Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

Я отправлялся на Землю, чтобы попытаться как-то прекратить обе истерики — но почти не сомневался, что, скорее всего, ничего не выйдет.

А перед тем как улететь, я зашёл в мастерскую Амунэгэ, взглянуть, закончил ли он макет.

Он закончил или почти закончил. Показал — и взглянул на меня вопросительно.

Я долго смотрел на макет.

Стеклянная, невероятно голубая, невероятно чистая, стремительная и совершенно живая волна лизала выдранный взрывом кусок звездолётной брони. Искорёженный и оплавленный металл застыл причудливыми потёками; в сгустках и стекающих каплях угадывались часть скафандра Армады, детская игрушка-белёк, погнутая шкала водяных часов с расплывшимися делениями, тянущиеся из мёртвого живые руки — ладони с перепонками между пальцами… На выступающем куске брони висел кожаный шнурок с «сердечком Хэталь» — галькой с дырочкой, древним, как Шед, и трогательно наивным амулетиком ребёнка, приносящим удачу.

Я не умею закрывать ноздри изнутри. У меня перехватило дыхание по-человечески. И Амунэгэ, заглядывая мне в лицо, спросил:

— Тебе понятно, да, Старший Вадим? У меня получилось сделать понятно?

— Даже для человека, — сказал я. — Можно мне сфотографировать?

Амунэгэ согласно свёл пальцы. Большое, большое счастье, что он остался жив. Блистательно талантливый мальчик, знаете ли. Архитектор. Кто бы мог подумать, что его довольно, всё-таки, дилетантское увлечение скульптурой выльется вот в это…

В этот душераздирающий памятник. По замыслу — Шеду. По смыслу — всем нам, видимо.

— Скоро уже мы отсюда уйдём, — сказал я. — Вот найдём подходящее место для эвакуации детей — и вы будете их воспитывать. Чуть-чуть осталось. Важно ведь, чтобы там был хороший пляж, правда?

Амунэгэ взял меня за руки и ткнулся лицом в мои ладони. Детский жест, вообще-то.

— Старший брат, — сказал он глухо, — мне иногда кажется, что ты врёшь. Обо всём хорошем — врёшь. О детях врёшь, хоть мы и видели видеозапись. И об эвакуации врёшь. Чтобы нам было чуть легче. Но всё равно — я благодарен.

Я высвободил руку и погладил его гриву, заплетённую в три косы:

— Ну вот ещё выдумал, тюленёнок! Я уже слишком старый, чтобы врать, ты же видишь.

Чуткий умница…

И отпустил он меня — нехотя. А у его мастерской меня перехватил Хэлга, пилот Армады, очень красивый и на удивление отчаянный мальчик.

Я ещё подумал: все наши тюленята — такие юные… Едва за Межу. Или — на третьем десятке. Их взрослые не выжили вообще. Последним их Старшим был Рютэ из Олу, да… по сути, у нас тут тоже дети, ну — из моих лет они видятся, как дети. Но это уж Земля точно не примет во внимание.

Хэлга меня остановил, и я ему улыбнулся:

— Проводить меня пришёл, маленький братец? Это хорошо, проводи — а то тяжело мне, знаешь, улетать от вас…

Ему пришлось нагнуться, чтобы заглянуть мне в глаза снизу: забавная шедийская любезность, обозначение младшего:

— Вадим, скажи, всех уцелевших бойцов — убьют?

Телепаты…

— Не болтай ерунды, — сказал я сердито. — Как тебе это в голову пришло, что за паранойя?! Или ты вдруг испугался, белёк?

И он невольно улыбнулся, печально:

— Прости, глупо прозвучало. Мне очень хочется увидеть детей. И я знаю: нам не позволят. Ведь не позволят ни за что? Штатским — быть может, а нам — нет. Я прав?

— Дурачок ты, Хэлга-Орка, — сказал я ворчливо. Такой, знаете, старый дед, которого раздражают наивные детские глупости. — Вот сейчас-то — с чего бы убивать вас, кому это нужно?! Вам, дорогуша, предстоит восстанавливать культуру, детей воспитывать. В Океан мы все успеем, знаешь ли. Но перед этим придётся как следует поработать. Или ты хочешь, чтобы эти дети остались вообще без взрослых?

Он посмотрел на меня укоризненно:

— Думаешь, люди отдадут детей нам?

— Люди?! — возмутился я так, что никакой Станиславский не усомнился бы. — Это какие такие «люди»?! «Люди» на Эльбе — это мои люди! «Люди» — это я. Я решаю. И нечего делать драматическое выражение лица! Да! У нас с вами ещё вагон дел. Улажу на Земле — и заберу отсюда вас всех.

Хэлга смутился, а я дожал:

— А будешь распространять тут уныние — я не посмотрю, что ты сейчас не носишь форму! Отправлю чистить кондиционеры или водяные фильтры не в очередь, чтобы времени на глупости не было — будешь знать! Развели тут слякоть, взяли моду…

И он поверил, а у меня чуть отлегло от сердца.

Остальные пришли встретить модуль и проводить модуль — и по их лицам надежда скользила, как солнечный зайчик: то появится, то исчезнет.

Я видел: им не хочется меня отпускать. И мне не хотелось, чертовски не хотелось улетать от них. Я дико боялся вернуться к атомному пепелищу.

Можно подумать, этот огонь будет разбирать, где шедми, а где земляне, где военные, а где гражданские… Все мы в дивном новом мире после великой победы — лишние…

Как говорил древний поэт: «Лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстоянье». А я много лет работал на таком большом расстоянии от Земли, что уже хорошо рассмотрел её лицо. В интересных подробностях.

Со мной летели Аня Голуб, Бэрей из Лэхи, Рубен, Андрюша, другая Анечка, Потоцкая, и Гэмли с острова Суа через Шерайа. Педагог, врач, акушерка, комконовцы и этнограф. Ну и на Земле нас должны были встретить Юлик и Алесь. Воины света, так сказать. Стая голубей мира.

И от ожидания чего-то очень скверного у меня горячим и душным обручем сжимало сердце. До боли.

* * *

Воропаев, глава КомКона, принял меня одного. И с порога взял тон разноса подчинённого:

— Вадим, ты не мог бы объяснить, в чём дело? Как получилось, что Демидов сперва связался с Эльбой, уже потом доложил мне, а в Оборону вообще не подумал сообщить? И как получилось, что ты отправил к этому их «Форпосту» своих людей раньше, чем мне вообще стало известно об этих детях? И твои… «мальчики»…

Я улыбнулся и пожал плечами:

— Ну что ты, ей-богу, Самуил Георгиевич! Демидов — мой студент, пусть и бывший. На автомате, на автопилоте… Куда обращаться по поводу пленных шедми? На Эльбу. Всё ведь логично, правда?

— В обход руководства?

Я опять улыбнулся.

— Да, двоечник, двоечник. Ему все кураторы КомКона — руководство… Да там у них, на Эльбе, и транспорта-то своего нет — видишь, подкинул попутный грузовик какой-то, удивительно, как они его уговорили… я уж замолвил за пилота слово, мол, по особому заданию КомКона…

Воропаев запыхтел:

— Слушай, Вадька,