Поражающий агент - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем это? – удивился один из помощников, но все же выполнил команду.
– Во-первых, чтобы не загорелся, – объяснил аккуратист Жора. – А во-вторых, он же у нас боксер, хоть и на пенсии. А боксерам положено быть на ринге с голым торсом. – И Жора приблизился вплотную.
Помощники захохотали.
Слон почувствовал, как холодеют, казалось, совсем уж онемевшие ноги, и, когда голубой язычок оказался в сантиметре от его груди, он понял, что боится. Это удивило его. Он давно уже не был в такой ситуации, в которой мог бы испытать эти эмоции, и вот поди ж ты… Какой-то урка с двумя головорезами. Он закрыл единственный сохранившийся глаз и стал думать: «Пять букв по вертикали. Отрицательная эмоция в ситуации реальной или воображаемой опасности. Страх… Как философское понятие введено Кьеркегором… да-да, Кьеркегором… почему так жжет в груди?… Кьеркегор – датский философ и писатель… оказал влияние на развитие в двадцатом веке экзистенциализма и диалектическую теологию… о чем это я… ах да, страх… Страх. Кьеркегор различал эмпирический страх – боязнь перед конкретной опасностью и… и… безотчетный метафизический страх-тоску, специфический для человека… Значит, у меня боязнь перед конкретной опасностью?…»
– Ах ты сука толстокожая! – раздался вопль взбешенного Жоры. – Да у него что там, броня, что ли?! Почему он молчит?!
– Да где ж броня, Жорик, – пытался его урезонить другой голос. – Ты посмотри, как кровь хлещет.
– А может, это не кровь, – засмеялся третий, – может, это смазка, может, это робот?
«О чем это они? Ах, обо мне…»
Из– за лампы, направленной прямо в лицо, Слон не мог видеть двоих одновременно, поэтому его мучители выступали перед ним словно по очереди, как актеры на авансцене, -только когда попадали в луч света.
Слон открыл глаз и почувствовал сильную боль в голове. Собственно, боль уже давно была разлита по всему телу, и то место, которое подвергалось особенным истязаниям, едва ли как-то выделялось, но сейчас что-то случилось, и Слон почувствовал новое, неизвестное прежде ощущение, то, что можно было бы противопоставить страху смерти, если бы это вообще было возможно, – спокойствие, принятие этого неизбежного факта, какие еще могут быть сомнения на этот счет, и кто сказал, что тридцать девять лет – это мало, это недостаточно? Пушкин уже два года в могиле лежал.
Видно, новое выражение появилось на его лице, потому что Жора остановил пытку, да, собственно, ее и так надо было прекращать либо придумывать что-то новенькое: весь могучий, поросший густой рыжей шерстью торс Слона с передней стороны почти лишился кожи.
– Ага! – Жора поднял палец вверх. – Он хочет мне что-то сказать. Самое время! Ты хочешь мне что-то сказать?
Слон шевельнул губами.
– Громче!
Слон снова шевельнул губами.
– Жорик, он не может громче, – справедливо заметил один из помощников. – Он сейчас коньки отбросит. Потеря крови и все такое.
– Заткнись, сам вижу. – Жора приблизился – с некоторой, однако, опаской, впрочем, не за себя, а за рубашку, он умудрился сохранить ее в девственной чистоте.
Слон снова что-то шепнул, и опять Жора ничего не услышал. Жора наклонил свое правое ухо ко рту Слона и услышал:
– Кровь…
– Чего?! Говори ясней! – «Пароль, что ли? – лихорадочно пронеслось у Жоры в голове. – Надо сказать „кровь“, чтоб впустили? Куда?»
– Кровь… какая… группа…
– Чего? – опешил Жора. – У кого это?
– У… тебя…
– Дэк это… Первая. А что?
– Резус…
– Ну положительный, как у всех. Да в чем дело-то?!
Помощники тоже склонили головы, стараясь не упустить ни звука.
– У меня тоже… Какое совпадение…
– Ты это… издеваешься? – мелькнуло у Жоры страшное подозрение.
– Будем братьями по крови. – И в тот же миг вконец, казалось, обессиленный Слон впился зубами в Жорино ухо.
– А-аааа!!! – Жора вопил с такой оперной силой, какую сам не мог в себе заподозрить.
Помощники его остолбенели и не знали, что предпринять. Жора пинал Слона всем чем мог, но тот вцепился в ухо как бульдог. Жора наконец вытащил пистолет и нажал на собачку, не отпуская ее, пока не разрядил обойму. Уже мертвый, Слон зубов так и не разжал, но Жора вдруг почувствовал, что его больше ничто не держит. Он с ужасом притронулся к голове с правой стороны и ничего не почувствовал. То есть он по-прежнему ощущал сильную боль, а не чувствовал он никаких выпуклостей, голова справа была почти ровной, словно ухо начало было там расти, да и передумало. И Жора, сообразив наконец, что большая его часть осталась в зубах Слона, потерял сознание и упал своей белой рубашкой на залитый кровью цементный пол.
Я пытался размышлять, где же я просчитался, где прокололся? По всему выходило, что нигде и везде одновременно – когда связался с Альбиной. Вот мой главный и единственный прокол. Теперь у нее Жорик на коротком поводке. А может, не только теперь, может, все время был. Тогда это совсем нехорошо, хотя уже ничего не изменишь. Я Альбине не нужен, ей нужна Маша, чтобы убедить мужа в собственной смерти. Возникает закономерный вопрос: если уж она объявила мужу такую войну, зачем продолжать пытаться пудрить ему мозги? И если у нее Жорик под каблуком (тот самый Жорик, которому Босс по-прежнему доверяет), то не проще ли поступить иначе? Сумеет ли она убедить в этом Жорика? И пойдет ли он против хозяина в открытую? Едва ли, кишка тонка. Одно можно утверждать наверняка – рано или поздно меня найдут. Пусть лучше – рано. Я к этому готов. И я этого хочу. Что можно сделать в такой ситуации? Прежде всего вот что.
Я взял телефон, набрал несколько цифр, потом вспомнил, что это аппарат Слона, незачем его засвечивать. А у меня еще есть мобила водителя Гены, очень даже кстати. И я позвонил Боссу. Он отозвался не сразу. Не стал валять дурака, делая вид, что не понимает, кто позвонил. Босс – серьезный мужчина, у него нет времени для шуток. И он сказал:
– Я сейчас не могу с тобой говорить. Это неподходящее время для беседы. И… – тут возникла странная пауза, -…и место, – наконец закончил он. – Твой номер определился, я перезвоню.
Так он и сделал, примерно полчаса спустя.
– Вы сказали странную вещь, – заметил я. – Обычно по телефону не говорят, что это неподходящее место для разговора.
– Я был в церкви, – коротко сказал он. – В храме Ильи Пророка на Ильинке.
Я подумал, что ослышался. По мне, церковь – это последнее место, где можно было представить себе Босса.
– Согласись, – продолжил Босс, – это несколько неподходящее место для нашей дружеской беседы – наемного убийцы и его заказчика.
То, конечно, был Босс. Все, как всегда, называется своими именами. И плевать он хотел на то, что это телефонный разговор. Если надо, у него будет двадцать пять свидетелей, что в это время он охотился на аллигатора в излучине Нила. Включая самого аллигатора.
– У меня были затруднения со здоровьем, – сказал я.
– Я слышал об этом.
– Я сегодня много размышлял над сложившейся ситуацией. – Тут нужно выдержать паузу – для придания словам дополнительного веса: – Я верну вам то, что она украла.
Босс молчал.
– И это ничего не будет стоить. И еще кое-что. Жора спутался с Альбиной, теперь они заодно.
– Забавно, что ты это сказал, – наконец отреагировал Босс.
– Почему?
– Потому что он мне про тебя то же самое говорит. Очень забавно.
– Говорит? Он сейчас рядом с вами? – почти обрадовался я. – Можно дать ему трубочку?
– Его нет, – сухо ответил Босс.
– Жаль. Значит, я у вас на подозрении. Но заметьте, что я ведь мог уйти и не появляться больше.
– Это, между прочим, еще не поздно сделать, – заметил Босс. Что-то необычное мне послышалось в его словах. Неужели он это искренне говорит?! – Знаешь, почему я сказал, что это было неподходящее место для разговора? Я венчался Альбиной в этой церкви, на Ильинке.
– Я думал, Альбина – мусульманка.
– Тогда еще не была. Прощай, мне пора ехать на службу. – И он повесил трубку.
Я подумал и перекрестился. Подумать только, Босс идет на службу! Это всегда меня забавляло. Как какой-нибудь примерный госслужащий. Но на службу ли? Что-то мне подсказывало, что Альбина опять тянет с него деньги.
У трехэтажного особняка на Николиной Горе тихо остановился темно-синий «Мерседес-320». В нем сидели двое мужчин, которые не спешили выходить, хотя в окне уже замаячил хозяин дома, выказывавший все признаки нетерпения. Один из пассажиров, азиатской наружности, в двубортном костюме, говорил другому, слушавшему его если не подобострастно, то с величайшим вниманием на лице, какое можно увидеть только у ваших личных врачей или юристов – словом у тех, кто зарабатывает на вас деньги ежеминутно:
– Как, ты говоришь, называется компания, которая его обслуживает? – сказал мужчина азиатской наружности в двубортном костюме.
Адвокат развернул для своего клиента кожаную папку, которую держал на коленях: