Трудный выбор (ЛП) - Хедланд Джоди

Возможно, он верил, что, сдавшись, по крайней мере спасет жизнь своей жене и детям. И, вероятно, так и было бы при нормальных обстоятельствах.

Розмари продолжала изучать мое лицо, словно искала в нем правду.

— Иногда храбрость может принять вид головы, склоненной перед врагом, — тихо сказал я, повторяя слова Розмари, когда-то сказанные мне.

Может быть, все это время я ошибался насчет отца? Что, если мой отец проявил больше мужества, смиряя себя, а не сражаясь?

— Но если вы невиновны, почему сразу не сказали?

— А что бы это изменило? Учитывая все улики, указывающими на мою вину, кто бы мне поверил?

— Я бы вам поверила, — прошептала она. — Я вам верю.

Я прислонился к решетке. Мы были меньше, чем на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Ее тепло и жизнь проникли в меня, и я снова вдохнул аромат роз, который обволакивал ее. И, не успев остановить себя, я просунул пальцы сквозь решетку и коснулся ее щеки. Я знал, что должен был сопротивляться. Я не имел права на ее любовь, особенно сейчас. Но я ласкал ее нежную, безупречную кожу. Она поддалась вперед, навстречу моему прикосновению, и мое сердце тяжело забилось в груди.

— Я так хочу, чтобы вы мне верили, — тихо сказал я. — Я хочу, чтобы вы верили, что я никогда, никогда не сделаю намеренно ничего, что принесет вам вред. Я бы отдал за вас жизнь.

Она выдохнула, и легкое дуновение ее дыхания коснулось моего запястья. Мой пульс перешел в бешеный галоп. Старый охранник рядом поднял факел, освещая мою руку, касающеюся ее лица:

— Нам действительно нужно идти, миледи.

Она сделала шаг назад, прерывая наш контакт:

— Если не вы, то кто?

— Не знаю.

Я коротко успел переговорить с герцогом, а также с Коллином и

Беннетом о своих подозрениях. Но они не могли выдвинуть никаких обвинений, пока не получат веских доказательств.

— Я надеюсь, что, когда герцог вернется, он принесет новости об истинном преступнике, и освободит меня.

— Если только мои слуги не узнают правду первыми. — Она плотнее завернулась в плащ. — Я не дам им покоя, пока они не допросят всех в стране.

Ее слова согрели меня, и я готов был снова потянуться к ней. Но она отвернулась, следуя за своим охранником по коридору. Я оторвался от прутьев — ледяное ржавое железо холодило меня. Мне хотелось крикнуть ей вслед, чтобы она не оставляла меня, что я не вынесу разлуки с ней, что не представляю, как смогу жить без нее.

Я люблю ее. Глубоко и по-настоящему.

Я не хотел этого, старался не влюбляться, считая себя недостойным. Но почему-то за последний месяц это все равно произошло. Может быть, я даже влюбился в тот первый день, когда проехал через Эшби и увидел ее отчаянные попытки остановить пытки на городской площади.

В любом случае, я больше не буду отрицать правду.

— Миледи, — позвал я ее.

Уже в дверях, она остановилась. В слабом свете факела она была до боли красива. На самом деле, в ней было гораздо больше, чем я мог себе представить — ум, доброта, заботливость. Ее ярко-голубые глаза смотрели на меня с ожиданием. Я с трудом сглотнул, но не смог сказать, что люблю ее больше жизни, что не хочу, чтобы она уходила в монастырь. Что толку говорить ей это, когда я заперт в темнице, а до ее восемнадцатилетия осталось всего пять дней, всего пять дней, чтобы влюбиться в меня, всего пять дней, чтобы выйти замуж.

— Миледи, — послышался более настойчивый голос старого стражника.

Она подняла бровь, явно ожидая, что я заговорю.

— Берегите себя, — вот все, что мне удалось выговорить.

Она кивнула и вышла. В одно мгновение дверь темницы со скрипом закрылась, скрыв собой свет и… надежду. Я испустил разочарованный стон, эхом разнесшийся по каменным стенам камеры. Устало прислонился головой к решетке, позволяя тьме окутать себя.

Скорее всего, именно этого и хотел аббат. Не в силах помешать плану герцога и удержать Розмари вдали от трех женихов, от меня, аббат решил, что лучшим выходом будет запереть меня, чтобы я не завоевал ее сердце. А

до дня рождения оставалось так мало времени, что, теперь похоже — план сработает. Я мог только молиться, чтобы герцог принес доказательства, которые освободили бы меня, пока не стало слишком поздно.

Глава 20

— Мне это совсем не нравится, миледи. — Голос Труди эхом разнесся по пустынному парадному залу. Она разгладила складки на моем платье и повесила его на спинку стула.

— Все будет хорошо, — сказала я в сотый раз с тех пор, как разбудила

Труди и вытащила ее из постели. — Все остальные спят. Никто не должен знать, кроме тебя, Бартоломью и ночного тюремщика.

— Я говорю, что мы должны быть в постели.

— Но я не могу спать.

После моего визита в подземелье прошлой ночью, меня теперь мучили не только кошмары, но и мысли о Деррике в темной, холодной камере в полном одиночестве. Мое сердце болело всякий раз, как я мысленно возвращалась туда.

Седеющие волосы Труди выбивались из-под простой вуали, которую она поспешно набросила на голову. Ее щеки и шея были в красных пятнах –

признак недовольства мной:

— Это слишком опасно. Что, если он попытается причинить вам вред?

— Он никогда не причинит мне вред. — Тепло окутало меня при воспоминании о словах, которые он прошептал, когда я пришла к нему, что он никогда не позволит причинить мне вред, что он отдаст свою жизнь за меня.

— Кроме того, мы будем не одни, — продолжала я, кивнув на стул, стоявший на почтительном расстоянии от камина. — Ты будешь наблюдать за нами. И Бартоломью тоже.

Боковая дверь, ведущая на кухню, приоткрылась, и мое сердце рванулось с удвоенной скоростью:

— Вот он, — прошептала я, накручивая на палец длинный локон, прежде чем выпрямиться в кресле и сделать все возможное, чтобы выглядеть величественно и красиво.

— Ради любви к земле, рекам и небу, — пробормотала Труди себе под нос. Но, к счастью, моя верная няня сделала несколько шагов назад от меня, сидящей за столом перед камином.

Из-за двери выглянуло морщинистое лицо Бартоломью. Он проверил оба пути, прежде чем войти в главный зал. Затем потянул за цепи, которые держал, и Деррик со связанными запястьями тяжелыми звеньями, спотыкаясь, вышел в коридор следом за ним.

Я тихо ахнула:

— Не надо было его связывать.

— Тюремщик не позволил бы мне поступить иначе.

Услышав мой голос и увидев меня, Деррик выпрямился. В темноте комнаты его взгляд нашел меня и жадно впился. У меня, как обычно, перехватило дыхание. Шаркая ногами, мой старый охранник подвел его ближе.

— Я должен был бы сказать, что сожалею, что вынужден предстать перед вами в таком виде, миледи, — сказал Деррик, останавливаясь в нескольких футах от нее. — Но это было бы ложью, потому что, по правде говоря, я просто рад вас видеть.

Я окинула взглядом его помятую одежду, грязное лицо, многодневную щетину на подбородке и щеках. Он был так же красив, как и всегда.

— Я думал, что сойду с ума, если мне придется провести еще один день, не видя вас, — сказал он тихим голосом, который творил что-то невообразимое со мной.

Прежде чем я успела придумать ответ, Пэп поднялся со своего места рядом с моим стулом и подскочил к Деррику. Хвост собаки мотались взад и вперед в восторге, он лизал, связанные впереди руки Деррика.

— И мы все также рады видеть вас, — сказала я с улыбкой.

Деррик неловко почесал собаку.

— Вы не можете снять оковы? — Умоляла я Бартоломью, который стоял рядом с Дерриком.

Бартоломью заколебался, и Труди, сидевшая в углу, громко закудахтала.

— Пожалуйста! — Я одарила своего охранника, как я надеялась, самой обаятельной улыбкой. — Как он сможет играть со мной в шахматы, если руки будут связаны?