Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо лечить, немедленно отправить в санаторий» (23 января 1922).

И через день тому же Молотову:

«Это и следующее письмо Чичерина явно доказывают, что он болен, и сильно болен. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлём его в санаторий» (24 января 1922).

И в заключении – два негромких аккорда. Первый из них вызывает слёзы, второй – тоже.

Тов. Уншлихту:

«Гласность ревтрибуналов (уже) не обязательна. Состав их усилить Вашими людьми, усилить их всяческую связь с ВЧК, усилить быстроту и силу их репрессий. Поговорите со Сталиным, покажите ему это письмо» (31 января 1922).

Тов. Каменеву:

«Не можете ли Вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд?» (24 апреля 1921)».

12 МАЯ

Сергей Тимофеевич Аксаков является в русской литературе фактически пионером жанра, который с большой охотой развивали многие наши отечественные писатели – от Тургенева до Солоухина. Книги Аксакова «Записки об уженье» (1847), «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» (1852), «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах» (1855) пронизаны лиризмом, отличаются тонкими наблюдениями за разными проявлениями живой и мёртвой природы, являются дельным справочником для охотников и рыбаков. А такие его автобиографические книги, как «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова внука» (1858) воссоздают помещичий быт XVIII века в его повседневности. Опирается в них Аксаков не только на собственные воспоминания, но на семейные предания – на историю трёх поколений семьи Багровых.

Писавшие об этих «семейных» книгах критики не случайно вспоминали Гоголя, который несомненно оказал влияние на Аксакова, который так же любовно описывает материальные бытовые детали: хозяйственные занятия, отношения бар и крестьян, барич с крестьянскими детьми, игры, вещи, праздники в их восприятии детьми и взрослыми. Живой, разговорный язык Аксакова придаёт колоритность психологическим портретам героев, выписывать которые писатель большой мастер.

А до писательства Аксаков занимался театральной критикой. Жил театром. Поддерживал знакомства с драматургами и театралами. И написал об этом в своих «Литературных и театральных воспоминаниях» (1856–1858).

Кстати, вот эпизод, свидетельствующий о безукоризненной порядочности Сергея Тимофеевича. В 1830 году в журнале «Московский вестник» был анонимно напечатан фельетон «Рекомендация министра», сильно раздраживший Николая I. Поспешили провести расследование. Редактор «Московского вестника» М. Погодин раскрыть имя анонима отказался. Над ним нависла опасность. Аксаков явился в полицию и заявил о своём авторстве. В III отделении на него завели дело. И только благодаря заступничеству драматурга князя Александра Александровича Шаховского, уважаемого двором, в том числе и близким к нему Бенкендорфом за стойкий патриотизм, Аксакова не выслали из Москвы.

И ещё одно произведение Аксакова – очерк «Буран», опубликованный в «Деннице» в 1834 году, – о страшном буране, погубившем в оренбургской степи под Рождество купеческий обоз. Считается, что этот очерк стал образцом для описания зимней бури Пушкину в «Капитанской дочке» и Л. Толстому в «Метели».

Его подмосковное имение Абрамцево явилось центром притяжения для писателей, художников, учёных. Частыми гостями Аксаковых были Гоголь, Тургенев, Шевырёв и особенно славянофилы – друзья сыновей Сергея Тимофеевича Ивана и Константина: А. Хомяков, И. Киреевский, Ю. Самарин. Можно сказать, что в Абрамцеве зародилось славянофильское движение.

Сергея Тимофеевича, отменного рассказчика, читатели ценили ещё и за воспоминания, которым он охотно предавался – писал мемуарные очерки. В 1852 году «Воспоминание о М. Н. Загоскине» «Биография М. Н. Загоскина» и «Знакомство с Державиным», в 1854 – «Яков Емельянович Шушерин и современные ему театральные знаменитости», в 1856 – «Воспоминание об Александре Семёновиче Шишкове». То есть, он умер 12 мая 1859 года (родился 1 октября 1791-го), шагнув в бессмертие: его будут читать всегда.

Википедия заканчивает рассказ о нём цитатой из А.Г. Горнфельда, написавшего вступительную статью к шеститомному Собранию сочинений С.Т. Аксакова (1909). Выступившего его редактором. Мне тоже хочется закончить разговор о Сергее Тимофеевиче этой цитатой: «Русская литература чтит в нём лучшего из своих мемуаристов, независимого культурного бытописателя-историка, превосходного пейзажиста и наблюдателя жизни природы, наконец, классика языка».

13 МАЯ

Алексеем Степановичем Хомяковым выдвинуты основные принципы славянофильства, которые увлекли его друзей и заставили правящие власти с подозрением всматриваться в эти принципы, а николаевскую цензуру – запрещать их проповедование.

Да и как было не запретить проповедь такого, к примеру, нравственного закона, который сформулировал Хомяков: «Простота есть степень высшая в общественной жизни, чем искусственность и хитрость, и всякое начало, истекающее из духа и совести, далеко выше всякой формальности и бумажной административности. Одно живо и живит, другое мёртво и мертвит». Ведь именно «формальность и бумажная административность» стали визитной карточкой чиновничьей системы в России.

Дело в том, что Хомяков и последовавшие за ним И. Аксаков, И. Киреевский, Ю. Самарин и другие под патриотизмом понимали не превознесение державности, как понимают это нынешние русофилы, а постижение смысла истории народа во всех её проявлениях, называя при этом тёмное – тёмным, а светлое – светлым. Гоголь, друживший с Хомяковым и с другими славянофилами, ценил их искреннюю любовь к своему народу и насмешливо писал о противостоящей этой любви доктрине официального патриотизма: «Многие у нас […] особенно между молодёжью, стали хвастаться не в меру русскими доблестями и думают вовсе не о том, чтобы их углубить и воспитать в себе, но чтобы выставить их напоказ и сказать Европе: «Смотрите, немцы: мы лучше вас!».

В этом смысле очень характерно такое стихотворение Хомякова:

Не говорите: «То былое,То старина, то грех отцов,А наше племя молодоеНе знает старых тех грехов».Нет! этот грех – он вечно с вами,Он в вас, он в жилах и крови,Он сросся с вашими сердцами —Сердцами, мёртвыми к любви.Молитесь, кайтесь, к небу длани!За все грехи былых времён,За ваши каинские браниЕщё с младенческих пелён;За слёзы страшной той годины,Когда, враждой упоены,Вы звали чуждые дружиныНа гибель русской стороны;За рабство вековому плену,За робость пред мечом Литвы,За Новград и его измену,За двоедушие Москвы;За стыд и скорбь святой царицы,За узаконенный разврат,За грех царя-святоубийцы,За разорённый Новоград;За клевету на Годунова,За смерть и стыд его детей,За Тушино, за Ляпунова,За пьянство бешеных страстей;За слепоту, за злодеянья,За сон умов, за хлад сердец,За гордость тёмного незнанья,За плен народа; наконец,За то, что, полные томленья,В слепой терзания тоске,Пошли просить вы исцеленьяНе у Того, в Его ж рукеИ блеск побед, и счастье мира,И огнь любви, и свет умов,Но у бездушного кумира,У мёртвых и слепых богов,И, обуяв в чаду гордыни,Хмельные мудростью земной,Вы отреклись от всей святыни,От сердца стороны родной;За всё, за всякие страданья,За всякий попранный закон,За тёмные отцов деянья,За тёмный грех своих времён,За все беды родного края, —Пред Богом благости и силМолитесь, плача и рыдая,Чтоб Он простил, чтоб Он простил!

Алексея Степановича, родившегося 13 мая 1804 года (умер 5 октября 1860 года), одинаково уважали и приятели-славянофилы, и противостоящие им западники. «Он необыкновенно целен, органичен, мужествен, верен, всегда бодр, – писал о Хомякове Николай Бердяев. – Он крепок земле, точно врос в землю, в нём нет воздушности последующих поколений, от земли оторвавшихся. Он совсем не интеллигент, в нём нет ни плохих, ни хороших свойств русского интеллигента. Он – русский барин и вместе с тем русский мужик, в нём сильна народность, народный духовный и бытовой уклад. Особенно следует подчеркнуть, что Хомяков не был аристократом в западном и обычном смысле этого слова, в нём чувствовался не аристократ с утонченными манерами, а русский барин народного типа, из земли выросший. Он был человеком высокой культуры, но не был человеком гиперкультурным, культурно-утонченным. В фигуре А. С., духовной и физической, было что-то крепкое, народное, земляное, органическое; в нём не было этой аристократической и артистической утонченности, переходящей в призрачность. Это фигура реалистическая, питание в ней не нарушено, не потеряна связь с соками корней».