История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Борьба между страсбуржцами и епископом продолжалась в течение долгого времени обычным порядком, т.е. обе стороны грабили и сжигали деревни, а епископ отрезал подвоз к городу. "Весь Эльзас был обезлюден, опустошен и погружен в траур", сообщает хронист Рихерий. Так как осевшие в сельских местностях рыцари были приверженцами епископа, то он ввел систему сигнализации, чтобы созывать их в случае выступления страсбуржцев; если в Мольгсгейме в 3 милях от Страсбурга начинали звонить колокола, ближайшие колокола подхватывали набат и передавали призыв дальше по всей стране197.

 Когда однажды страсбуржцы выступили, чтобы разрушить башню около Мундольсгейма, на расстоянии более мили к северу от Страсбурга, по дороге в Гагенау и Цаберн, епископ приказал бить в набат и надвинулся со своим войском, чтобы напасть на горожан на обратном пути. На подмогу выступившим горожанам пришли оставшиеся в городе и соединились с ними в s мили к северо-востоку от города у Гаусбергена. Бургомистр г. Страсбурга, старый рыцарь Реймбольд Либенцеллер, командовавший выступившими ранее, сказал Николаю Цорну, приведшему подкрепление: "Слава богу, любезнейший господин Цорн, ни в один из дней моей жизни я не жаждал так вас увидеть, как ныне"198.

 Граждане выстроились в боевом порядке и ободряли друг друга, особенно пехотинцев, которым говорили: "Будьте сегодня мужественны и сражайтесь без страха за честь нашего города, за нашу собственную свободу, за вечную свободу нас самих, наших детей и всех наших потомков". Двум рыцарям было еще специально поручено обучать пехоту (populo seu peditibus), как следует сражаться, а горожане дали обет повиноваться.

 Увидев силы врага, рыцари епископа стали раздумывать, решаться ли им на атаку. Но когда они предупредили епископа об опасности, он назвал их трусами; если они хотят, пусть расходятся. Тогда они, сообщает летописец, ради чести остались на поле брани, и, хотя предвидели гибель, все вступили в бой.

 Страсбургский дворянин Марк Экверсгейм, еще не посвященный в рыцари юноша, поскакал впереди всех во весь опор, держа копье наперевес.

Епископский рыцарь по имени Бекелариус принял вызов и помчался ему навстречу. Копья обоих разлетелись в щепки, и удар был так силен, что оба противника рухнули вместе с лошадьми, и обе лошади остались на месте. С обеих сторон на помощь им поспешили друзья, причем страсбуржцы спасли своего воина и умертвили противника.

 Тогда развернулась всеобщая схватка рыцарей, в которой страсбуржцы вскоре одержали верх, так как вся масса вооруженных копьями пеших горожан бросилась в бой, закалывая лошадей противника, так что вскоре все были распростерты на земле. Рейнбольд Либенцеллер наставлял их, чтобы они кололи всех лошадей без разбора, хотя бы даже попадалась лошадь своего горожанина, так как до дома недалеко и он может вернуться и пешком, Это наставление, о котором наш источник сообщает с полной серьезностью и эпическим спокойствием, могло быть дано старым рыцарем все же, пожалуй, в юмористическом смысле, но оно, во всяком случае, очень ценно для нас как картина смешанного боя рыцарей и пеших копейщиков.

 Рыцари епископа были побеждены большим численным перевесом сил и совместными действиями обоих родов войск, так как они лишены были поддержки своих собственных копейщиков. Страсбуржцы использовали своих арбалетчиков не как вспомогательный род войск в рыцарском бою, а выделили их из массы войск и до начала боя поставили их так, чтобы они препятствовали епископской пехоте прийти на помощь своим рыцарям. Как это было возможно, к сожалению, нельзя установить по нашим источникам. Когда горожане с целью обойти один ров взяли направление к городу, епископ будто бы подумал, что они хотят оставить поле сражения, а потому со своими рыцарями опередил пехоту и начал атаку до того, как она (пехота) прибыла к месту сражения.

 Но страсбургские стрелки все же не могли быть вдвинуты между неприятельскими рыцарями и их пехотой. Можно было бы себе это представить, может быть, так, что они заняли впереди фронта своих какую-нибудь возвышенную позицию, у подножия которой прошли войска епископа. Рыцари не дали задержать себя стрелами арбалетов, а пехота в страхе перед ними отступила. Но при ближайшем рассмотрении и это предположение вряд ли приемлемо, так как войска епископа едва ли шли по ложбине, а, следовательно, легко могли бы обойти не столь широкое поле обстрела страсбуржцев. Весь этот эпизод, пожалуй, следует вычеркнуть как легендарный, тем более что наш источник насчитывает стрелков лишь 300, а в епископской пехоте 5 000 человек. Если бы даже численность этой пехоты была только 1 000 или 800 человек, то как могли противостоять ей на таком расстоянии от главного войска 300 стрелков? Как жалки должны были быть копейщики, которые не находили в себе достаточно силы, чтобы одолеть в открытом поле меньший по численности отряд стрелков. Быть может, основа рассказа состоит в том, что страсбургские стрелки, расставленные на обоих флангах, оттуда успешно обстреляли следовавших непосредственно за своими рыцарями пеших копейщиков епископа, и это изображалось в таком виде, как если бы они совершенно не допустили их вступления в рыцарский бой.

 Суть дела, во всяком случае, была в громадном численном перевесе страсбуржцев, опасность которого недостаточно была оценена епископом рыцарского происхождения, который сам как "благочестивый рыцарь" участвовал в бою и под которым были заколоты два коня.

 Епископ был разбит, 60 рыцарей пали и 76 взяты в плен. Сообщение страсбуржцев, будто бы они потеряли только одного воина, которого сперва взяли в плен, но которого затем рыцари, обозленные поражением епископа, убили, стоит в слишком резком противоречии со всем характером этого сражения, чтобы быть правдоподобным. Если, действительно, правда, что рыцари воинствующего епископа ринулись в бой "ради чести", хотя предвидели свою гибель, то и те 60, которые пали, были тоже настолько воинами, чтобы не даром отдать свою жизнь. Да и сражение вовсе не могло быть столь кратким, если епископ, после того как под ним одна лошадь была убита, пересел на другую, а, потеряв и эту, спасся на третьей. Такая бескровная победа умалила бы самую славу страсбуржцев. Этот вымысел следует, видимо, объяснить тем, что наш рассказ был записан позже на целое поколение. Устная традиция в Страсбурге особенно прочно закрепила судьбу мясника Бильгерина, которого побежденные взяли в плен невредимым и впоследствии умертвили; вот почему благодаря этому остальные павшие в бою отступают на второй план, так что в результате о нем и говорили как об единственном убитом.

 Мы построили картину этого сражения исключительно на одном из двух источников - на "Bellum Walterianum", так как эта запись, хотя и поздняя, все же имеет преимущество большого внутреннего правдоподобия. Здесь мы хотим в качестве ценного примера критики источников, как мы это делали уже не раз, например, по поводу сражения при Каннах, - привести дословный перевод Рихерия. Так как Рихерий жил недалеко от театра событий и писал непосредственно после них, то, если бы не сохранилось никаких других источников, вероятно, не возникало бы сомнений в том, чтобы точно следовать его данным.

 Итак, Рихерий пишет:

 "Во время пребывания епископа в одном из его замков, в Дахенштейне, куда им созвано было для своей охраны все войско, страсбуржцы выступили в боевой готовности из своего города. Как только епископ со своими рыцарями узнал об этом, он объявил страсбуржцам войну. (Это выражение не совсем понятно, так как Рихерий перед этим уже рассказывает, как враждующие стороны предпринимали обоюдные опустошения и поджоги. Быть может, он имеет в виду, что епископ приказал своим людям привести себя в боевую готовность.) Но страсбуржцы двинулись вперед против епископа и так вступили в бой. Они, заготовили себе секиры, которые у французов называются "датскими" (haches danaises) и которыми они так поражали рыцарей епископа, что ни щит, ни шлем, ни броня и ни одна часть доспехов не могли выдержать. Кроме того, в самый разгар боя и беспощадной резни страсбургское войско получило подкрепление. Так как сражение происходило близко от города, то гарнизон и горожане поспешили к своим на подмогу; увидев их в огне битвы и беспокоясь за исход борьбы, с яростью обрушились на войско епископа и крушили все на пути. Когда феодалы и рыцари епископского войска убедились, что им нет спасения, они предпочли жить в качестве пленников у страсбуржцев, чем умереть в бою. Таким образом, страсбуржцы доставили их, обезоруженных, в свой город. Страсбуржцы, веря, что бог помог им в этом сражении, бросились на отряд, в котором был сам епископ, видевший гибель своих, уничтожили этот отряд и убили лошадь епископа, так что сам он упал на землю. Но несколько рыцарей, которые были при нем, посадили его на коня в побудили его оставить поле сражения. Затем страсбуржцы убивали всех, кого хотели, а остальных отвели пленниками в город. Пленных насчитывают 80, число же павших в бою наверное установить нельзя".