Асцендент. Продолжение истории дивергента - Елизавета Бута

Мы прошли совсем немного, как вдруг количество людей на квадратный сантиметр площади упало до нуля. Я всмотрелась вдаль и увидела какие-то фигурки. Сотни людей вдалеке что-то делали на земле. Шумная площадь осталась в стороне, до работающих в поле тоже было далеко. Внезапно единственным источником шума остался безбрежный и отчаянно холодный океан. Волны с силой ударялись о камни, и брызги ледяной воды то и дело попадали на и без того мокрую одежду. Не самые приятные ощущения.

– Садись, – приказал Андрас.

– Слушай… даже не желаю знать о том, что ты еще жив… – начала было я.

– Просто сядь и выслушай, – ответил Андрас, проигнорировав все, что я сказала. – Ты имеешь полное право ненавидеть нас всех, потому что целиком и полностью права. Анни – двинутая на всю голову девица, сводящая с ума всех нас в течение долгих месяцев. Да, ее поведение можно объяснить и оправдать, если ты по ту сторону решетки. Канза – мужик, разливающий коктейли и всегда готовый рассказать пару шуток. Неудачник. Только тебя нам было жаль терять, потому что только ты знала, куда мы идем. Только ты имеешь хотя бы смутное представление, где этот чертов центр Руби Корса. Надеюсь, что имеешь. Но ты обуза. Твое имя упоминается чаще, чем имя Томаса Пирра. Здесь никто наших лиц не знает, потому что проекции тут только по праздникам людям показывают.

– Гамори…

– Гамори умер. Мы почтили его память молчанием, и пошли дальше. Ника, никто из нас не хочет думать о вирусе, никто не хочет вспоминать ушедших. Скажи, как звучит первый закон Крэй?

– Только один всегда искренне оплакивает смерть человека. Он всегда есть, но только один.

– Это Гасион, – медленно кивнул Андрас, по лицу было понятно, что формулировку я вспомнила неверно, и его это покоробило, но постарался не демонстрировать свое раздражение. – Только он о тебе переживал. Он успел нас предупредить, но оставил где-то свою куртку и остался в черной рубашке поведенческого сектора. Мы сумели найти тоннель и даже починили тот поезд. Добрались до этого места всего за несколько часов, правда, остановиться вовремя у нас не вышло, и поезд врезался в стену. Гасион повредил ногу. Мы дождались вечера и выбрались наружу, на ту площадь, – Андрас махнул в сторону монорельса. – Начался какой-то хаос. Нас всех приняли за отряд поиска беглецов, а Гасиона среди нас не было. Его арестовали. Нам об этом сообщили только на следующий день. Проявлять инициативу было рискованно, поэтому я просто сообщил, что это не тот, кого мы ищем. Гасиона решили продержать для профилактики еще несколько дней. Мы должны были так сказать, так поступает военный сектор. Его выпустили сегодня и первое, что он сделал, попытался открыть тоннель. Я силком оттащил его оттуда. Я виноват. Я бы в жизни не поверил, что вы сможете пешком преодолеть этот тоннель… – Андрас продолжал говорить короткими, не всегда понятными фразами. Мокрая одежда прилипала к телу, соленые брызги океана обжигали, и мне было совершенно неинтересно все, о чем рассказывал Андрас.

– Не важно, – оборвала я, наконец, Андраса. Тот замолчал. Похоже, он понимает только односложные предложения. Интересно, как он оказался на втором уровне с таким-то диапазоном мышления? – Вы не оставили нам никаких шансов. Умудрились разбить поезд, чтоб уж наверняка. Я пойду с вами, потому что просто нет другого выхода. Кто из вас умрет по дороге, а кто нет, совершенно все равно. – конечно, мои слова звучали слишком жестоко. Я это понимала. То ли вода военных так меня изменила, то ли тоннель. В тот момент я искренне ненавидела их всех. За то, что они смеялись, пока мы тихо умирали в тоннеле.

Андрас хмыкнул и попрощался. Я осталась одна. Минут через пять кто-то робко коснулся моих волос. Гасион, больше некому. Я не хотела оборачиваться, поэтому сосредоточила свое внимание на океане. Он был так прекрасен и непостижим, что пытаться передать это словами просто глупо. Линия горизонта, пересеченная дугой монорельса, обретала сейчас какой-то мистический смысл. Там, за горизонтом, есть совсем другой мир. Не знаю, лучше он или хуже. Он был так далеко, что неизбежно казался прекрасным.

Гасион сел, прислонившись к моей спине. Попыталась отодвинуться, но он накрыл мою ладонь своей. В этом движении было нечто слишком отчаянное, чтобы я посмела хотя бы пошевелиться.

– Ты сама посчитала, что так будет правильно, – почему-то охрипшим голосом сказал он, – Я не знаю, чего ты боишься, но, поверь, мне страшнее.

Как бы хотелось, чтобы весь этот разговор проходил в правильной обстановке. Но сейчас единственным моим ощущением был холод от липкой военной одежды на теле. Злиться на него было просто невозможно. Он был бы последним, кого бы можно было обвинить в том, что нас оставили в тоннеле. Просто Гасион был слишком хорошим, правильным и красивым. Слишком для меня.

Ему страшно и грустно. Идеей фикс стало желание запомниться миру, а как гласит первый закон Крэй, грустить может только один человек. У Бала просто нет выбора. Запомнить его могут только я или Алиса, причем Алиса уже занята Кроцеллом. Я – самый простой вариант, вот и все. За Гасионом всегда увивались сотни девушек, а я отнюдь не самый лучший вариант. Просто так получилось.

Пройдет еще несколько месяцев. Возможно, мы доберемся до Руби Корса, и он продлит жизнь Гасиона месяцев до шести, но вряд ли вылечит. Я останусь. Мы с Максом всегда считали идиотами людей, которые прожигают свою жизнь, потворствуя гормонам. Все эти байки про любовь мы считали до ужаса убогими. По старейшему из поведенческих законов, наше же сознание решило над нами подшутить. Изменить свою судьбу невозможно, а вот испортить то, что есть, – это пожалуйста.

– …Я не злюсь. Вы просто очень сильно хотите жить, это понятно, – сказала я. Дико раздражали липкая одежда и апрельский ветер с океана.

– Раньше я слишком сильно хотел жить. А теперь я слишком сильно хочу, чтобы жила ты. Слишком, – ответил он.

Гасион взял меня за плечо и осторожно развернул к себе. Ничего не спрашивая, он снял с меня рубашку. После чего снял с себя свитер и натянул его на меня. Судя по всему, мой голос выдал озноб и усталость. Я даже не в состоянии была замечать собственные интонации.

– Это только из моих личных интересов, – улыбнулся он, – смотри.

Он рукой показал куда-то в сторону работавших на плантации людей. Они, казалось, приблизились к нам на целую сотню метров.

Ничего никогда не слышала о жизни в сельскохозяйственном секторе. Наверное, можно было бы предположить, что на пятом уровне там занимаются возделыванием земли примитивными способами. Просто это никогда не интересовало, поэтому сейчас все эти люди выглядели очень странно. Серые пятна полотняной одежды то и дело перемещались в пространстве. Они сеют или пропалывают? Или вообще урожай собирают? Я недоуменно взглянула на завороженное лицо Гасиона. Сейчас он выглядел впечатляюще. Накаченное тело, безупречно красивое лицо и светящиеся глаза. Мокрая курица в грязном свитере – это я. По плантации ходили охранники. Всего девять человек. Они должны были следить за качеством работы и поторапливать лентяев. Некоторые из них проявляли изрядную инициативу. Один то и дело пинал кого-то из работников в спину, другой хватал за волосы и тыкал несчастных лицом в землю. А вечером они будут пить в одном и том же баре. Странно это.

– Почему все это автоматизировать нельзя было? – поежилась я.

– Чем, по-твоему, будут тогда здесь заниматься? – спросил Гасион, продолжая завороженно смотреть на работающих людей.

Один из охранников слишком часто проходил мимо людей второго ряда, он всегда останавливался возле странной девушки, отрешенно копошащейся в земле. Никак не могла понять, что с ней не так. Тут девушка в очередной раз упала. Она явно не отличалась ловкостью и грациозностью. Почему-то на сей раз она не спешила вставать. Я вскочила и пошла навстречу работникам, чтобы посмотреть, что там случилось. Охранник, любитель проходить мимо, заметил это и побежал навстречу, остервенело жестикулируя. Пришлось поднять руки вверх, мол, раз все в порядке, вмешиваться не буду. Охранник выдохнул и поспешил к упавшей девушке. Он долго склонялся над ней, то ли бил ее, то ли тормошил. Издалека понять было сложно.

– Она больше не придет в себя, – сообщил Гасион, отворачиваясь к океану. – Вирус. Я ее сидя в камере заметил. Она уже ослепла, а этот парень даже тогда не выдал ее. Хотел, видимо, чтобы умерла достойно, а не гнила…

– Хватит. Пойдем отсюда, – прервала я его. Гасион послушно поднялся, после чего протянул руку. Я неосторожно оперлась на него, и тот скривился от боли.

– Нога… – выдохнул он.

Побитые и уставшие, мы, наверное, напоминали бездомных собак, которые ждут того, что их накормят. Такие убегают, когда видят протянутую руку, так как понимают: вероятность того, что их ударят, гораздо выше надежды на бесплатный ужин.

Люди пятого уровня считали военных кем-то вроде небожителей и решили окружить ребят всем доступным им комфортом, чтобы только подольше продержать их здесь. На пятом уровне роскошью считался двухэтажный барак, в котором нам выделили две больших комнаты. Гасион предупредил, что удивляться этому нельзя, так как военные живут все вместе. Когда мы оказались возле свободной кровати, Гасион подтолкнул меня к ней. Я успела ухватиться за его ремень, и он повалился на меня. Его ноге такой акробатический этюд не понравился, поэтому Гасион вскрикнул и стал сыпать тихими проклятьями. Так бы продолжалось еще долго, если бы Андрас не пообещал ему сломать для комплекта и вторую.