Фабрика офицеров - Ганс Кирст

Крамер, командир учебного отделения, с озабоченным видом подошел к Крафту и скромно сказал:

— Прошу прощения, господин обер-лейтенант, но при общих занятиях перерывы определяет начальник потока.

— Ну тогда мы проделаем дыхательные упражнения, — сказал Крафт. — Разойдись!

— Пойдем, пойдем, — говорила Эльфрида Радемахер маленькой Ирене Яблонски. — Все глаза просмотрела! Для этого ты слишком мала.

— Мои братья тоже солдаты, — задумчиво сказала Ирена.

— То, что ты любишь своих братьев, очень хорошо, — продолжала Эльфрида, — но это не значит, что ты должна любить всех, кто носит военную форму.

— Тебе хорошо говорить, — возразила Ирена печально.

— Все это не так просто, как ты думаешь, — произнесла Эльфрида. При этом она посмотрела в сторону строевого плаца, на фенрихов, чтобы найти среди них Крафта. Она не видела его вот уже три дня, с того самого времени, когда он стал офицером-воспитателем. Ибо не только было основательно урезано его свободное время, гораздо хуже было то, что он жил теперь не в здании штаба, а в том же бараке, в котором ютились его фенрихи. Офицер-воспитатель должен находиться со своими подчиненными. Он должен держать их под наблюдением день и ночь.

— Я завидую тебе, — сказала Ирена Яблонски. — У тебя есть все, чего я всегда желала себе. Но ты этого и заслуживаешь.

Эльфрида Радемахер подбросила несколько раз мяч, при этом она улыбнулась, в то время как глаза ее следили за обер-лейтенантом Крафтом. Он расхаживал поодаль с сигаретой в зубах. Казалось, он тоже смотрит на Эльфриду Радемахер, однако лицо его под козырьком было плохо видно. Теперь их отношения были подчинены правилам казармы. В ее комнату он приходить не мог: там размещались еще пять девушек, и среди них маленькая мечтательная Ирена Яблонски.

Прийти в его комнату она тоже не могла: там бы были слушателями и свидетелями все сорок фенрихов. Таким образом, они были обречены на поиски скамеек в парке, больших деревьев, подъездов домов или тыльной стороны памятников. Возможно, им посчастливится найти сарай, пустую классную комнату или комнату в гостинице, так как было всего-навсего начало февраля, а холод никогда не был хорошей свахой.

— Живее, девушки, живее! — кричала руководительница, но никто из девушек не слушал ее.

— Эльфрида, — доверчиво сказала Ирена, — мне очень хотелось бы быть такой, как ты.

— В тебе говорит твоя глупость, — резко сказала Эльфрида.

— Ты знаешь, — продолжала Ирена, — офицеры ведь совсем другие.

— Точно, — сказала Эльфрида, — одежда и сапоги у них из материала лучшего качества, чем у унтер-офицеров и рядовых.

— А такой человек, как, например, капитан Катер? — продолжала мечтательно Ирена. — Ему ведь можно довериться, не так ли?

— Откуда ты это взяла? — спросила Эльфрида с беспокойством.

— Он недавно разговаривал со мной на кухне, когда дежурил. Он спросил, умею ли я печатать на машинке. И я сказала ему, что мне все дается очень легко. Я учусь всему очень легко — так я сказала ему.

— Мне тоже так кажется, — сухо проговорила Эльфрида.

— Итак, господа, — сказал обер-лейтенант Крафт по окончании перерыва, — продолжаем. Тема та же: отдание чести.

— Господин обер-лейтенант, — тотчас же проявил любознательность один из фенрихов, стоящий рядом с Хохбауэром, — а почему, собственно говоря, в армии принято отдавать честь путем прикладывания руки к головному убору?

— Ну, именно потому, что так принято, — ответил Крафт, внимательно поглядев на фенриха. Он был явно доволен: перерыв пошел на пользу. Состоявшийся во время него обмен мнениями завел фенрихов туда, куда он хотел, то есть на гладкий лед.

Между тем ничего не подозревающие фенрихи снова принялись за разговоры. Как на базаре, подумал Крамер. Не успел этот Крафт пробыть и 48 часов на своей должности, как отделение превратилось в стадо свиней! Дисциплина за эти два дня полетела ко всем чертям, ее нельзя было теперь исправить парой остроумных замечаний. Так думал Крамер. И в довершение всего клика Хохбауэра собиралась подорвать остатки авторитета обер-лейтенанта.

— Господин обер-лейтенант, — раздался вопрос другого фенриха из того же направления, — не было бы более рациональным, если бы во всей Германии был принят один и тот же вид приветствия?

— Несомненно, — сразу же приветливо согласился обер-лейтенант. — Партийным организациям нужно было бы только принять наш вид приветствия.

Но тут Хохбауэр вмешался в игру в вопросы и ответы. Он задал коварный вопрос:

— Не считаете ли вы, господин обер-лейтенант, что вид приветствия, которым пользуется наш фюрер, должен быть обязателен Для всех немцев?

— Но, мой дорогой Хохбауэр, — сказал обер-лейтенант Крафт по-прежнему приветливо, но и с легким порицанием, — надеюсь, вы не хотите поставить под сомнение величие нашего уважаемого фюрера?

Хохбауэр опешил. У него было такое чувство, будто он получил сильный удар в солнечное сплетение, нанесенный ему с улыбкой, но очень точно. И это ему, именно ему, пламенному поклоннику и почитателю фюрера?! Непостижимо! Или, может быть, он ослышался? Может быть, его слова были неправильно поняты? Или он допустил неточность в формулировке? Хохбауэр не знал, как объяснить случившееся, и с удивлением смотрел на всех. Наконец он выдавил:

— Как я должен это понимать, господин обер-лейтенант?

Крафт дал возможность курсантам насладиться этой ситуацией, если они, конечно, были способны на это. Ибо не все распознали, что тут за уколом последовал удар. Крафт был вызван на это, и он ответил на вызов — на свой манер. Он ждал этого вызова, но не думал, что он будет сделан так неуклюже. Этот Хохбауэр и его друзья были еще юношами — с безрассудной отвагой и глупыми аргументами слепо верующих. И необходимо было постепенно разъяснить им, что не следует бросать камушки в воду, если там какой-нибудь старый рыбак спокойно забрасывает свою удочку.

— Итак, Хохбауэр, — сказал Крафт тоном снисходительного ментора, — вы ведь знаете, что наш уважаемый фюрер является не только вождем партии и всех ее формирований, но и рейхсканцлером, и, кроме того, еще верховным главнокомандующим вермахта. Вам это известно, Хохбауэр?

— Так точно, господин обер-лейтенант, — выдавил Хохбауэр. Он все еще не мог понять, какая игра с ним ведется. Одно все же было ясно: его, лучшего в отделении знатока и пламенного почитателя фюрера, унизили. С таким же успехом можно было спросить ученика выпускного класса гимназии, сколько будет дважды два и какая буква следует в алфавите за буквой «а».

— Ну хорошо, — сказал Крафт, — если вы это знаете, мой дорогой Хохбауэр, то вам должно быть ясно, что наш фюрер, если бы он того захотел, мог бы приказать, чтобы и в вермахте было введено его приветствие. А если он этого не сделал, то он, вероятно, и не хочет этого. Или вы думаете, может быть, Хохбауэр, что фюрер не в силах отдать такой приказ? Не считаете ли вы, что он натолкнется в вермахте на сопротивление и что найдутся солдаты, которые откажутся в дальнейшем следовать за ним? Вы действительно так думаете? Вы что, хотите убедить нас в том, что у фюрера есть противники в его собственных рядах, с которыми он вынужден считаться, которых он даже боится? Вы хотите убедить нас в этом?

— Никак нет, господин обер-лейтенант.

— Ну вот видите, Хохбауэр, все стало ясно. Нужно только питать немного больше доверия к нашему фюреру. Это вам наверняка не повредит.

С этими словами обер-лейтенант опять передал свое учебное отделение фенриху, назначенному им временно командиром, распорядившись отрабатывать ружейные приемы в строю. И при этом лицом к заднему учебному бараку. Это означало: спиной к спортивному полю.

Вебер напряг свой мощный командирский голос, чтобы таким образом набрать очки для своей аттестации. Хохбауэр терзал винтовку остервенелыми приемами. Меслер и Редниц мечтательно ухмылялись. Дело не ладилось. Крамер снова был в отчаянии.

— А этот обер-лейтенант Крафт, кажется, остряк, — сказал Меслер с довольной ухмылкой. — Мне думается, что у нас с ним будет еще много веселого.

— Кто знает, — задумчиво произнес Редниц. — У меня такое чувство, что с ним мы еще увидим такое, что нас уложит на обе лопатки.

Они прервались и стали прислушиваться к командам Эгона Вебера, не реагируя на них.

— Чудно, что он так отделал именно Хохбауэра. Со смеху умрешь! Ты не считаешь, Редниц?

— Вот этого я никак не считаю, — сказал Редниц по-прежнему задумчиво. — Я очень внимательно наблюдал за этим обер-лейтенантом Крафтом. Он совсем не такой, каким хочет казаться.

Обер-лейтенант Крафт стоял немного в стороне. Он достал записную книжку и что-то записывал в нее. Со стороны это выглядело внушительно. Однако Крафт не придавал особого значения своим записям. Он вполне мог положиться на свою память. Записи были только предлогом: поверх них он смотрел на спортивное поле, на девушек.