За семью замками. Снаружи (СИ) - Акулова Мария

— А Вышинский что там делал? Тоже за коммуналку платил?

— Доллары, блять, покупал. Я откуда знаю, Кость? Я и так на британский флаг порвался, чтобы выяснить то, что выяснил. Ты думаешь, мне делать больше нечего, только фантазировать?

Гаврила психанул, отбросил папку, подошел не к креслу даже, к дивану, опустился на него, протягивая ноги и запрокидывая голову…

Закрыл глаза опять, дышал так, что ноздри раздувались…

— В чем проблема?

Очевидно не потому, что Костя посмел задавать вопросы. Очевидно по какой-то личной причине…

Гаврила не отреагировал. Не меньше минуты молчали. Потом открыл глаза, посмотрел на Костю…

— Он на неё руку поднимает. На эту дуру принципиальную. А ей как пох, Кость. Плечами пожимает. Мол, ну и что? Заслужила. Эта дура на себе крест поставила. А мне что делать с этим всем? Что мне, блять, делать? Я еду в этот Мухосранск, голова пухнет и так, возвращаюсь, под подъездом её караулю, выходит… В очках, сука. Говорю, сними… Убегает. Я не гребу, что мне делать, Костя. Не гребу. — Гаврила говорил, будто вколачивая. То, что давно, а может и всегда жило внутри. То, что он ни разу не позволил себе показать. Старался изо всех сил для них с Агатой. Держал лицо и выглядел всегда так, что не заподозришь, какая в душе буря. Для них находил — слова и решения — а сам, получается… Косте редко стыдно было, а сейчас вдруг стало. Только и стыд Гордеевский Гавриле не поможет. Его вопросы были риторическими. — А ты от меня хочешь, чтобы я узнал, что в отделении делал малой Вышинского… — поэтому он тут же вернулся к вроде как главной теме, по которой было, что обсудить.

Не как друзьям. Как начальнику и навеки обязанному подчиненному.

— Забери ты её оттуда. Потом разберешься…

Костя сказал, пусть и ясно было — это не обязательно. Просто он поступил бы так. Гаврила же хмыкнул только. Еще несколько секунд смотрел перед собой, потом мотнул головой, встал с дивана, посмотрел с усмешкой, склонив голову. Видно было — он взял себя в руки. Больше не повторится.

— Ты уже забрал. Чем закончилось — мы помним. Еле разобрались.

И пусть ирония была злой, а ответная ухмылка неуместной, но у Гаврилы с Костей своя адекватность и своя же уместность. Поэтому оба усмехнулись хищно, опуская головы…

— Я буду копать со своей стороны, Кость.

Гаврила заключил, получил от Кости кивок. Что значит это «со своей стороны» было понятно. Если тебя что-то смущает — поинтересуйся у жены. В то же время понятно, что без особой надобности интересоваться Костя не станет, а значит единственный источник информации — всё же Гаврила.

— Кстати…

Который направился к двери, но затормозил, уже взявшись за ручку, обернулся, нахмурился немного, потом на Костю глянул…

— Мне сама Агата совала фотку Вышинского и спрашивала, кто он и какое отношение имеет к тебе.

Костя удивился, глаза чуть увеличились, он застыл…

— Когда спрашивала?

Уточнил, чувствуя, что сраная чуйка снова о чем-то неприятно визжит…

— Когда у себя была.

— С чего вдруг?

— Не объяснила. Сказала, что просто знакомым показался. На приёме увидела. Я успокоил, что… Ну он же губером был. Да и в принципе лицо примелькаться могло, если она хоть какие-то новости листала…

— Она не интересуется политикой.

Костя парировал в порядке размышлений. Они обсуждали это еще давно, за семью замками, у Агаты свое отношение к государственности как таковой. Она не считает себя частью ни общества, ни государства. Она не пользуется его сервисами кроме тех, за которые платит. Она не ходит на выборы. Ей посрать, кто и как будет руководить страной, на территории которой она и ее квартирка случайно оказались. Она не забивает себе голову дерьмом, которое кажется ей ненужным.

Косте тогда слушать это было забавно, но интересно. Потому что ведь многие рассуждают так же, при этом совсем не обязательно такие же затворники. И отчасти этот нигилизм понятен. У него есть причины. Но и он сам порождает ряд последствий, которые скатывают уровень жизни в яму еще более глубокую.

Тогда они не стали в это углубляться. Не слишком уместная тема для мужика и девки, которые любят друг с другом потрахаться. А теперь… Политикой она не интересуется. А лицо Вышинского знает.

— В общем, я не знаю, Кость. Имей в виду просто.

— Буду, спасибо.

Гаврила кивнул, вышел из кабинета.

Костя достал из кармана телефон, проверяя время.

Те самые десять минут почти прошли. Надо двигаться дальше.

Дальше день шел по графику. Сумасшедшему, но привычному. Совсем отмахнуться от сомнений у Кости не получилось. Тот узел надо было распутывать. Чисто для себя, чтобы успокоиться. Но набрасываться с новыми расспросами на Агату с порога он не собирался.

Как-то больше думал о другом.

Освободился поздно.

Возвращаясь ночью в поселок, переваривал события, встречи, мысли, включил на телефоне запись одного из эфиров, но долго слушать себя же не смог. Это очень коробит с непривычки, хоть и полезно. Надо знать, что намолол, как сидел, как улыбался, чтобы сделать работу над ошибками.

Бабки и тёлки — электорат изменчивый. Да и мужчин разочаровывать нельзя.

Костя хмыкнул, вжал затылок в подголовник, дальше смотрел просто на лес. Выборы в конце марта. Времени предостаточно. У них всё развивается хорошо.

У них всё развивается.

А у оппонентов потихоньку падает, что не может не радовать. Всё же легко быть хорошим просто когда ты еще не успел разочаровать… Но такова правда жизни. Достигшему власти сложнее ее удержать, не прибегая к нечестным методам. Только кто к ним не прибегнет из тех, кто успел зачерпнуть ложкой?

Поэтому надеяться, что победа дастся легко, нельзя. Бой будет нечестным. Кровавым. Сложным. Но сейчас Костя чувствовал в себе еще больше сил и еще больше желания. Благодаря Агате он научился побеждать по-новому. Научился терпеть и добиваться.

Идя по дорожке от навеса к дому, Костя видел, что свет в спальне потушен. Впрочем, как и везде по дому.

Одно из условий Агаты, которые звучали скорее, как просьбы, было снять с персонала обязательство оставаться незаметными. Как она объяснила — так ей буде спокойней. Если так случилось, что в доме должны быть люди, она хочет знать, кто они, сколько их, как выглядят и что делают.

Это было несложно. Это было разумно. В конце концов, в доме живет теперь она. Костя, как всегда, больше ночует. Поэтому правила немного изменились.

Костя поднялся по ступенькам на террасу, открыл входную.

Прошел внутрь, разминая шею, расстегивая пиджак.

Раньше обязательно направился бы к бару или холодильнику, а теперь привычно уже сразу поближе к лестнице. Вскинуть взгляд, присмотреться, прислушаться…

И сам не сказал бы, каких звуков ждет. Очевидно ведь, что Агата спит. Но это понимание каждый раз разливалось медом по сердцу.

Ему просто невыносимо нравилась их обновленная реальность. Еще бы один маленький нюанс в неё. На постоянной основе. Двоим в удовольствие…

Сначала Костя услышал, как Бой перебирает лапами наверху, потом увидел, как пес спускается по лестнице.

Останавливается так, что в определенный момент Костино лицо и его морда оказываются на одном уровне…

Дальше дог делает ещё несколько шагов, будто сознательно понижаясь.

Тычется в раскрытую ему навстречу ладонь, голову подставляет…

— Что, там недоглаживают? Вы ж в десна целуетесь практически… — Костя водил по гладкой голове, спрашивая беззлобно, пусть и не очень ласково. Просто пёс оказался абсолютным каблуком. Наверное, ещё хуже, чем хозяин.

Стоило Агате вернуться — чуть разрыв сердца от счастья не получил.

Костя не видел момент встречи, но Агата рассказывала в таких порнушных подробностях, которые сам Гордеев может предпочел бы избежать. Про язык, скулеж, совместные катания по траве, слезы и сопли. Человеческий и собачьи. С другой стороны, чего еще стоило ждать от кастрата и беременной эмоционально нестабильной девки?