Исчадия разума: Фантастические романы - Клиффорд Саймак

Местность была безлюдной, с неба светила бледная луна, подчеркивая это безлюдье и беззвучное ожидание — чего? Опять чего-то дурного?

Он сказал, что меж двух валунов меня ждет ложе из листьев, и я нашел его без большого труда. Покопался в листве, но гремучих змей не обнаружил. Да, пожалуй, и не предполагал обнаружить: дьявол не производил впечатления субъекта, прибегающего к столь откровенной лжи. Я забрался меж камней и взбил листья, устраиваясь поудобнее.

Во тьме надо мной постанывал ветер, и я благодарно подумал о том, что Кэти сейчас в безопасности, у себя дома. Я заверял ее, что мы как-нибудь выберемся отсюда, выберемся вдвоем, но и мечтать не мог тогда, что она окажется дома уже через час-час-другой. Моей заслуги, разумеется, в том не было никакой, но, по существу, это не играло роли. Так устроил дьявол, и хоть его решение было продиктовано чем угодно, только не состраданием, я поймал себя на том, что думаю о нем с теплым чувством.

Я вспомнил Кэти, вспомнил ее лицо, обращенное ко мне, в отблесках пламени у ведьмина очага и старался восстановить в памяти ее счастливый тон и выражение глаз. Что-то ускользало, какой-то оттенок никак не вспоминался, и я все старался воссоздать его в точности, пока не заснул.

Чтобы проснуться в день битвы при Геттисберге.

Глава 14

Проснулся я от толчка, проснулся очень резко, стремительно сел и трахнулся затылком о валун. Из глаз посыпались искры, но и сквозь фейерверк я различил человека, который склонился надо мной и пристально меня рассматривал. В руках он держал ружье, и дуло было направлено в мою сторону. Не то чтобы он в меня целился всерьез — скорее он только что использовал ружье, чтобы растолкать меня.

На нем было кепи с большим козырьком, сидевшее кое-как, потому как он давненько не стригся. А еще на нем был линялый синий мундир с медными пуговицами.

— Ума не приложу, — сказал он, впрочем, вполне дружелюбно, — как это некоторые ухитряются дрыхнуть где и когда попало.

Он чуть повел головой, и поверхность валуна украсилась метким табачным плевком.

— Случилось что-нибудь? — спросил я.

— Мятежники стягивают пушки. С самого рассвета только этим и занимаются. Там уж, поди, тысяча пушек, вон на взгорке напротив. Развернуты в ряд, колесо к колесу.

— Да нет, какая там тысяча, — откликнулся я. — Цифра двести будет поточнее.

— Может, ты и прав, — согласился он, — Может, у них, у мятежников, тысячи пушек вообще нет.

— Значит, это Геттисберг?

— Конечно Геттисберг, — ответил он недовольно. — И не уверяй меня, что не знаешь. Не мог ты стоять на позиции несколько дней и не иметь понятия, где стоишь. Тут было горячо как в аду, и чтоб мне провалиться, нам скоро опять попробуют задать жару…

Битва при Геттисберге. Ничего другого и ждать не приходилось. Неспроста рощица на склоне показалась мне вечером смутно знакомой. Но какой это был вечер? — задумался я.

Вчерашний вечер или тот, что отгорел здесь сто с лишним лет назад? Или в этом мире точное время имеет не больше смысла, чем все остальное?..

Скорчившись на ложе из листьев, я старался как-нибудь взять себя в руки. Вечером тут была просто рощица и груда камней — а утром оказалось поле битвы!

Я пригнул голову, выкарабкался из щели меж камнями и, сев на корточки, оказался лицом к лицу с тем, кто меня разбудил. Он перекатил жвачку во рту от щеки к щеке, присмотрелся ко мне и спросил подозрительно:

— Ты из какого отряда? Что-то не припомню, чтоб мне встречался здесь кто-нибудь, разряженный как ты…

Если б мозги ворочались попроворнее, я, может, и нашелся бы, что ответить, но рассудок был еще помутнен со сна, и затылок трещал после близкого знакомства с валуном. Да и то, что я очнулся на поле битвы при Геттисберге, ясности мыслям тоже не добавляло. Я понимал, что надо что-то сказать, но никакого членораздельного ответа не придумал и только покачал головой.

На склоне надо мной, на самой его вершине, выстроился строй пушек с канонирами, замершими близ них неподвижно, как на параде, и неотрывно глазеющими по-над низиной на взгорок напротив. Был виден офицер на лошади — она нервно пританцовывала, он выпрямился в седле. А чуть ниже пушек длинной ломаной линией расположилась пехота — кто за наспех сделанными укрытиями всевозможного вида, кто плашмя на земле, а кто сидел, словно отдыхая, но все без исключения таращились в одном направлении.

— Не по душе мне это, — произнес обнаруживший меня солдат, — Не нравится, как все это выглядит и как пахнет. Если ты из города, сматывайся-ка ты отсюда, пока не поздно.

Издали донесся сильный удар, звучный, хоть и не слишком громкий. Я вскочил на ноги и заметил за низиной, над деревьями, венчающими противоположный склон, тающее облачко дыма. Немного ниже среди древесных стволов вдруг сверкнула вспышка, будто кто-то открыл на миг дверцу пылающей печки и тут же ее захлопнул.

— Ложись! — заорал солдат, — Ложись, дуралей безмозглый!..

Он добавил еще что-то, но слова потонули в звенящем грохоте, который раздался совсем близко у меня за спиной.

Сам солдат уже бросился ничком, как и все остальные. Я тяжело распластался рядом. Такой же грохот раздался где-то слева, и тут я увидел, как десятки печных дверец открылись разом по всему противоположному склону. Над низиной и прямо над головой воздух со свистом вспороли стремительно летящие ядра, а затем вершину позади меня и весь мир разнесло на куски.

И снова, и снова, и снова.

Казалось, сама почва подо мной прогибается от канонады. Воздух наполнился оглушительным, непереносимым громом — непереносимым и нескончаемым. Над склоном волнами плыл дым, к грохоту выстрелов и разрывов примешивались жужжание и свист. Ум обострился, как бывает нередко в минуты смертельного страха, и я без подсказки сообразил, что это свистят осколки, разлетающиеся веером с гребня позади меня и осыпающие склон впереди.

Я прижимался лицом к земле и все же чуть-чуть вывернул голову, чтобы вновь окинуть взглядом пушки на гребне. К моему удивлению, я мало что увидел — и уж, конечно, никак не то, чего ждал. Гребень был словно окутан тяжелым туманом, дымное покрывало висело не выше трех футов над почвой. Мне были видны лишь ноги отчаянных артиллеристов, суетящихся у своих батарей, — как бы некие половинки людей стреляли из половинок орудий: ведь из-под покрывала выглядывали только лафеты, и то не целиком, а остальное тонуло в плотном дыму.

Сквозь мутную пелену то и дело прорывались вспышки пламени — пушки, скрытые в дыму, вели ответный огонь по неприятелю по ту сторону низины. При каждой вспышке на меня сверху налетала волна жара, но сверхъестественным образом гром орудий, что палили прямо над моей головой, тонул в грохоте обстрела с противоположной стороны, и казалось, что все пушки стреляют где-то поодаль.