Глаз дракона - Энди Оукс

— И наркотики?

Чжэнь кивает, но внезапно по ту сторону его глаз вспыхивает осознание. Он расслабляется в тисках рук Яобаня. В его выражении появляется развязность.

— Вы не знали, что Цинде — брат Се, так? Тоже мне БОБ!

Пиао чувствует, как по шее поднимается волна злости, воротник удавкой душит его. Ему срочно нужно его ослабить. Дело движется быстро. Слишком быстро. Как грузовик, несущийся под откос холма. Он должен был знать про Се, про каждого члена семьи Цинде. Надо было всё выяснить про этого мудака. Какого размера у него трусы. О чём он думал перед тем, как лечь спать; о чём думал, когда просыпался. Всё это написано в отчётах, в бездонной груде папок, угнездившихся у него дома на столе, рядом с полупустой бутылкой Цинтао. И прочитать эту кучу бумаг у него постоянно нет времени. Он обходит стол, идёт мимо девушки. Её тело — прочная основа эротических снов.

— Мы тоже допускаем ошибки, и мы имеем на них право. Но такой мудак, как ты — совсем другое дело. Будь отныне крайне осторожен, мистер Владелец Ресторана. Потому что теперь мы знаем твою слабость.

Старший следователь проводит рукой по столу, и две пачки банкнот падают в мусорную корзину. Чжэнь бьётся в объятиях Шишки; ножки кресла молотят по полу.

— Ублюдки. Вы ублюдки…

Потихоньку разгорается пламя. Белое — в жёлтое, потом оранжевое. Пиао спихивает в огонь ещё одну пачку.

— Будь осторожен, мистер Чжэнь. Когда знаешь чью-то слабость, это может быть страшным оружием. Это трещина в душе.

Старший следователь поднимает с пола пистолет, выдёргивает обойму на девять патронов. Идёт к двери. По его кивку Яобань разжимает руки и протискивается мимо секретарши.

— Не хотите ли пару вечеров провести со мной за стаканчиком чего-нибудь горячительного?

Он улыбается. Глаза девушки мертвы. Вопрос повисает в воздухе, как высохшая макаронина на лацкане его кителя.

— Похоже, нет.

Он открывает дверь, они выходят на лестничную площадку. Последний взгляд брошен на Чженя, упавшего на колени рядом с корзиной, пальцы его роются в углях, пытаясь вытащить обгорелые банкноты в десять юаней.

Они идут к машинам. Предки плачут моросью… всепроникающей. Дорога Сицзан теряется в туманной дымке. Мир вокруг завальцован, разглажен. Машины движутся медленней. Слова тоже. Яобань закуривает «Чайна Бренд», протягивает пачку Пиао. Тому такие уже не нравятся. Неделю он курил «Панду», помнит сладость их импортного табака. Он отказывается.

— Этого Се, Босс, вряд ли особо сложно найти. Я покопаюсь в его деле и вытащу список мест, где он любит бывать.

Старший следователь чувствует вкус дыма сигареты, висящей в сыром воздухе. Он кажется знакомым. Совсем как родной дом.

— Не надо никаких списков. Я знаю, где нам найти Се…

Вдали раздаётся стон, долгий, медленный. Баржа слепо скользит по поверхности реки. Пиао интересно, что думает команда про солнце, жаркое и яростное, оставшееся далеко позади.

— …его арестовали месяц назад. Сейчас он кукует в Гундэлинь…

— Несомненно, удачное место для всяких мудаков. Но значит он никак не мог участвовать в убийстве Цинде и прочих, если его засадили в «Лес Добродетели».

— Щупальца осьминога могут тянуться далеко за пределы норы, где он сидит.

Яобань выкидывает бычок сигареты на тротуар, тот разлетается вспышкой искр. Проходя, Яобань давит его подошвой.

— Надо бы навестить его, а, Босс? Такой деятельный человек, и в «Лесу Добродетели». Наверно, он там сильно тоскует.

«Лес Добродетели». Снова всплывает это название. Как зубная боль, оно требует к себе внимания.

К черту кашель. К черту одышку. Пиао сдаётся и берёт у Шишки «Чайна Бренд», на вкус она похожа на все несбывшиеся надежды.

— Да, в Гундэлинь невыносимо скучно, — говорит он через дым.

— Нанесём гражданину Се дружеский визит.

Он греет руки дыханием, наполненным дымом. Машина промёрзла. В квартире наверняка ещё холоднее. Он выруливает домой.

Глава 16

Рапорты. По бумаге маршируют буквы и цифры, выстраиваются в серийные номера, сообщения осведомителей, санкции на въезд-выезд, даты ареста и заключения в тюрьму. Это тоскливое занятие, прерываемое лишь сигаретами или очередным чайником жасминового чая, бесплодно, как пустыня. Потом мучает кашель, а во рту стоит горечь заварки с привкусом мозолистых пальцев сборщиков чая.

Юншэ. Фэн. Дэцай. Цзыян. Прав был Жэньтан. Все заключенные из Гундэлиня. Просто преступники, сумасшедшие или недовольные властью. Описание арестов, обвинения, заключения врачей… лист за листом, строчка за строчкой. И, наконец, неизбежное преступление, за которое государство считает нужным убить. В конце каждого дела — жирный красный штамп об исполнении приговора. Несколько шагов. Силой ставят на колени. Досылается патрон. Выстрел. А через сутки их выуживают из Хуанпу. Изуродованных… каждый кусочек тела, пригодный для опознания, вырезан, оторван или раздроблен. А протоколы обследования тел казнённых лежат на месте. После приведения приговора в исполнение, в государственной тюрьме или публично, тела немедленно кремируются. Иногда государство отдаёт родственникам прах. Иногда нет, и власть сама решает, куда его девать. И после смерти они остаются государственной собственностью. Никаких сомнений.

Пиао собирает дела. Их зернистые чёрно-белые лица потерялись в бумажном водовороте. Их жизни — серийные номера, пиксели на экране монитора. В комнате холодно, чай стынет. Пиао натягивает повыше одеяло, подносит чашку ко рту. Неожиданный вкус долгого летнего дня. И внезапная злость, что четвёртого числа четверо людей были казнены и сожжены по воле государства. А пятого числа те же четверо убитыми и изуродованными вытащены из реки!

Перед тем, как пойти спать, старший следователь читает ещё одно дело. Пара минут, чтобы прочесть. Намного больше — чтобы уснуть.

Е Ян. Дата и место рождения. Номер американского паспорта. Цвет глаз. Цвет волос. Семейный статус. Даты въезда и выезда из страны. Е Ян… вот ключ, знать бы, к чему. В конечном счете, все, что у него сейчас есть — шёпот чутья, а не громкий голос фактов и доказательств. Чутьё — знакомая территория, но кажется чужой. Опасной.

Он не помнит, как заснул. Только что читал — и вот листы бумаги сыплются на пол, чашка наклоняется. Жёлтая, как моча, капля чая стекает на бумаги. Во сне — как нигде. Время без признаков жизни. Когда он просыпается, чайная капля уже высохла. Пиао собирает бумаги, снова пьет чай. Умывается и одевается. Думает о Барбаре, и она звонит.

— У тебя выходной, может быть, покажешь мне Шанхай старшего следователя Суня Пиао?

Его мокрые волосы не расчесаны и похожи на лапшу в чернилах кальмара.

— Через полчаса буду у отеля.

День сияет. Голубое небо без тени облачка. Редкость в это время года. Город блаженствует. Улицы полны людей, на веревках поперек улиц белыми парусами развевается чистое белье.

Сначала — в Юфоси, Храм Нефритового Будды. Потом севернее, к надгробию Люй Суня. И на юг вдоль Чжуншандун Люй, два часа по реке, к месту, где Хуанпу впадает в Янцзы. Пиао в белой рубашке с закатанными рукавами. Солнце нежно целует кожу. Барбара на фоне города. Он видит только Барбару. Каждую секунду и каждую деталь. Завязки платья на плече. Легкая улыбка уголками губ. Свободные движения стройных ног, нога легко ложится на ногу, проблеск розовой кожи бедер с кусочком белого.

Они едят в ресторане Синья на улице Нанцзин. Весенний суп, белое куриное мясо и хрустящий рис… корочки риса со дна кастрюли, подсушенные в духовке. В бульоне рис звонко потрескивает. Благоухающая утка в глазури, золотисто-медового цвета, и на вид во рту просто растает. Гуйи, китайский окунь… разделан и приготовлен в форме цветов хризантемы. Лапша «борода дракона». А на десерт личи, кумкват и лонгань… «глаз дракона».

Потом они едут на юго-запад через бывшую французскую концессию. Пагода Лунхуа, с ее семью каменными ярусами, деревянными балкончиками и красными колоннами, как деревянный винт, плавно вкручивается в синеву дня. В соседнем парке они пьют жасминовый чай, из белых цветов и черных танцующих листьев. Запах чая — плод тайного искусства. Им хорошо разговаривается, только на Чжоншанси Люй, где поток машин напоминает монолит из ревущей стали, лёгкий разговор останавливается. Пиао едет на север через Тяньяцзяй Люй, на подъезде к крытому стадиону движение машин полностью прекращается. По тротуару медленно движется толпа людей. Позади Пиао останавливается грузовик из «Свободных перевозок», оливково-зеленые мундиры выплескиваются на дорогу. Тощие тела, черные козырьки закрывают глаза. Их лица — творение одного мастера по одному образцу. Старший следователь предъявляет значок полицейского.

— Что-то случилось?