Вы будете как боги - Эрих Зелигманн Фромм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим аспектом «возврата», связанным с внутренней активностью, является отсутствие печали или депрессии в связи с покаянием. День Искупления, например, хотя в этот день и нужно поститься, ни в коем случае не день печали, которая могла бы быть порождена суровым и обвиняющим супер-эго. Любой, кто видел празднование этого дня, подтвердит, что это день абсолютной серьезности и самоуглубления, однако полный радости, а не печали. Это соответствует принципу, пронизывающему всю еврейскую традицию, который, кратко сформулированный, гласит: печаль дурна, а радость хороша. Часто считается, будто этот принцип радости подчеркивается только хасидским движением, чьим девизом является фраза из псалмов: «Служите Господу в радости». Однако этот упор на радость ни в коем случае не является только хасидской особенностью. Нет, возможно, лучшего указания на это, чем фраза из Второзакония, на которую было указано выше, где подытожена главная вина евреев: «[Ты согрешил тем], что ты не служил Господу, Богу твоему, с веселием и радостию сердца, при изобилии всего» (Втор. 28:47).
Та же идея выражена в талмудическом тексте: «Это учит вас, что божественное присутствие является [человеку] не через уныние, не через леность, не через ветреность, не через легкомыслие, не через разговорчивость, не через пустую болтовню, но только через радость» (Шаббат 30b)[128].
Хасидский учитель (Шмельке Никольсбургский) так понимал значение этого высказывания Талмуда: «Но вы должны знать, что от плача в этот день [День Искупления] не будет пользы, если в нем есть печаль»[129].
Существует намного больше хасидских высказываний, направленных против печали при размышлении о собственных грехах. Очень характерным является следующее:
«Кто бы ни говорил и ни размышлял о своем дурном деянии, думает о скверне, которую совершил и о которой размышляет, тем самым он всей душой захвачен своими мыслями и тем самым все еще погряз в скверне. И он наверняка не сможет возвратиться, потому что дух его огрубел, а сердце сгнило, и к тому же он может впасть в печальное настроение. Чего вы хотите? Как ни баламуть грязь, она все равно остается грязью. Грешить или не грешить – какой прок нам от этого на небесах? В то время, что я думаю об этом, я мог бы нанизывать жемчуг для радости небес. Поэтому и написано: „Отступись от зла и твори добро“ – полностью отвернись от зла, не размышляй соответственно, и делай добрые дела. Ты поступил плохо? Тогда уравновесь это, поступив хорошо»[130].
Сходное отношение мы обнаруживаем в следующей хасидской истории.
Сказал Кобринер: «В псалме мы читаем: „Ты погружаешь человека в уныние и говоришь: покайтесь, дети человеческие“. Но я говорю: „О Господь, если Ты погружаешь человека в уныние, как можешь Ты ждать, что он покается? Дай ему необходимое, и его сердце будет свободно, чтобы возвратиться к тебе“» (Кобринер использует парафраз, переводя еврейское слово «дакха» как «уныние», а не «раскаяние»)[131].
Чтобы полностью понять это отношение к греху и покаянию, мы должны помнить, что в еврейской традиции грех и «греховные помышления» присущи каждому человеку (за исключением тех немногих, кто никогда не подвергался искушению). Эта идея не подразумевает «коллективной вины» или «первородного греха», она основана на гуманистической концепции о том, что все мы представляем собой одну и ту же человеческую сущность, поэтому «мы грешили, крали, грабили, убивали» и т. д., как говорится во время службы в День искупления. Поскольку мы все разделяем человечность, нет ничего нечеловеческого в грехе, поэтому нам нечего стыдиться и не за что нас презирать. Наша склонность грешить столь же человеческая, как и склонность к добрым делам и наша способность к «возврату»[132].
Обсудив на предыдущих страницах акцент, который Библия и постбиблейская традиция делают на сострадании и «возврате», представляется полезным рассмотреть различие двух концепций, которые часто смешивают: «угрозу» и «предостережение». Два примера могут прояснить суть проблемы. Примером угрозы являются слова хозяина работнику: «Если ты не будешь работать четырнадцать часов в день и не выполнишь того-то и того-то, я тебя уволю». Примером предостережения служат слова одного человека другому: «Если ты тронешь этот провод под высоким напряжением, ты умрешь». В определенном смысле оба случая сходны: человека предупреждают о том, что следует сделать (или не делать), и о том, что, если он не последует предостережению, возникнут тяжелые последствия.
Различие тоже налицо. В первом случае тот, кто угрожает, использует угрозу, чтобы заставить другого поступить по его желанию. Во втором случае «угрожающий» человек сообщает о последствиях действия, не зависящих от его воли, и, более того, никакой пользы для себя из этого не извлекает. На самом деле это не угроза, а предсказание причины и следствия. Предостережение оказывается справедливым независимо от действий того, кто предостерегает, в силу обстоятельств, не зависящих от его воли, власти или интереса. Совершенно ясно, что не всегда легко отличить угрозу от предостережения. Разве отец, обещающий нашлепать сына, если тот не сделает уроки, угрожает ему или косвенно предостерегает, что сын не будет преуспевать в школе (и в жизни), если не научится самодисциплине и ответственности?