Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина - Александр Андреев

Александр Грин, одинокий, нелюдимый, угрюмый, не был злым человеком и не был злым писателем. В этом большом и сильном теле жила страстная мечта о доброй жизни и добром человеке, воплощающем в жизнь мечты о счастье человеческом. Что же касается разных литературных групп, то Грин никогда ни в каких группах не состоял, он жил и умер писателем-одиночкой. Он не понимал и не признавал групповой борьбы, отвергал зависть и склоку.

Мечты и надежды Грина яснее всего выражены в его книгах. Книги – главное, что характеризует писателя. Грин был в творчестве своем до конца искренен и чист. И творчество Грина из года в год становилось углубленнее. Оно светлело в послереволюционные годы, словно медленной и робкой рукой человека сомневающегося, недоверчивого, но желающего поверить раздвигались черные шторы, открывая взору мир осуществимого и реального счастья.

Грин тщательно работал над языком своих произведений, ища наиболее выразительные слова для выпуклого, рельефного изображения своих фантастических героев. Нет ничего случайного и неряшливого в языке лучших произведений Грина. Стиль Грина, оживляемый то лирикой, то иронией, остается всегда спокойным, ровным, лишенным претенциозного, безвкусного вычура, выспренней риторики. Самые необычайные событий Грин излагает без нажима так, как рассказывают о самых обыкновенных, всем известных вещах. Этот контраст тона и содержания, придавая художественную убедительность произведениям Грина, составляет особенность его манеры, которая опять-таки роднит лучшие его произведения с народными сказками.

Грин был нелюдим. Мне кажется, это оттого, что он верил в чудеса, а люди не могли ему дать этих чудес. Но самое удивительное – он думал, что в нем самом есть что-то чудесное.

Его недооценили. Он был отнесен к символистам, между тем все, что он писал, исполнено веры именно в силу, в возможности человека. И, если угодно, тот оттенок раздражения, который пронизывает его рассказы, – а этот оттенок безусловно наличествует в них! – имел своей причиной как раз неудовольствие его по поводу того, что люди не так волшебно сильны, какими он видел их в своей фантазии.

Иногда говорят, что творчество Грина представляет собой подражание Эдгару По, Амбруазу Бирсу. Как можно подражать выдумке? Ведь надо же выдумать! Он не подражает им, он им равен, он так же уникален, как они.

Наличие в русской литературе такого писателя, как Грин, феноменально.

Грин был высоко честен, строг и чопорен; не любил ни малейшей фамильярности; резко обрывал всякие попытки панибратства. Из-за подчеркнутой сдержанности и строгости на многих производил впечатление загадочное; уверен, что именно в этом корень ходивших о нем легенд.

Очень любил читать и говорить о путешествиях, хотя сам путешествовал мало, побывал только в Александрии. Вообще увлекался всем таинственным.

Грин отчетливо сознавал, что стоит особняком в ряду писателей, и гордился этим. Читательский успех у него был широкий. Но критика относилась к нему свысока и упрекала в плохом языке, напоминающем перевод с английского.

Что я особенно ценю в произведениях Грина? Переплетение романтической и реалистической стихии. Мечту – не отвлеченную, абстрактную, а, если можно так выразиться, мечту, поставленную тут же. Этим-то она и наиболее убедительна. Думаю, что этим и объясняется успех Грина у публики развитой, интеллигентной.

Как в древней Финикии чуть ли не все были заняты изобретением систем алфавита – одной из них пользуется ныне полмира, – так в России того времени изобретали совершенный мир и совершенного человека. Свои варианты предлагали политики и поэты, художники и философы, композиторы и просто верующие – во всех богов, какие есть! – люди.

Одним из искавших был Александр Грин.

Грин был отважный и мужественный человек, между прочим, неистощимый на озорство, иногда до жестокости справедливый. Он ненавидел мещанство и приземленный бытовизм и был к ним беспощаден. Ему ничего не стоило населить целый поселок злобными и ограниченными людьми, которые не поют песен, а если поют, то «грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом». У него не было жалости к таким людям. Он их ненавидел и презирал, и любимый финал его вещей – посрамление бытовой слепоты и неверия в радость необычного.

Грин не любил злых людей, хотя не был человеконенавистником. Наоборот. Он любил человека таким, каким тот может быть. Он страдал, не видя такого человека, и создавал мир, достойный его.

Фантазия Грина питалась жизненными образами, легко обращаясь с масштабом: малое он увеличивал, большое уменьшал, добывая материал для создаваемого им необычного мира. Если бы Грин только фантазировал, он не смог бы убедить читателя. А ему ли, познавшему всю радость книги для погруженных в горечь жизни, было не заботиться о живом контакте с читателем, о том, чтобы быть понятым! И поэтому чем смелее и невероятнее его выдумка, тем точнее и конкретнее описаны детали вымышленного. «Одной ногой стоять на небе, другой – на земле», – таков девиз Александра Грина. Вспомните скрупулезно точные описания вымышленных городов, пейзажей, людей; вспомните описания дворца в «Золотой цепи». «Старинные волшебники покраснели бы от стыда, что так мало придумали в свое время», – писал Грин. И он имел право на эту фразу.

Приподнятый стиль, острые сравнения, необычайные для русской речи имена и названий городов… Иначе он не мог: описывая иной, вымышленный мир, он стремился избавиться от ненужных ассоциаций с привычным окружением.

Грин избегал намеков – он говорил прямо и открыто, под стать своим героям. И его писательский труд огромен – он честной «земной» работой завоевывает право писать самые небывалые вещи. И новое он дает щедро.

Да, трудно удержаться по эту сторону хорошего вкуса, если пишешь о летающем человеке и бегущей по волнам, но Грину это удалось. Возможно, стилизация Грина – следствие особой природы его взгляда на мир.

Грин не искал славы – он искал в ней новых путей. Практически каждый писатель декларирует этот принцип, но не каждый так убедительно показывает верность своей теории.

Мир, созданный Грином, не безлюден, – не одинокая душа писателя-эстета и отшельника населяет этот мир, а люди – разные и вместе с тем в чем-то близкие друг другу, созданные воображением Грина. Сильный дух в сильном теле, соединение силы и интеллекта, воли и душевной тонкости – таков гриновский идеал.

Не был ли Грин первым из тех, кто видел мир только в розовом свете? Почему у него в большинстве случаев торжествуют правда и добро, а все недоброе оказывается посрамленным? Разве нет в жизни мрачных сторон?