Скажи изюм - Василий Аксенов

Огородников хохотал, пока шел через двор, уставленный черными «Пежо-504», похожими на гэбэшные «Волги», а на улице Гренель дохохотался до болей под ложечкой. Вот так вас, большевистские кувалды, собственные дочки учат…

III

Между тем галерея Зуссман и издательство Фруа в рекордный срок подготовили его выставку. Впрочем, и продолжительность выставки оказалась рекордной по краткости – один день.

К утру вернисажа с сен-жерменских небес полетели белые мухи. Их подхватывал ветер и завихрял вперемежку с платановыми листьями вдоль домов, исполненных спокойствия и богатства, и вдруг весь этот город, который ты порой полагал своим домом, как бы чуточку сдвинулся и открыл будто щель в вагонной шторе, и там мгновенно промелькнул твой истинный дом-полустанок в бескрайних снегах, пятнышко российского прозябания, юдоль и жалость посреди современной свирепости СССР, тлеющий огонек, который ты ни разу не держал в руках, но все-таки чувствовал его присутствие.

В трех небольших залах галереи циркулировал, разумеется, весь «русский Париж», и, конечно, все опять спрашивали: остаешься совсем? После такой выставки назад собираешься? А что же тут особенного, в этой маленькой выставке? Знаешь, Макс, не строй из себя целки. Выставил тут такую голову Ленина и еще целочку из себя строит. Позвольте, что ж тут особенного, месье Пирогов, в этой голове Ленина? Ее Вучетич ваял, но не доваял, она и сейчас так стоит за забором его усадьбы на Верхней Масловке. Вуаля, он хочет нас убедить, что голова Ленина так и стоит затылком к улице и с торчащими вот так ушами. Позвольте, господа, да ведь не сам я ее туда затащил, я ведь фотограф, господа, не более того…

Вдруг рядом с героем дня оказалась исключительная посетительница. Исключительная некрасивость, одутловатая крысиность лица и исключительный дизайн одежд, бахрома, аппликации, «латинские мотивы», что ли, какой-то вроде арагоновский коммунизм, кажись…

На прекраснейшем «франгле» дама задала обычный идиотский вопрос: правда ли, что русская фотография отстала от западной на тридцать лет?

Охотно подтвердив и попытавшись тут же слинять, Огородников вдруг увидел, что все не так-то просто. «Латинские мотивы», расширившись, как бы загнали его в угол. Под крокодильим взглядом вдоль позвоночника к крестцу поползла знакомая пустота.

– Мне кажется, дорогой господин Огородников, что в этой экспозиции появилось кое-что из вашего альбома «Щепки»… Вот эти уши, например… Эти усы?… Вы вздрогнули слегка, месье? Вас, может быть, удивляет моя осведомленность? Ах, вас не удивляет?… Тогда позвольте чисто журналистский куэсчин – неужели вы собираетесь все же опубликовать ваши «Щепки»? Предполагаете ли вы последствия?

Он нашел ее локоток в широченном кожаном рукаве.

– Позвольте встречный вопрос, мадам? Неужели там не могут найти кого-нибудь без славянского акцента? Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать?

Он попытался было внушительно сжать локоток, но с тем же успехом можно было жать чугунные перила. Крокодилий взгляд обшарил его лицо. Вслед за тем страшненькая модница испарилась.

Немедленно подскочили оживленные Ребешко, Мясниченко и другие хлопцы из «группы культуры». Успех, успех, Максим Петрович! Вся пресса здесь! Поздравляем, большой бой выиграли и клевету пресекли!

День тянулся очень долго, народ в галерее менялся, иногда обносили дешевым шампанским. Кто-нибудь из «хлопцев» обязательно болтался в толпе, хотя на осмотр экспозиции и, скажем, на обмен мнениями хватило бы и получаса. Наконец незадолго до закрытия все «хлопцы» исчезли, и тут же появился Брюс Поллак. С багажной сумкой через плечо, рассеянно влезая пятерней в рыжие кудри и подталкивая большим пальцем сползающие очки, он приблизился к герою дня. Вновь возникла короткая неловкость. Огородникову опять показалось, что они на «ты» и вроде бы полагается облапать друг друга за плечи, но Брюс с некоторой даже сдержанностью протянул руку и объяснил, что он прямо из аэропорта – прилетел, чтобы обсудить важные дела. После закрытия выставки толпой персон в двадцать отправились в «Куполь». Преобладали русские эмигранты, но были и французы, американцы, парочка скандинавов и один сенегалец. Засели в углу большого зала, и очень скоро под шампанское и шатобрианы воцарилась столь любимая Огородниковым атмосфера кабацкого легкого протекания жизни. Для того чтобы гости не чувствовали «напряга», он сразу объявил, что платит за весь стол и показал пачку хрустящих франков, аванс Зусмана и Фруа.

Брюс сел с ним рядом, быстро сожрал свой стэйк и начал «важные дела». Простите, спешу, пока вы не перегрузились, Макс, а у нас тут возникает довольно острый момент. Речь сразу же пошла о «Новом фокусе», это слегка раздражало Макса. Почему Брюс словно намеренно не упоминает «Щепок», как будто он не пророчил еще недавно этому альбому a smashing success? Похоже на то, что он на меня нынче смотрит только лишь как на лидера группы…

Оказалось, что «Н-Фокус» оценивается авторитетными кругами (какими? где они кружат? – о'кей, я объясню позднее) как сенсация мирового уровня. И «Фонтан» и «Фараон» уже готовы подписать очень знатный контракт! Еще не видя альбома? Да, еще не видя альбома, но в том случае, разумеется, если вы, Макс, приедете в Нью-Йорк и сделаете в издательстве подробное сообщение.

…Позвольте, в Нью-Йорк? Если я еще в Нью-Йорк заряжусь после Берлина и Парижа, наши товарищи совсем озвереют…

…А они и не узнают, Макс. На три дня вы слетаете в Нью-Йорк на «Конкорде», никто и не узнает. Визу мы вам выправим на вкладыше, в паспорте никаких следов, вернетесь в Париж и выбросите ее, вот и все дела. Вот, кстати, вот так удача, вот как раз кстати вошел мой молодой влиятельный друг, некто Филип. Вот он как раз и поможет вам с визой. Вот он завтра вам все и устроит с визой, а послезавтра он, этот славный Филип, как раз в Москву летит, у него огромные связи в Советском Союзе, так что если нужно что-нибудь привезти из Москвы, то лучшей возможности и не придумаешь…

Хорошо сложенный и отлично причесанный Филип замечательно пожал плечами – нет ничего невозможного.

Хороший парень, проговорил Огородников. Надежный, клевый паренек. Кажется, месье Филип неплохо говорит по-русски, предположил Брюс. Об этом можно было догадаться, сказал Огородников. Великолепная встреча, сказал по-русски Филип. В общем, сказал он, уж вы, товарищ Огородников, в конечном счете милости просим завтра за американской визой. Вот с удовлетворением вам моя карта.

Он протянул визитную карточку, на которой уже было указано и время визита. Затем, одернув безукоризненную фланель, попрощался, ибо оказался в «Куполе» совершенно случайно, а впереди имеет достопримечательное свидание. В рукопожатии его чувствовался хороший теннис и неплохое карате.

Удивительный вечер, сказал Огородников, столько удачных совпадений… Если бы я прежде не бывал в «Куполе», я бы решил, что все это подстроено.

Рыжее лицо адвоката с выражением «еврейская мама» обращено было к клиенту.

– А вы знаете, что меня сегодня опять предупредили… хм… коллеги месье Филипа с той… хм… нашей стороны? – спросил Огородников. Он сидел, расслабившись, охваченный ощущением неожиданного уюта, словно в безделии и безмятежности читал книгу об интриге в парижском ресторане.

Брюс кивнул – да, он знает, конечно. Ему, разумеется, сказал об этом Филип. Вот этот самый Филип? Вот именно он. Ну, это уж просто великолепно, расхохотался Максим. И что же, содержание разговора вам известно? Более или менее, «еврейская мама» положила ладонь на костлявое колено опекаемого, как бы говоря – не обращайте внимания на Все эти мелочи, это в самом деле не ваша забота, дорогой. Хм, подумал Максим, вглядываясь в веснушчатое лицо, хм, хм, хм, почему же продолжается молчание?

За очертанием брюсовской головы в стеклянной стенке террасы протекал вечерний Монпарнас. Там остановились вдруг среди толпы и уставились в глубь «Куполя» два белоснежных животных – коза и лама. Розовые зенки среднефранцузской козы и агатовые очи перуанского чуда.

– Это еще что такое?! – вскричал Огородников.

– Коза и лама, с вашего позволения, – сказал по-русски проходивший мимо средних лет господин располагающей наружности – продымленная трубочка и желудевого цвета иронические залысины, обмятый десятилетней ноской твидовый пиджак. Растоптанным замшевым башмаком он уже подтягивал к огородниковскому столу свободное кресло. – Позвольте представиться, Амбруаз Жигалевич. Можете не волноваться, я не эмигрантская сволочь. В отличие от своих родителей я просто француз. Представляю журнал «Фотоодиссея», но можете не волноваться – никаких интервью…

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – пробормотал Огородников и вдруг, заметив, что в «Куполе» произошло еще одно событие, воскликнул громче прежнего: – А это еще что такое?