Коммуналка 2: Близкие люди (СИ) - Лесина Екатерина

— Ты ведь вернешься?

— Вернется, — ответила за Астру Ниночка. — Что? Куда ей еще? Она у нас ничего, кроме как лечить, не умеет. Зато лечит хорошо. Жалко, что не все поправить можно.

Ниночка пальцы не облизала, как обыкновенно, но с нарочитой аккуратностью вытерла о салфетку.

И добавила:

— Нет у меня больше жениха…

— Было бы о чем горевать. Может, оно и к лучшему, — сказала Тонечка и первой бутерброд цапнула, с икрою. И отправила в рот.

Она тоже изменилась.

Из-за ноября? Или по другой какой причине? Главное, что вдруг исчезла прежняя светлая веселая девочка, которая всегда-то радовалась жизни, и оказалось, что все снова было не так.

У девочек не бывает морщин, пусть и легких, едва заметных.

Или вот седины, которую Тонечка красит, а она не закрашивается. А еще не пахнет от них иным, беспокойным.

—  Может, — в кои-то веки Ниночка не стала спорить, но бутерброд тоже взяла. — Если он сейчас маму ослушаться не посмел, то что потом было бы?

— Сочувствую, — как-то не слишком сочувственно произнес Анатолий Львович и тарелочку поближе подвинул. К Ниночке.

Фыркнула Владимира.

Задумчиво покачала головой Виктория, тронула руку, на которой поблескивало золотое кольцо.

— Странно это все, — сказала Эвелина, которая не ела, не пила, но лишь куталась в длинную белоснежную шаль. Шаль эта была из тех, старых, сделанных еще в ином мире, но за годы не утратила она ни легкости своей, ни теплоты. Вот только Эвелина, кажется, так и не сумела согреться.

Из-за того камня?

Или потому что генерал ее вдруг исчез? Был, был, а потом взял и исчез. И, наверное, ей обидно, больно даже, но она прячет боль, только кольцо, им подаренное, не снимает. Верит?

Сложно верить людям.

— Идем, чего боишься? — на кухню заглянула Розочка, за которой угадывалась серая тень Машки. — Чай пить будем… что? Да ладно, никто тут не злится…

— Никто, — подтвердила Калерия. — А чай пить надо, с вареньем.

Астра не удержалась, поцеловала Розочку в макушку, над которой уже поднималось серебристое облако волос, и потому сама Розочка походила на одуванчик. В сад девочки так и не ходили.

И… не надо.

Астре спокойнее, когда они здесь, в квартире, когда она чувствует и слышит обеих. И может унять, заговорить Машкины страхи, которых слишком много для одного ребенка.

— Варенье я люблю. Здрасьте, дядя Толя… а у нас вот! Машка есть! — Розочка потянула подругу за руку. — Она хорошая, только боится. А когда Машка боится, то и все вокруг тоже боятся. А дядя Свят говорит, что это потому…

Звонкий Розочкин голос доносился с кухни.

Астра же…

Она тихо вошла в комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы слышать происходящее. Она подобралась к кровати на цыпочках, стараясь не шуметь, но маг все равно проснулся, открыл глаза и сказал:

— Привет.

— Как ты?

— Лучше.

Ложь. И совершенно бессмысленная, потому что она, Астра, видит правду. И воспаленное горло, и бронхи с сизоватым налетом болезни, который она счищает, счищает, а он появляется снова. Видит жар, и еще ту самую непонятную усталость, что является истинной причиной болезни.

— Пить хочешь?

— Хочу.

Банку с болтушкой из малинового варенья заворачивали в полотенце и ставили к самой батарее, чтобы медленнее остывала. Болтушка была сладкою и теплой, но жажду утоляла.

Он пил осторожно, маленькими глотками, а Астра помогала держать кружку. И его пальцы накрывали ее руки, а потом, напившись, он не спешил отпускать Астру.

Она же не спешила отступать.

Так и стояли.

Она стояла. Он лежал. Смотрели друг на друга, не зная, что делать с молчанием этим и вообще…

— Что там? — он задавал один и тот же вопрос, каждый день, а Астра отвечала:

— Все по-прежнему.

И маг хмурился. А она все-таки убирала кружку, на подоконник, прямо в лужу, которая успела набраться с прошлого раза. Воду Астра стряхнет в кружку, все равно ее мыть, а с кухни принесет другую.

Но ведь дело не в кружках или воде.

Не в дожде, что шелестит по ту сторону стекла. И не в маге.

— Странно.

Он садился.

Ему бы лежать, но разве можно заставить мужчину, твердо решившего, будто он совсем-совсем даже почти уже здоров, лежать? И Астре оставалось лишь хмуриться и взбивать подушку.

Пытаться.

Подушку у нее отбирали, чтобы запихнуть под спину.

— Казимир не звонил?

— Я… позвонила.

И звонок этот дался нелегко. Астра целый вечер решалась-решалась и никак не способна была решиться, а потом раз и сняла тяжелую трубку, и даже голос не дрогнул, когда попросила соединить ее с номером…

Соединили сразу.

И ответили тоже сразу. И выслушали.

— И что он?

— Сказал, чтобы ты выздоравливал. И что… исследования пока приостановлены. Ввиду инцидента… что, возможно, заражение произошло именно из-за них…

…и это ложь, пусть озвученная сухим равнодушным голосом. Никто из тех, спрятавшихся в подвале, не был виноват, что человек едва не стал нежитью, как не был виноват и сам человек.

— А про… остальное?

— Сказал, чтобы ты выздоравливал. Что… пока наблюдают.

Она даже вышла во двор, пытаясь понять, кто именно наблюдает и как, но не поняла, только промокла и озябла. А вернувшись, увидела, что девочки уснули, как обычно, на кровати, заняв ее всю.

— Хорошо, — маг говорил с трудом, и часто сглатывал, и кадык на тощем его горле дергался, и видно было, что глотать ему тяжело, неудобно, как и говорить.

И он замолкал.

Астра же присаживалась на край кровати. Ее сил, которых стало намного больше, чем прежде, все равно не хватало. То есть, хватало, чтобы очистить бронхи и с легкими поработать, восстанавливая их, чтобы снять хроническое воспаление в почках и камни в желчном пузыре растворить.

Она исправляла все потихоньку.

Понемногу.

Но вот усталость… она мешала, и всякий раз получалось, что эта вот усталость все портила. Будто сам маг не желал меняться.

Бестолочь.

— У тебя сила прохладная, — он закрывал глаза и откидывался на подушку. Дыхание выравнивалось, становилось глубоким и чистым. — Как вода летом… ключевая… там, где я рос, был ключ. Недалеко от дома. И мы бегали за водой. Леденющая даже летом…

— Нельзя летом пить леденющую воду.

Наверное, нужно было говорить о другом, о по-настоящему важных вещах, которые волновали Астру. О девочках вот. Сколько им сидеть в квартире? Вдвоем им не скучно, но все равно, нельзя же прятаться вечно. А отпускать их в сад или хотя бы во двор страшно.

Об Эвелине.

И Тонечке, которая вдруг стала Антониной, как-то сразу и вдруг, и значит, что-то тоже у нее случилось. А что? Она по-прежнему уходит из дому и возвращается с цветами, однако больше не пытается играть в другого человека, легкого и веселого. И это заметила не только Астра.

О Ниночке, что стала заплетать волосы в косу и больше не носит чулки. И платья тоже не носит, то есть носит, но совсем другие, коричневые и строгие, будто и не ведьма даже.

Про Калерию.

И ту девушку, что дважды приходила к ним, вчера вот тоже, но Астра услышала ее раньше других и дверь открыла, и, заглянув в звериные желтые глаза, сказала:

— Уходи.

А девушка взяла и послушала.

Наверное, так не стоило, зачем ей, Астре, лезть в чужую жизнь? Но почему-то все равно это казалось правильным.

— Когда мне было шесть, я влюбился, — Святослав подвигался так, чтобы ей было удобно, хотя Астре совсем даже не было нужды прикасаться к нему. Но ей хотелось.

Вот просто хотелось.

И плевать, что кожа раскаленная, влажная от пота. А маг хмурый. Он не любит себя сейчас, никто не любит себя слабым, но он вот терпит.

— В кого?

— В соседку. Ей было двенадцать… странно, я многое не помню из той жизни, хотя у нас память куда лучше, чем у обычных людей, но все-таки детство — это детство. И да, все равно многого не помню… а ее вот помню. Ей двенадцать, и она живет в доме по соседству. Она порой приходит, чтобы помочь нам. У меня было много братьев и сестер… и не было, но есть, только…