Французская косичка - Энн Тайлер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Может, сядем в гостиной, – предложил Робин, но тут сквозь стук мяча во дворе расслышал звук подъезжающей машины. Подошел к двери – и точно, маленький синий «жук» Дэвида остановился рядом с BMW Кевина.
– Дэвид приехал! – радостно закричал Эдди и, стуча мячом, помчался к «жуку».
Дэвид вылез из машины и тут же поднял руку, ловя мяч, а тем временем Грета вышла с другой стороны и наклонила спинку кресла, чтобы Эмили и маленький Николас могли выбраться с заднего сиденья. Эмили выросла на добрый фут, показалось Робину. Почти подросток, высокая и стройная, волосы совсем по-взрослому уложены в узел на затылке. Она сразу пошла в дом вместе с матерью, а маленький Николас – лет семь ему, кажется, – задержался, глядя, как папа с солидного расстояния забрасывает мяч в корзину.
– Всем привет! – крикнул Робин от двери, но, вместо того чтобы выйти навстречу, скрылся в кухне, снял трубку телефона на стене и набрал номер Мерси.
– Алло?
– Привет, дорогая.
– Привет, милый. Как дела?
– О, все нормально. Но знаешь, ни за что не догадаешься: Дэвид со своими приехал.
– Дэвид!
– Ага, заглянули по пути, они вроде путешествуют, и вот решили по дороге…
– Черт возьми!
– Ну да, и я подумал, что, может, ты захочешь зайти поздороваться.
– Ну разумеется! Сейчас буду.
– Тебя подбросить?
– Нет-нет, я пешком.
– Не задерживайся только! – практически пропел он. Повесил трубку и только тогда вернулся к семье.
Почти все взрослые, кроме Дэвида, толпились на улице. Эмили тоже задержалась с ними рядом, поближе к матери, как будто стеснялась, а Грета держала в руках диковинный цветок, вроде орхидеи, в глиняном горшке.
– Здравствуйте, Робин, – приветствовала она. – Поздравляем с юбилеем. Это подарок для вас обоих.
Она сделала шаг навстречу и вручила цветок. Одета она была, как всегда, старомодно, в темно-синее платье с поясом и коротко подвернутыми рукавами. (А вот Эмили уже жила в современности: она надела джинсы и белую свободную блузку.)
– Надеюсь, она не потребует особенного ухода, – сказала Грета.
– Спасибо, – ответил Робин. От цветка исходил запах дождя, чистый и свежий, лучше любых духов. Он глубоко вдохнул аромат и только потом спросил: – Как доехали?
Не ответив, Грета обернулась к дочери.
– Поздравь Робина, – велела она.
И Эмили, робко шагнув вперед, проговорила:
– Поздравляю с годовщиной, Робин.
У нее бывала возможность назвать Робина и Мерси «дедушкой» и «бабушкой», но она никогда так не говорила, а Робин и не настаивал. (Она и Дэвида до сих пор называла «Дэвидом», хотя, и это было очевидно, обожала его.)
– Спасибо, милая, – сказал Робин и обратился к остальным: – На самом деле сегодня пока не настоящий юбилей. Годовщина будет в четверг.
– Сразу после Дня независимости, – пробормотал себе под нос Кевин.
– Ну да, это был первый день в июле, когда пастор был свободен. Мерси настаивала на июле, потому что свадьба в июне это, мол, банально.
Элис и Лили рассмеялись, но Грета кивнула очень серьезно:
– Да. Это так похоже на нее.
Робин знал, что дочери не особенно любят Грету. Элис называла ее «ледышкой». Но зато никаких иллюзий насчет того, как она к вам относится. Грета все говорит напрямую, и она такая, какая есть, никаких тебе сюси-пуси.
Ха! Он до сих пор об этом не задумывался, но Грета чем-то похожа на его тетушку Элис.
Робин опомнился и повернулся к дочерям.
– Нам пора в дом, – скомандовал он. – Ваша мама уже идет из студии, и появится она со стороны улицы.
– Так, все в дом, быстро! – крикнула Лили. – Бабушка идет!
Дэвид заколотил еще разок мяч в корзину, подхватил и пасанул детям.
– Где твой фартук, пап? – спросил он, подходя. – Я слыхал, ты взял на себя стряпню.
– Все, что на мне было надето, и было фартуком, – усмехнулся Робин. – Пока я час назад не сбросил с себя все и не сунул в корзину с грязным. Хотя, может, правильнее было бы просто сжечь.
Он глянул через плечо Дэвида на Николаса, который не спешил за остальными, а все бегал за баскетбольным мячом. Но, поймав, тут же повел мяч в сторону дома. Как же он похож на маленького Дэвида, подивился Робин, – светленький, худенький, голенастый, только глаза светло-серые, как у Греты.
В кухне Элис спросила:
– Так что ты приготовил?
Но Робин уклончиво ответил:
– Да то и се, – потому что, черт его побери, он не позволит ей перехватить инициативу на этой стадии. Он поставил подаренный цветок на стойку и прошел через столовую в гостиную.
– Мы спрячемся и выскочим неожиданно, когда бабушка войдет? – подпрыгивал в нетерпении Эдди.
– Ну нет, – улыбнулся Робин. – Думаю, просто садитесь как обычно. Как будто ничего особенного не происходит, а когда она войдет, мы все хором и скажем: «Поздравляем с юбилеем».
Все расселись в гостиной, выбрав себе места, только Николасу пришлось на минутку вскочить и отнести во двор баскетбольный мяч, как мама велела. Робин остался на ногах. Подошел к окну и смотрел на тенистый переулок, ряд автомобилей вдоль тротуара, юную пару с малышом в коляске, прошедшую мимо. А потом он увидел, как Мерси поворачивает на их улицу. Она тащила какую-то бесформенную белую сумку – а, нет, наволочку, набитую бельем для стирки. Юбка развевалась вокруг стройных ног, потому что даже в семьдесят походка у нее была легкой и стремительной, как у девушки.
– Она здесь, – сообщил Робин.
Все затихли.
Робин отступил от окна, чтоб его не засекли. Слышно было стук ее каблуков по дорожке к дому; вот она поднимается по ступенькам. Входная дверь распахнулась, Мерси прошла через прихожую и застыла в дверях гостиной.
Может, и вправду им стоило спрятаться. Робин не предусмотрел, что вид всех родных разом, неподвижно сидящих в полном молчании, с руками, чинно сложенными на коленях, может ее испугать. Мерси растерянно открыла рот, но так и не вымолвила ни слова. И все остальные тоже почему-то молчали. Ждали, что Робин заговорит первым? Он набрал воздуху, но тут Грета спокойно и приветливо проговорила:
– Поздравляем с юбилеем, Мерси.
– Простите? – растерялась Мерси.
И тут все разом обрели дар речи.
«С юбилеем, мама! – дружно заорали они. – С юбилеем, бабушка!»
И вскочили, и столпились вокруг нее, но первым все же успел Робин. Он забрал у нее узел со стиркой, бросил на пол и сказал:
– Пятьдесят лет, дорогая.
Но даже тогда она не сообразила.
