Музыка и медицина. На примере немецкой романтики - Антон Ноймайр

Фердинанд Давид с его другом композитором Уильямом Стерндэлом Беннетом описал подобный случай. По его словам нездоровье Мендельсона вечером 9 октября у Ливии Фреге не приняли всерьез: «Сначала этому не придали значения, хотя симптомы (ледяные руки и ноги, слабый пульс, многочасовой бред) должны были их насторожить. Но так как у него был подобный случай семь лет назад, от которого он быстро оправился, то мы все ничего не опасались».

В последующие дни у Мендельсона начались сильные головные боли, от которых он часто страдал в прошлые годы. Его врачи поставили диагноз «нервное истощение» и «болезнь желудка» и предписали ему пиявки. Мендельсон действительно поправился настолько, что 29 октября ему разрешили небольшую прогулку. Но уже 1 ноября он вдруг упал на пол без сознания; теперь уже никто не сомневался, что это инсульт. Он был частично Парализован, но на следующий день пришел в сознание и, видимо, очень страдал от жутких головных болей, так как ужасно стонал и кричал. Эти последние дни Мендельсона Клингеман описал так, как слышал из уст Сесиль: «Она почти не отходила от его постели». Пафль Шлейниц (адвокат по профессии, друг, член Лейпцигской концертной дирекции. Прим. авт.) и слуги стояли рядом, врачи часто дежурили по ночам. Если ее иногда заставляли отдохнуть, то она не могла нигде найти покоя, так как жалобы и крики бедного больного слышались во всех комнатах. От сильных головных болей у него стучало в висках, как молотом. Его врач доктор Хаммер боялся нового приступа, который все же наступил 9 октября, за день до дня рождения Сесиль; и с этого момента бедную Сесиль не оставлял смертельный страх. После этого приступа он немного отошел, у него появился хороший аппетит, он иногда гулял, даже был весел, хотя полностью изменился со дня смерти Фанни. Девять дней он провел в постели и описал свое состояние врачу так: «Было такое ощущение, как будто отдельные части моего тела играли в шахматы. Вот наступает одна фигура и говорит другой: ты отступаешь. Потом говорит другая: теперь я наступаю и т. д.». После последнего приступа 3 ноября в послеобеденное время он не пришел в сознание. С закрытыми глазами, тяжело дыша, лежал в постели. В четверг, в последний день, он открыл глаза и, если с ним заговаривали, отвечал «да», «нет». Сесиль говорит, что он узнавал ее до последнего момента, также Шленица и Павла, и смотрел добрым взглядом с болью в глазах; лекарства он принимал только от них, а не от санитара, которого они наняли в последние дни.

«…В предпоследнюю ночь, говорит Сесиль, он пел так, что у них разрывалось сердце. Врач сказал ему: „Не пойте так много, это вредно“. Он выслушал, улыбнулся и снова начал петь». Опираясь на рассказ брата Павла, Девриент сообщал, что состояние Феликса 3 ноября очень колебалось. Периоды веселого настроения сменялись часами беспокойства: «Около двух часов Сесиль в страхе прибежала позвать Павла, так как она сама не могла его успокоить. Павел вошел и шутливо его поругал, и Феликс понял его. Вдруг страшная головная боль пронзила его, он вскочил, испуганно открыв рот, издал громкий крик и упал на подушки. Это был последний приступ. С этого момента он лежал в полубессознательном состоянии, отвечал только „да“ и „нет“, и однажды, когда Сесиль нежно спросила, как он себя чувствует, ответил: „Устал, очень устал“. Он спокойно заснул до следующего утра. Вечером в 9 часов 24 минуты дыхание остановилось и жизнь покинула его».

Его друг художник Эдуард Бендеман, который поспешил из Дрездена, нарисовал Феликса на смертном одре и рассказал о своем впечатлении при виде Феликса: «Выражение лица было очень добрым и спокойным; когда входишь в комнату, создается впечатление, что видишь спящего человека, а не покойника, если бы не краски смерти». Игнац Мошелес, который присутствовал при смерти Феликса, увидел на его лице таинственную улыбку; с лица исчезли все следы предшествовавших мук: «Врач отвел Сесиль в другую комнату, чтобы помочь ей в ее безмолвном горе. Детей в 9 часов отослали в постель, и они сладко спали, когда Господь призвал к себе их отца. Я преклонил колени у кровати, проводил душу усопшего своими молитвами на небо и поцеловал высокий лоб, на котором еще не высох пот». Следуя старому обычаю, Сесиль отрезала у своего покойного мужа несколько локонов каштановых волос, чтобы отдать на память его ближайшим друзьям.

Его труп оставался в доме до 7 ноября, затем был перевезен в Паулинеркирхе для соборования. Гроб несли его друзья Мошелес, Гаде и Шуман — с правой и фон Гауптман, Давид и Ритц — с левой стороны. На пути в церковь звучал марш в c-Moll из пятого издания его «Песен без слов», а в церкви торжественно исполнялись хоралы из его оратории «Павел». Клара Шуман записала в дневник 8 ноября, что ей рассказал Роберт: «… каким красивым и достойным было отпевание в церкви, как чудесно пел хор, который никогда не собирался в таком количестве». В следующую ночь дорогой гроб, в котором покоился Мендельсон с простым лавровым венком над челом, по железной дороге был перевезен в Берлин. В пути поезд останавливался в Кетене, Дессау и Галле, чтобы дать возможность директорам хоров и друзьям сказать последнее «Прости» любимому мастеру. На следующий день, в сопровождении огромной толпы людей, он был перевезен от берлинского вокзала к старому Троициному кладбищу; здесь он был погребен на вечный покой рядом со своими родителями и сестрой Фанни. Так он сдержал обещание, которое дал в оправдание своего отсутствия на ее дне рождения 8 ноября 1846 года. Он сказал: «Положись на меня, в следующий раз я буду с тобой».

26 мая 1892 года перед Гевандхаузом в Лейпциге был открыт памятник Мендельсону. Во времена третьего рейха произошло постыдное событие культурно-политического значения, когда при выполнении акции «Нахт унд Небель» тайно, в ночь на 10 ноября 1936 года, памятник был полностью разрушен. Дата этого акта вандализма была выбрана очень скверно, так как именно на следующий день представители Лондонского филармонического оркестра под руководством дирижера сэра Томаса Бичема намеревались возложить венок к памятнику, чтобы наглядно подчеркнуть тесную связь между музыкальными городами Лейпцигом и Лондоном, установленную творческой деятельностью Мендельсона.

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Для установления медицинского диагноза болезни Феликса Мендельсона наряду с его собственной историей болезни важно знать истории болезни некоторых его родственников. Его знаменитый дед Моисей умер сразу, вдруг, не мучаясь долго, вследствие кровоизлияния в мозг в возрасте 67 лет. Такая же участь ожидала его отца Авраама, которому не было и 59 лет, и который умер в течение нескольких часов от инсульта. Можно предположить, что оба страдали склерозом артерий мозга, и кровоизлияние могло произойти из-за изменений в стенках сосудов мозга. Это может случиться и тогда, когда из-за артерио-склеротических изменений происходит сужение артериального сосуда мозга, и нормальное снабжение кислородом соответствующих участков мозга становится невозможным. В таком случае смерть наступает, как правило, в зависимости от пораженного участка мозга, не сразу, как при обильном кровоизлиянии. В данном случае в первую очередь наступают параличи и появляются другие клинические симптомы. Может быть, прогрессирующая слепота Авраама незадолго до его смерти была следствием артерио-склеротических изменений сосудов, хотя здесь возможны и другие симптомы, как, например, отслоение сетчатки, кровоизлияние в оболочку глаза или глаукома.

Но смерть его сестры Фанни Гензель в 42 года произошла совершенно иначе. Как следует из ее писем, эта невысокая, унаследовавшая от деда Моисея горбатость, ничем не привлекательная женщина с необыкновенными умственными способностями была подвержена заболеваниям дыхательных путей. Но несмотря на упоминаемые часто в письмах «концерты кашля» и хрипоту, как следствие — катар гортани и бронхов, она казалась здоровой. Единственным признаком болезни, приведшим к смерти, который был обнаружен лишь недавно, является «онемение рук». По этому поводу она обратилась к врачу за четыре года до смерти. О последних часах ее жизни Феликс сообщал своему другу Клингеману 3 июня 1847 года: «Фанни не болела и не страдала. Она никогда так хорошо себя не чувствовала, как в последнее время и в последние дни своей жизни. На репетиции своего воскресного концерта, когда хор пел „Смеется май“ под ее аккомпанемент, она почувствовала себя нехорошо, вышла из комнаты, и когда Павел зашел к ней через три четверти часа, он нашел ее без сознания, а через четыре часа она умерла». Примерно то же самое рассказывал Девриент, упомянув «онемение рук» и обращение к врачу еще в 1843 году: «В полном здравии и веселом настроении ранним утром 14 мая в садовом зале она устроила репетицию хора к следующему воскресенью. Вдруг она почувствовала, что ее руки на клавишах онемели, она должна была уступить место за роялем одному из любителей музыки. Репетиция продолжалась, пел хор из „Вальпургиевой ночи“, она слушала из третьей комнаты через открытые двери и парила руки в горячей воде с уксусом. „…Как красиво звучит“ — сказала она очень радостно, хотела вернуться в зал, и тут наступил общий паралич, она потеряла сознание, а ночью в 11 часов вздохнула последний раз». Точное время паралича назвала золовка Вильгельмина Гензель — 18 часов.