Ледяной город - Карен Фаулер

Оливеру с Римой игра понравилась. Они играли в нее несколько раз в тот день и часто потом, раскладывая предметы друг для друга, если мама была занята. Чем чаще побеждал Оливер, тем больше ему нравился шпионаж. Он стал неисправимым любителем подслушивать на много лет вперед, может быть даже до конца жизни. И конечно, он знал о Риме гораздо больше, чем та могла сказать с ходу.

Рима помогла Тильде перенести вниз книги. Теперь все двенадцать лежали на полу, ожидая упаковки и отправки по почте. После этого Рима пошла к себе и сразу же обнаружила свои заметки в первом же месте, куда ей пришло в голову заглянуть, — в ящике с носками. Она закрыла глаза, припоминая, что увидела в обувной коробке, потом открыла их и записала:

Старые газетные вырезки; по крайней мере, самая верхняя — с отцовской подписью.

Билеты в кино.

Небольшая спиралевидная раковина.

Приглашение на свадьбу ее родителей.

Исписанная салфетка из бара.

Крохотные пластмассовые сладости из кукольного домика: тортик, три коржа, шоколадная обсыпка.

Стакан для виски, красного стекла.

Рима просмотрела весь список. Настоящий детектив постарался бы узнать, что написано на салфетке и какие именно газетные статьи Аддисон пожелала сохранить. Но Рима увидела достаточно, чтобы все четко представить себе. А увидела она следующее: коллекцию предметов, собранную влюбленным человеком — безответно влюбленным.

Она положила бумаги обратно в ящик с носками. Давние дела: Аддисон сильно изменилась с тех пор. Богатая, чертовски успешная писательница. Богатая, чертовски успешная, незамужняя писательница. Во всех интервью и статьях, которые читала Рима, не было и намека на постоянного партнера, да и вообще ничего о семейном положении Аддисон. Из этого, конечно, не следовало прямо, что Римин отец безнадежно разбил ее сердце. Аддисон была очень скрытным человеком.

Такое расследование требовало более крепких нервов. Рима сказала то, чего теперь хотела бы не говорить, в стремлении увидеть то, чего теперь хотела бы не видеть. Точка. Дело закрыто.

Да и дела никакого не было. И тем самым ipso facto, как сказал бы Оливер, не было никакой необходимости расследовать его. Рима могла бы заняться чем-нибудь другим. Научиться играть на гитаре. Освежить свой французский. «La plume de ma tante est sur la table». Посекретарствовать немного у Аддисон, о чем когда-то шла речь. Сменить постельное белье, наконец.

Рима спустилась вниз, в помещение для стирки, чтобы забрать свои простыни прежде, чем это сделает Тильда. Возвращаясь к себе с мягким, пахнущим мылом бельем, она ненадолго задержалась у компьютера — отправить письмо Мартину.

Вечером она уже могла с уверенностью сообщить Тильде, что Мартин приедет к обеду и останется ночевать, если в магазине его подменят.

Глава двадцать первая

На следующее утро Рима пропустила завтрак с Коди и Скорч, чтобы разобраться с посланиями от Констанс. Собрав вместе все непрочитанные письма и открытки, она улеглась в постель. Внизу суетились собаки, явно вернувшись с прогулки. Часы в холле пробили полчаса и сделали это еще три раза, прежде чем Рима закончила. Ей удалось найти еще пять упоминаний о Биме, которые она поделила на две группы: о Биме реальном и о Биме вымышленном.

Январское письмо: «Пришла рождественская открытка от Бима. Ты, наверное, знаешь, что он стал папой. Очень мило с его стороны, ведь мы так давно не виделись». (Римин отец — реальный Бим.)

От 17 марта 1978 года: «Мы такие же старые, как здешние холмы, и скрипим при ходьбе. Здесь не видно свежих, молодых лиц с тех пор, как перестал заскакивать Бим. Целую вечность! Когда отец Райкер запретил нам обзаводиться детьми, он явно не думал об отдаленном будущем». (Реальный Бим).

От 14 сентября 1983 года: «Я все-таки убеждена, что Бим невиновен. Есть куда более легкие способы избавиться от жены». (Вымышленный Бим.)

От 7 февраля 1984 года: «Боюсь, что мы все же не сойдемся насчет Бима, мистер Лейн. Я вспомнила кое-что важное: у Бима всегда была аллергия на кошек — моментально появлялась сыпь, и он начинал задыхаться. Он бы просто не смог держать кошку столько времени, сколько нужно, чтобы намазать яд на когти. И очень сомневаюсь, что его жена вообще когда-нибудь держала кошку в доме, — разве что собиралась расправиться с ним! Но тогда она получила по заслугам». (Некая комбинация из реального и вымышленного Бимов.)

От 30 сентября 1988 года — последнее упоминание: «Видела ужасный сон про несчастного старика Богана: он чинил крышу у отца Райкера, и я вскарабкалась по лестнице — сказать ему, чтобы он был осторожнее. Бим подошел ко мне с молотком — глаза черные и как бы подернутые пленкой, точно жабьи. Я оттолкнула его, и он полетел с крыши. Потом я подумала, что надо посмотреть, не убила ли я его. Или проснуться, что я и сделала. Целый день была сама не своя из-за этого.

Нет, насчет Бима Вы все-таки не правы: он любил Богана, а тот — его». (Реальный Бим.)

Дальше Констанс жаловалась на артрит, из-за которого пальцы превратились в настоящие когти: она даже одевалась теперь с трудом и не знала, сможет ли вообще держать в руках ручку. Но, как писала она, не стоит ее жалеть: у нее столько друзей в разных концах страны, она обучится жать на клавиши кончиком носа! Однако это письмо было последним.

После смерти отца месячные у Римы не отличались регулярностью. Теперь, когда они случились, стало понятно, откуда взялись вчерашняя усталость и сегодняшнее нежелание вылезать из постели. Ночная рубашка и простыни были испачканы кровью: все, что Тильда только что выстирала, опять подлежало стирке. Может быть, Риме следовало извлечь из этого урок. Но она предпочла погрузиться в размышления о том, что женщины удаляют обличающие пятна гораздо лучше мужчин. Этакое оружие из арсенала тайного женского знания. Предполагается, конечно, использование в мирных целях.

Рима приняла душ, оделась и пошла с горой постельного белья в помещение для стирки — не могло быть и речи о том, чтобы позволить Тильде выстирать это. Однако та уже запускала машину, чтобы приготовить простыни для Мартина. Все, что принесла Рима, пошло в общую кучу.

— Сегодня на обед будет особенный чай, — сообщила Тильда. — С листьями малины и кошачьей мятой.

Рима никогда раньше не имела дела с кошачьей мятой, но слово это звучало до невозможности игриво. Они пошли на кухню и стали дожидаться, пока закипит чайник. На холодильнике, прикрепленное магнитом, висело письмо от очередного поклонника.

Уважаемая миссис Эрли!

Я купила «Больничные кровати» на благотворительной распродаже. Мне нравится, когда в книгах есть рецепты, так что мне очень понравились Ваши «масляные пирожные». Но «полторы палки масла» меня удивили. Разве нельзя было дать более точное указание? Кто же измеряет масло в палках?

Поэтому мой интерес к книге резко упал. Я не собираюсь дочитывать ее, пока не узнаю от Вас про количество масла.

По радио Натали Мерчант умоляла родину покачать ее колыбель.[64] Капли дождя падали на дорожку, вода в купальне для птиц покрылась рябью. Рима уселась со своей чашкой за стол, где еще стояла чашка Тильды вместе с тарелкой, и жидкость из заварочного шарика стекала на остатки тостов. Рима лениво подумала о том, что за чай нужно приготовить для сына-который-приедет-к-обеду-но-не-столько-из-за-тебя-сколько-из-за-малосимпатичной-тебе-девушки.

Рядом с тарелкой Тильды лежал номер «Сентинела», слегка влажный по краям и сложенный так, что фотография Аддисон оказалась сверху. «А. Б. Эрли: гранд-дама убийства», — гласила подпись. То ли из-за игры света, то ли из-за угла, под которым падал Римин взгляд, зубы Аддисон казались просто лошадиными.

Рима поняла, что смотрит на стол так, будто это загадка, в которой надо разобраться, — что заключают в себе тарелка, чашка, газета? Как, должно быть, утомительно вот так смотреть на мир. И как трудно перестать делать это, однажды начав.

Несмотря на вчерашние открытия на чердаке, несмотря на сегодняшнее чтение писем, Рима еще больше утвердилась в своем решении бросить игру в детектива. И была почти уверена, что бросила. Собрав посуду — вероятные улики, — она положила ее в посудомоечную машину и села за стол, чтобы почитать про Аддисон.

Предполагалось, что статья служит анонсом к речи Аддисон перед библиотекарями — «Грани воображаемого», — но большую часть ее занимала биографическая справка. Особый акцент делался на роли Санта-Крус в жизни писательницы: ее отец-рыбак (все местные знали, что в действительности это ее дядя), ее работа в этом самом «Сентинеле»… Единственный абзац, в котором Аддисон цитировалась прямо, выглядел притянутым за уши. Приводились ее слова о том, что 11 сентября стало испытанием, которого американская система управления не выдержала, и что еще одна подобная атака уничтожит все остатки демократии в стране. Как люди не понимают, что нынешние правители способны устроить еще и не такое, если почувствуют угрозу своей власти?