Если судьба выбирает нас… - Михаил Валерин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господи…
Я даже затрудняюсь предположить, сколько народу тут лежит…
Точнее, и думать боюсь…
Две роты? Три? Больше?
Действительно бойня — бессмысленная и беспощадная!
Солнце, подернутое туманной дымкой, медленно клонилось к закату.
Я сидел на ящике перед блиндажом, погруженный с головой в военно-бухгалтерские обязанности.
Настроение было препоганейшее. Сначала ефрейтор Юрец вымотал мне все нервы с отчетностью по приходу-расходу огнеприпасов! Когда учетная книга была наконец заполнена, на очереди была ведомость убыли личного состава.
С наблюдательного пункта возвратился Лиходеев:
— Кажись, на сегодня успокоился германец, вашбродь!
— Да уж… Кто-то успокоился, а кого-то мы успокоили…
— В самую суть вы сказали, вашбродь. Успокоили мы их изрядно… Вонища завтра будет — Господи спаси! Лето все ж… — сделал неожиданный вывод мой практичный фельдфебель.
— А у нас сколько упокоилось? — Я присел на патронный ящик и снял каску. Жарко!
— Осьмнадцать душ, вашбродь! И раненых, почитай, три десятка. Тяжелых мы прибрали — санитары их уже выносят. А легкие сами дойдут.
— Полста человек за день. Черт! — Я вдарил кулаком по колену. — Это что же? У нас, получается, сто тридцать человек в строю?
— Где-то так оно и выходит, вашбродь! Авось легкоранетые опосля перевязки возвернутся. Глядишь, на десяток больше будет!
— Не густо…
Ну, все! Последняя закорючка поставлена и заверена ротной печатью.
Образовавшееся свободное время я решил использовать для ухода за оружием: разобрал и вычистил автомат, набил патронами опустевшие магазины.
В ожидании ужина поразмышлял на тему «Что день грядущий нам готовит…», без особого, впрочем, успеха.
Ничего хорошего и уж тем более позитивного в голову не пришло.
Депрессия, однако…
Стресс…
11
Ближе к ночи в наши траншеи пришла команда разведчиков — пошарить по нейтральной полосе, пока саперы будут восстанавливать проволочное заграждение.
Послушать, пощупать, понюхать…
По такому случаю Казимирский отправил меня на наблюдательный пункт — бдеть, а сам завалился спать.
Благодетель…
Приведший разведчиков Лиходеев о чем-то шушукался с их фельдфебелем, настороженно косясь на меня.
Задумал что-то Кузьма Акимыч…
Как пить дать…
О, сюда идет! И выражение на физиономии хитровато-просительное…
— Вашбродь, тут такое дело…
— Ну? — Я вопросительно приподнял бровь.
— Тут, стало быть, разведка к немецким траншеям идет…
— Идет…
— Значит, нам бы того-самого… Этого… Тоже бы не худо было бы… — Темнит что-то Кузьма Акимыч. Аж дар связной речи потерял…
— И нам не худо было бы пойти? — Мысленно сложив два и два, я вычислил мотив столь пространно-нерешительных речей. — Хочешь послать солдатиков у мертвяков по карманам пошарить?
— Выходит так, вашбродь!
Ну что ж… С одной стороны — это «ай-яй-яй»! С другой стороны, меня вежливо известили о скромном намерении помародерничать, а это не может не радовать в плане дисциплины!
— Ладно! Шут с вами! Сколько думаешь народу пустить?
— Восьмерых! — выпалил Лиходеев, обрадованный моей сговорчивостью.
— Не-э… Четверых! И один из них — мой вестовой.
— Так точно, вашбродь! — гаркнул фельдфебель. Если он и был недоволен, то виду не показал.
— Жигун! — кликнул я своего самого шустрого вестового. — Пойдешь на ничейную землю с остальными… Глянешь там, что да как! Уяснил?
— Будет исполнено, вашбродь!
— Все! Сгиньте с глаз моих!
Сначала, аккуратно и бесшумно, по одному, на нейтралку ушли разведчики, следом приготовились и мои ушлые подчиненные.
Лиходеев лично проинструктировал каждого, уделив особое внимание Жигуну. Пальцем левой руки, подцепив вестового за ремешок каски, подтянул его ухо к своему рту и что-то вполголоса внушил, наставительно помахивая указательным пальцем правой перед носом гренадера.
— Уяснил, босота казанская? — закончив поучения, взрыкнул Кузьма Акимыч.
— Так точно, господин фельдфебель!
— Ну тогда идите! С Богом!
Гренадеры по очереди перемахнули через бруствер и исчезли в ночи.
Отправив солдат на задание, фельдфебель подошел поинтересоваться: «Какие будут приказания?»
— Вот что, Лиходеев! Раз уж я сегодня такой добрый, то сиди-ка ты тут вместо меня и наблюдай. А я вздремну, пожалуй! Устал, как собака, а вы тут со своими инициативами лезете!
Бросив охапку принесенного Савкой свежего сена в подбрустверную нишу, я расстегнул амуницию, пристроил в изголовье автомат и улегся спать, завернувшись в шинель. Лето хоть и теплое, а земля-то — холодная!
Уснул быстро, даже несмотря на то что в наших окопах уже вовсю шумели, разворачивая свою ремонтно-хозяйственную деятельность, бравые саперы.
12
Выспаться как следует мне так и не удалось…
Часа через два после ухода «охотников» со стороны нейтралки прозвучало несколько выстрелов…
А потом началось такое!
Переполошившиеся посты палили с обеих сторон, взлетали ракеты, стрекотали пулеметы. Забухали полковые орудия и минометы.
Вся эта катавасия продолжалась почти сорок минут и постепенно сошла на нет.
— Сходили! Мля… Поглядели! — бурчал я себе под нос, вжимая голову в плечи…
Когда стрельба только началась, на наблюдательный пункт посыпались звонки сначала от командира роты, потом из батальона и наконец из штаба полка.
Прикрывая мембрану телефонной трубки рукой, чтобы было лучше слышно, я раз за разом докладывал, что движения противника не наблюдаю, никаких сведений о разведывательной команде не имею, но как только — так сразу!
Упаси нас Господи от огня противника и излишнего внимания начальства! К тому моменту как вернулись наши охотники, я был доведен до белого каления и то и дело взрыкивал на окружающих. Окружающие предпочитали держаться от недовольного меня как можно дальше.
Так вот, сначала в траншею через бруствер ссыпались четверо моих нерадивых подчиненных, а уже следом поочередно спустились гренадеры из разведкоманды.
Причем, что характерно, не одни!
Добычей и, собственно, прибавлением, в этой теплой компании оказались два связанных немца с кляпами во рту.
— Савка, фонарь давай! — распорядился я и с ходу застроил фельдфебеля разведчиков. — Докладывайте! Что у вас там приключилось? Что за стрельба?
— На германскую разведку наткнулись, вашбродь. На артиллеристов… Приглядывали мы за ихней траншеей. Слышим — ползет кто-то. Ну мы их подпустили поближе и кинулись. Двоих в ножи взяли, еще двоих скрутили. Хто ж знал, что там еще один лезет… Он, ирод, палить начал… Мы его, конешна, кокнули, да поздно — нашумели… Германцы так палили — страсть! Как живы-то остались — непонятно! Одной помощью Господней и спаслися! — Разведчик размашисто перекрестился.
— Раненые есть?
— Никак нет, вашбродь! Царапины токмо, хучь и до крови!
— Ну молодец, показывай пленных!
— Сергунька! — окликнул фельдфебель кого-то из своих. — Давай немаков сюды!
Вид пленные имели довольно жалкий: в грязной изорванной форме, с разбитыми физиономиями и какими-то тряпками во рту в качестве кляпов.
Судя по расцветке галуна и погон — действительно артиллеристы: офицер и унтер.
— Ну-ка выньте у офицера кляп! Поговорить с ним хочу!
Кляп вытащили, и пленный предстал передо мной, щурясь от света потайного фонаря уцелевшим глазом, — другой был подбит и заплыл огромным синяком.
— Name? Dienstgrad? Truppenteil?[90]
— Leutnant Lamm! Die erste Schwerebatterie des zwanzigsten Armeekorps![91]
— Fhnfzehnzentimeterkaliber?[92]
— Ja…[93]
Поболтав еще немного с очумелым немецким лейтенантом, я выяснил, что на нейтралку они вылезли с целью оборудования поста скрытого наблюдения, дабы корректировать артиллерийский огонь во время завтрашней атаки.
Когда немцев увели в штаб полка, я взялся за телефон — пора было доложить о событиях веселой сегодняшней ночки.
К тому моменту когда я вдоволь наобщался с вышестоящими начальниками всех уровней, у меня над душой уже стоял довольный Лиходеев.
— Разрешите доложить, вашбродь?
— Докладывай!
— Хорошо охотники сходили. С прибытком вернулися… Спасибо вам, вашбродь! Вот, стало быть, благодарствуем. — Лиходеев положил на снарядный ящик, используемый в качестве телефонного столика, нечто, завернутое в тряпицу.
— Разрешите идти?
— Иди… — Кузьма Акимыч исчез как утренний туман — тихо и незаметно, а я осторожно развернул оказавшийся тяжелым сверток.