Большая игра на понижение: Тайные пружины финансовой катастрофы - Майкл Льюис

Подойдя в своей речи к описанию портфеля низкокачественных кредитов Option One, генеральный директор заявил, что компания справилась с трудностями и ожидает (скромный) уровень убытков по этим кредитам не более 5 %. Тут Айсман поднял руку, а Мозес и Дэниел вжались с кресла. «Время для вопросов еще не наступило, — поясняет Мозес. — Докладчик не закончил выступление. Он увидел поднятую руку Стива и произнес: “Слушаю вас”».

«По вашему мнению, 5 % — это реальная или теоретическая вероятность?» — обратился к нему Айсман.

«Реальная», — ответил генеральный директор и продолжил выступление.

Айсман снова поднял руку и помахал ею в воздухе. Только не это, подумал Мозес, и еще сильнее вжался в кресло. «Стив постоянно повторял, что при общении с этими людьми нужно исходить из того, что все они всегда и во всем лгут», — поясняет Дэниел. И Дэнни, и Винни знали, как Айсман относится к тем, кто выдает низкокачественные кредиты, но считали, что в данных обстоятельствах лучше держать свое мнение при себе. Стив поднял руку не для того, чтобы задать вопрос. Он сложил большой и указательный пальцы в круг. Этот жест говорил красноречивее любых слов: «Ноль!»

«Да? — раздраженно обратился к нему генеральный директор. — У вас есть еще вопросы?»

«Нет, — ответил Айсман, — она равна нулю. Вероятность 5 %-ного уровня дефолтов равна нулю». Убытки по низкокачественным кредитам будут намного, намного больше. Докладчик не успел и рта раскрыть, как у Айсмана зазвонил телефон. Вместо того чтобы сбросить звонок, он достал телефон и приложил его к уху. «Прошу прощения, — произнес он, поднимаясь с кресла. — Мне нужно ответить на звонок». С этими словами он вышел из зала. Звонила его жена.

«Какой-то пустяковый был разговор, — со вздохом поясняет жена. — Меня использовали как прикрытие».

После этого на Айсмана что-то нашло, он больше не ввязывался в споры, а пытался проникнуть в самую суть ситуации. Он разгуливал по казино Лас-Вегаса, поражаясь разыгрывавшемуся перед ним представлению: 7000 человек, вполне довольных тем миром, какой они видели. Общество с серьезными экономическими проблемами делало вид, что не замечает их, и больше всех на этом обмане наживались финансовые посредники. Как такое могло случиться? На какой-то миг Айсману даже показалось, что он чего-то недопонимает. «Он твердил: “Что за чертовщина здесь творится? Кто все эти люди?”» — вспоминает Дэнни Мозес. Краткий ответ на этот вопрос звучал так: оптимисты. Рынок низкокачественных ипотечных бумаг в своем нынешнем воплощении двигался только в одном направлении — он рос. Успешными на нем считались те, кто всегда говорил «покупать». Теперь им нужно было сказать «продавай», но они не знали, как это сделать. «Игроки долгового рынка всегда считали себя умнее других, — замечает Айсман, — и обычно так и было. Это не моя сфера, но я поставил против их индустрии, и мне интересно, знают ли они нечто такое, что неизвестно мне. Может ли все быть настолько очевидным? Может ли все быть настолько простым?» Он приватно встречался с кредиторами, представителями банков и рейтинговых агентств, пытаясь выудить у них хоть какие-нибудь сведения. Винни так комментирует его поведение: «Он учился. Стоит ему увлечься тем или иным вопросом, и его любознательность перевешивает стремление к конфронтации. Он утверждает, что это результат многолетнего обучения хорошим манерам, но реально дело было в том, что впервые в жизни ему удалось сложить все кусочки головоломки».

Айсман был готов к худшему, что в 2007 году давало ему гигантское тактическое преимущество на финансовом рынке США. Но в глубине души он до сих пор оставалась таким же доверчивым, как тот мальчик, который одолжил новый велосипед незнакомцу. Его все еще можно было шокировать. Случай с Household Finance лишил Айсмана последней надежды на то, что правительство вмешается и запретит богатым компаниям обирать бедняков. Но ведь на свободном рынке должен существовать авторитетный орган, способный удерживать его от крайностей. Теоретически роль такого органа могли играть рейтинговые агентства. По мере усложнения ценных бумаг участие рейтинговых агентств становилось все более необходимым. Любой участник рынка мог оценить казначейские облигации, но вряд ли кто разбирался в CDO, обеспеченных низкокачественными ипотеками. Возникла естественная потребность в независимом арбитре, который мог высказать мнение о горах рискованных кредитов. «В Вегасе я окончательно удостоверился в том, что вся индустрия полагалась на рейтинги, — говорит Айсман. — Все верили в рейтинги, стало быть, ни о чем не беспокоились».

Айсман работал на Уолл-стрит почти два десятилетия, но ему, как и многим другим участникам фондового рынка, ни разу не удавалось пообщаться с представителями Moody’s или Standard & Poor’s. Участники фондового рынка вспоминали о рейтинговых агентствах, только когда дело касалось страховых компаний, которые не могли больше продавать свой продукт, поскольку их способность выполнять обязательства ставилась под сомнение. Теперь у Айсмана появилась возможность познакомиться с ними. Аура их собственной значимости — вот первое, что потрясло его, а также Дэнни и Винни. «Ну вот, знаете, вы заходите на почту и сразу чувствуете разницу между простыми людьми и госслужащими, — говорит Винни. — Сотрудники рейтинговых агентств очень напоминали госслужащих». Вместе взятые, они обладали большей властью на рынке облигаций, чем кто бы то ни было, но по отдельности не представляли собой ровным счетом ничего. «Им мало платят, — поясняет Айсман. — Самые умные переходят в фирмы с Уолл-стрит и помогают им манипулировать компаниями, где когда-то работали. Работа аналитиком в Moody’s должна быть пределом мечтаний (“Как аналитику выше мне уже не подняться”.) На самом деле это полный тупик! Никому нет дела до того, что Goldman высоко ценит бумаги General Electric. Если Moody’s понижает рейтинг бумаг GE, вот это серьезно. Так почему кто-то из Moody’s хочет работать в Goldman Sachs? Аналитик Goldman Sachs должен хотеть перейти в Moody’s. Оно должно быть элитарным местом».

Вся отрасль держалась на спинах рейтинговых агентств, однако людей, в них работавших, вряд ли можно было принять за представителей этой индустрии. Столкнувшись с ними в коридоре, вы вполне могли принять их за рядовых сотрудников Wells Fargo или ипотечных кредиторов вроде Option One — из тех, что вкалывают с девяти до пяти. В Вегасе они ходили в строгих костюмах, что наполовину характеризовало их. Дополняла характеристику стоимость этих костюмов. Все остальные придерживались делового неформального стиля; несколько действительно важных шишек носили итальянские костюмы за $3000. (Загадка обитателя Уолл-стрит мужского пола: он совершенно не разбирается в тонкостях высокой моды, зато с первого взгляда может определить стоимость костюма другого обитателя Уолл-стрит.) Ребята из рейтинговых агентств носили синие костюмы из магазинов J. C. Penney, слишком тщательно подобранные галстуки и накрахмаленные чуть жестче, чем следовало, рубашки. Они не были настоящими игроками и не знали настоящих игроков. Им платили за оценку облигаций Lehman, Bear Stearns и Goldman Sachs, но они не могли назвать ни имен, ни каких-либо иных важных сведений о шишках из Lehman, Bear Stearns и Goldman Sachs, которые зарабатывали состояния на прорехах в моделях рейтинговых агентств. Они знали ровно столько, чтобы оправдать свою работу, и производили впечатление застенчивых, боязливых и осторожных. Как выразился Дэнни: «Их не встретишь за столом, где играют в кости».

Именно в Вегасе Айсман осознал: «Все, что меня беспокоило, совершенно не волновало рейтинговые агентства. Помню, как сидел там и думал, Боже, какое все-таки жалкое зрелище! Разглядеть человека с мощным интеллектом можно сразу: ты просто его узнаешь. Когда ты сидишь рядом с Ричардом Познером [профессором права], то понимаешь, что это Ричард Познер. Когда ты сидишь с сотрудником рейтингового агентства, то понимаешь, что это сотрудник рейтингового агентства». Если судить по их поведению, то рейтинговые агентства заботило только увеличение количества сделок, которые они оценивали для инвестиционных банков Уолл-стрит, и получение комиссионных. Moody’s, бывшее когда-то частной компанией, стало публичным в 2000 году. С тех пор его доходы возросли с $800 млн в 2001 году до $2,03 млрд в 2006 году. Существенная доля прироста — более половины, (насколько более, Айсману отказались сообщить) — приходилась на загадочный сегмент жилищного кредитования, известный как структурированные финансы. Гарантированно привлечь структурированные финансы можно было, только согласившись с допущениями индустрии структурированных финансов. «Мы задавали всем два вопроса, — говорит Винни: — Каковы ваши ожидания относительно цен на жилье и каковы ваши ожидания относительно убытков по кредитам?» Оба рейтинговых агентства ожидали роста цен на жилье и 5 %-ные убытки по кредитам, иными словами, будь оно так на самом деле, инвестировать стоило даже в низкокачественные ипотечные облигации с рейтингом «три В». «Создавалось впечатление, будто все заранее сговорились на 5 %, — замечает Айсман. — Все уперлись в 5 %. Это была партия со своим политическим курсом»[14]. Айсмана потряс тот факт, что никто из встреченных им в Лас-Вегасе не желал ничего менять. Они делали свое дело, не особенно утруждаясь размышлениями.