались не готовыми к столь масштабным переменам. И все же, учитывая последующие события, следует, помнить (и не забывать), что именно Горбачев начал проводить коренные благотворные реформы.

Существенная часть их — гласность, свобода слова. В книге «Жизнь и реформы» (М., 1995) Горбачев говорит о важности гласности. Этому вопросу целиком посвящена десятая глава: «Больше света: гласность» (см. об этом главу вторую, о «закрытых зонах».) Такая установка определяется пониманием того, что без гласности невозможно провести коренные изменения в жизни страны, в том числе экономические реформы. Горбачев в это искренне верил. Но оказывается, что во многих случаях он не был таким уж безусловным сторонником гласности. В уже названной главе, отмечая свою роль в установлении гласности, видимо, несколько преувеличивая ее, Горбачев не одобряет «лихорадки критицизма»: «критика стала приобретать оскорбительный, разносный характер, нередко публиковались откровенно клеветнические материалы, основанные на искажении и подтасовке фактов» (317). По словам Горбачева, на пленумах ЦК, в аппарате, руководстве «роптали по поводу вседозволенности печати», и он разделял такое недовольство, понимая, что «средства массовой информации должны нести четкую ответственность», для чего нужен закон о печати.

И всё же обстановка на грани 1984–1985 гг. начинает постепенно меняться. Еще осенью 1984 г. вроде бы всё обстоит по-прежнему. 21 августа 1984 г. зав. отдела пропаганды Б. И. Стукалин передает в ЦК (секретно) просьбу Главлита разрешить изъятие «из библиотек изданий лиц, ведущих за рубежом активную антисоветскую пропаганду». Одновременно предлагается принять меры «по предотвращению публикации материалов о них (таких писателях — ПР) в открытой печати». Отдел Пропаганды поддерживает просьбу: «предложение Главлита поддерживаем». В приложении к просьбе дан проект Оперативного указания Главлита, адресованного всем цензурным инстанциям, сверху донизу. Приказывается: «Не разрешать к опубликованию без доклада руководству Главного управления». Далее идет перечень имен, лишенных гражданства (18 человек), о которых даже упоминать нельзя. Среди них Г. П. Вишневская, В. Л. Корчной, М. Л. Ростропович, Н. Д. Солженицын и др. (Бох 218–219). Приведенный документ — как бы «лебединая песня» советского Главлита.

Вскоре начинается пересмотр запрещенного, постепенное раскрытие «зон», закрытых для критики. Пересматривается, хотя и со скрипом, вопрос о запрещении фильма А. Я. Аскольдова «Комиссар» (см. главу о Брежневе). Затем нахлынула волна разрешений запретного: романы А. Н. Рыбакова «Дети Арбата», В. Д. Дудинцева «Белые одежды», А. А. Бека «Новое назначение», кинофильм Т. Е. Абуладзе «Покаяние» (выпущен в прокат после закрытых просмотров; произвел впечатление разорвавшейся бомбы, стал явлением не только художественным, но и политическим). Потом пошли издания Айтматова, Астафьева, Распутина, Можаева, затем С. Сольвьева, Ключевского, Костомарова; Бунина, Мережковского, Набокова, Замятина, Алданова; В. Соловьева, Федорова, Флоренского, Бердяева и др. (Горб. 322).

Из спецхрана изымается и переводится в общие фонды пользования множество книг. По распоряжению ЦК КПСС создается специальная комиссия из представителей Главлита (без него не обошлось!), Министерства культуры, Госкомиздата по пересмотру списков запрещенных книг. В январе 1987 г. она заканчивает свою работу и докладывает об этом. Главлит просит ту же комиссию продолжать свою деятельность, принять решение о переводе из особых в общие отделы произведений авторов — эмигрантов, выехавших за рубеж с 1918 по 1988 гг. «Это около 600 авторов». В их числе ряд известных писателей: Бунин, Набоков, Гумилев, Замятин, Бродский, философы Бердяев, Ходасевич, Зайцев (так в тексте- ПР). Идеологический отдел ЦК КПСС полагает возможным поддержать предложение Главлита. О результатах работы комиссии предлагается доложить к 1 января 1990 г. Решение подписано секретарями ЦК. Среди них Лигачев, Чебриков, А. Яковлев. Т. е. вопрос разбирался на самом высоком уровне.