Одинокая леди - Гарольд Роббинс

— Я могу зайти к вам домой попозже, — продолжил он, помявшись. — Вам не придется приезжать в участок, вы просто подпишете сообщение об аварии дома.

— Спасибо.

Он потоптался и пошел прочь.

— Шеф Роберте! — наконец нашла я в себе силы продолжить разговор.

— Да?

— Эта девушка... ее зовут Энн? Он кивнул.

— Бели вам нетрудно, скажите, чтобы она позвонила мне. Может быть, я смогу что-нибудь сделать для нее, как-то помочь.

— Конечно, я передам, Джери-Ли, — сказал он. — Я знаю ее столько же лет, сколько и вас, Джери-Ли. С тех пор, как она стала ходить. Она правильная, хорошая девочка.

— Она и не могла быть иной, если мой брат любил ее. Он опять кивнул, потом посмотрел на небо.

— День собирается быть ясным.

Я долго смотрела, как он тяжело уходил, полный, грузный, в своей смешной по-детски голубой форме.

Да, он был прав, подумала я, взглянув на небо. День обещает быть ясным. В небе не было ни облачка.

Похороны состоялись во вторник. Уолтер прислал из Лондона цветы, Гай приехал и пожал мне руку, задержав ее в своей.

Когда мы вернулись домой после похорон, мать поднялась наверх в свою комнату и заперла дверь.

— Пожалуй, я пойду складывать вещи, — сказала я отцу. — Гай обещал подбросить меня в город.

— Да, наверное, так будет лучше, — вздохнул он, Как он осунулся, как устал за несколько дней. Он тоже очень любил Бобби. И я сказала:

— Если ты хочешь, чтобы я осталась, па, я останусь.

— Езжай. Мы справимся. Наверное, самое правильное — уехать.

— Но с тобой все будет в порядке? — спросила я, вкладывая в эти слова особое значение.

Он понял меня и ответил на этот раз почти твердо:

— Я справлюсь. — Поколебавшись, он добавил:

— Не сердись на мать.

Она пережила страшные дни.

— Я не сержусь, — уточнила я. — Я просто ее не понимаю.

— А если так, то постарайся быть милосердной.

Снисходительной. Не отталкивай ее, не воздвигай между вами барьера — ты все, что у нее теперь осталось.

— Но я не могу пробиться к ней, к ее сердцу, папа! — воскликнула я.

— Ты же знаешь, сколько раз я пыталась. Но что я могу сделать, если мы с ней совершенно по-разному чувствуем и думаем практически обо всем.

— И все равно, не прекращай попыток, — сказал он. — В этом и заключается истинная любовь. Я подошла к нему и обняла, прижалась щекой.

— Ты никогда не прекращаешь попыток, па... Да? Ты ее очень любишь, па.

— Очень. При том, что ясно вижу все ее недостатки. Но они для меня ни в счет. Потому что я так же ясно вижу и все то хорошее, что есть в ней.

Сила и смелость, например, понадобившиеся ей для того, чтобы вырастить вас двоих после гибели мужа, вашего отца. Или — ты знаешь, что она ответила мне, когда я сделал ей предложение? Что не выйдет за меня, если вы не одобрите ее замужество. Наконец, ты же знаешь, что она не сделает ничего, что могло бы причинить тебе боль.

— Вот этого я не знала.

— Твои тетя и дядя предложили взять тебя, чтобы облегчить ей жизнь, когда она осталась одна, и еще чтобы она смогла бы создать для себя новую жизнь, новую семью. Она отказалась. Она сказала, что вы ее дети, ее ответственность, и что она никому не уступит радость нести груз ответственности за вас и заботы о вас. И первое, о чем она спросила меня, когда я сделал предложение, — как я отношусь к вам обоим.

Я поцеловала его в щеку. Он был таким хорошим, таким любимым и таким наивным.

Но он ее любил.

Он сам так сказал. Поэтому — как я могла надеяться, что он поймет: все те изумительные, замечательные слова, что она сказала, все те изумительно правильные вещи, что она сделала, все это не потому, что она любила, а потому, что считала — именно так следует поступать? Я поцеловала его в щеку снова и шепнула:

— Я постараюсь запомнить все, что ты сказал мне, па.

Зазвонил телефон. Он снял трубку и, послушав, протянул мне.

— Тебя.

Я взяла трубку и сказала отцу:

— Предложи Гаю что-нибудь выпить. У меня такое ощущение, что он умирает от жажды.

Из соседней комнаты показалась голова Гая.

— Я в полном порядке, — сказал он.

— А я чувствую, что мне не помешает глоток доброго вески, — сказал мой отец и вышел в соседнюю комнату, к Гаю, закрыв за собой дверь.

— Алло! — наконец сказала я в трубку. Голос в ней был усталым, тихим, вялым.

— Говорит Энн Лэрен. Шеф Роберте передал мне, что вы бы хотели... что вы ему сказали... Я звоню, чтобы поблагодарить вас.

— Я действительно хочу вам помочь, если это в моих силах. Если я что-то могу сделать для вас...

— Нет, — сказала она торопливо, — нет, ничего... — Она умолкла на мгновение, не решаясь продолжать, но потом все же спросила:

— Все было как надо? Мои цветы — вы получили их?

— Да, получили. Чудесные цветы... Я вспомнила огромный венок из черных роз с маленькой карточкой.

— Я хотела поехать, но врач не разрешил мне встать.

— Вы поправляетесь?

— Я уже прилично себя чувствую... Энн умолкла, и я почувствовала, что она не уверена, стоит ли ей говорить или нет. Но она решилась:

— Вы знаете, что я потеряла ребенка? Я поняла, что она плачет.

— Да, ужасно! Я так сочувствую вам!

— Думаю, что все к лучшему, — сказала Энн. — Во. всяком случае, все мне так говорят.

— Может быть, оно и так, — сказала я. Она перестала плакать. Видимо, она взяла себя в руки и теперь контролирует свой голос:

— Простите, Джери-Ли, я знаю, что вы тоже ужасно переживаете и вам хватает своего горя. Я не хотела бы увеличивать его, я только хотела поблагодарить вас за внимание.

— Энн! — вырвалось у меня. — Когда вы поправитесь окончательно, позвоните мне и приезжайте в город — я бы очень хотела посидеть с вами за ленчем, поговорить.

— Я была бы рада. Я обязательно позвоню. Когда я клала трубку, я заметила, что мать стоит на последней ступеньке лестницы и слушает.

— С кем это ты разговаривала? — спросила она.

— С Энн.

Она поджала губы и спросила:

— Ты поблагодарила ее за цветы?

— Я думала, что это уже сделала ты.

— Если она его так любила, как говорит, почему она не пришла на похороны?

— Почему ты ее об этом не спросила сама? Мать, наконец, посмотрела мне в глаза.

— Я звонила ей. Но она не захотела разговаривать со мной. Видимо, ей было слишком стыдно за то, что она сделала.

— Мать, ты ошибаешься. Причина совершенно в ином.

— Тогда скажи мне, в чем она заключается.

— Она слишком плохо себя чувствовала. Она потеряла ребенка.

Лицо матери внезапно побелело, она зашаталась. Я протянула руку, чтобы поддержать ее.

— Мне очень жаль. Мне действительно очень жаль, Джери-Ли, — проговорила она.

Я ничего не сказала, только смотрела, как нормальный цвет лица постепенно возвращается и щеки матери чуть-чуть начинают розоветь. Моя мать — очень сильная женщина. Очень!

— Теперь ты действительно ушел от нас, — сказала она.

Мы долго смотрели друг на друга, потом она сделала неуверенный шаг навстречу мне и моей протянутой руке. Я раскрыла объятия, и мы обнялись.

Она прижалась ко мне так, как будто она была ребенком, и, наконец, к ней пришли слезы.

Глава 6

Была среда, день, когда шли утренники, и ресторан Сарди был уже переполнен дамами из пригородов.

В баре тоже было полным-полно, но тут в основном сидели и стояли завсегдатаи. Я вошла, поздоровалась с некоторыми знакомыми и увидела, что ко мне спешит метрдотель. Он поклонился:

— Миссис Торнтон, рад снова приветствовать вас в нашем ресторане! — и улыбнулся, — Мистер Фэннон ожидает вас.

Я последовала за ним к столику, который всегда занимал Фэннон. Он стоял у самой стены, отделяющей ресторан от Малого бара — очень удобное командное место в зале. Все входящие или выходящие так или иначе оказывались в поле зрения тех, кто сидел за этим столиком. Говорили, что Фэннон за последние пятнадцать лет не пропустил ни одного ленча, за исключением тех дней, которые он провел в больнице, да и то они отправляли ему туда его обычные заказы.

Он сидел на банкетке. Когда я приблизилась, он сделал попытку встать, но его могучий живот не позволил: вдавившись в край стола, он вынудил мистера Фэннона застыть в нелепой позе. Как только я села рядом с ним, он рухнул на банкетку, с облегчением вздохнул и поцеловал меня в щеку.

— Вы прелестно выглядите, моя дорогая, — сказал он своим резким голосом.

— Благодарю вас, мистер Фэннон.

— Адольф, моя дорогая, — сказал он все тем же голосом. — Зовите меня Адольф, ведь мы старые друзья. Я согласно кивнула — мы, действительно, были знакомы почти два года. Для Бродвея срок весьма значительный, даже если говорить о дружбе. И я ответила:

— Спасибо, Адольф.

— Коктейль с шампанским для миссис Торнтон, — сказал он официанту, и тот исчез. Фэннон посмотрел на меня, лучезарно улыбаясь. — Для тебя — все самое лучшее.

Шампанское я люблю, но коктейль с шампанским вызывает у меня легкую тошноту. Тем не менее, я мило улыбнулась и сказала: