Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сергеев, оценивая это показание, говорил, что он придал этим сведениям такое важное значение, что даже для проверки Кухтенкова ходил на огород и садился в грядках по указанию Кухтенкова, чтобы установить, мог ли он с того места слышать разговор людей, сидевших на скамейке, и убедился, что мог.
Но далее этого рассказ Кухтенкова развития у Сергеева не получил и был так же, как и все остальное, подшит к «Делу». Пожалуй, что даже проверка Кухтенкова была приведена Сергеевым уже так, в разговоре, или если он действительно и проделал ее, то уже как частный человек, а не как следователь, так как в последнем случае по закону, на который все опирался Сергеев, он должен был бы составить соответственный протокол, какового в «Деле» не было.
А между тем показание Кухтенкова могло быть очень важным; оно первое называло имена некоторых из тех работников советской власти, которые непосредственно участвовали в акте сокрытия тел убитых в Ипатьевском доме. Показание Кухтенкова снова вызывало к жизни вопрос о розысках тел в районе Ганиной ямы, совершенно заглохший после неудачи, постигшей офицеров. Особенно в этом смысле оно было важно для Сергеева, который, согласно своей программе, ставил следственное производство в теснейшую связь с нахождением тел.
Но Сергеев ничего не сделал.
Простым опросом жителей Верх-Исетска выяснилось бы, что представляют собой фигуры Ермакова, Костоусова, Партина и др.: каково их прошлое и какова была их деятельность при большевиках; были ли какие-нибудь связи между этой компанией и Ганиной ямой; и немного труда стоило бы Сергееву узнать, что Ермаков и его помощник Ваганов были «в близких отношениях» с Исааком Голощекиным, который и поставил Ермакова военным комиссаром Верх-Исетска и при помощи «особого отряда» Ермакова приводил в исполнение все свои кровавые деяния по искоренению контрреволюции и упрочению советской власти в районе Верх-Исетского завода. Сергеев хотя бы из простого любопытства поинтересовался бы спросить Кухтенкова, что он понимает под определением вида совещавшихся деятелей – «воинственный», хотя сам в протоколе поставил это слово в кавычки. Значительно позже жена Леватных определила вид своего мужа в это утро, как и бывших с ним Ермакова, Костоусова и прочей компании, словом «грязный» и пояснила, что они все были перепачканы в глине и пыли. Ведь для Сергеева ясное определение вида людей, работавших по сокрытию тел убитых, имело большое значение. Но его ничего не интересовало.
Все эти дефекты, упущения, преступные игнорирования фактов и сведений, получившихся следственным производством, приходится отмечать теперь не ради придачи настоящим запискам критической тенденции, а дабы подчеркнуть более рельефно те причины, которые долго держали истинный характер всех уральских преступлений советской власти против членов Дома Романовых под флером тайны и позволили развиваться в обществе всевозможным версиям и легендам, благоприятным советским главарям и каким-то тайным, мрачным политическим деятелям за границей, преимущественно в Германии. Теперь, когда с падением Омска исчезла серьезная угроза прочности советского режима в России и ненациональные монархические тенденции германофильских российских кружков отошли в далекое будущее, работа агентов того или другого лагеря вокруг Царского дела почти совершенно затихла. Но в то время, когда еще была надежда на возможность победы Омска, оба указанных противника проявляли кипучую деятельность, каждый со своей точки зрения и в своих интересах, в целях затемнить и исказить истину совершившихся злодеяний, оказывая такое сильное влияние на мысль правительственных и общественных кругов, что истина событий подвергалась опасности потеряться для будущей беспристрастной истории переживаемой эпохи.
Выше уже указывалось, как отразилась неудача в поисках тел убитых на офицерах и на уголовном розыске. В следственном производстве согласно программе, намеченной себе Сергеевым, неудача остановила его деятельность в плоскости установления факта – было ли совершено убийство в действительности или нет? Август, сентябрь, октябрь, ноябрь – следственное производство стоит перед этим вопросом, считая недостаточными все те данные, которые разбирались выше, но не предпринимая никаких самостоятельных по своей инициативе шагов для розыска новых свидетелей, новых данных.
Еще первый свидетель Федор Никитич Горшков, рассказывавший свою историю прокурору 29 июля, указал и на источник его сведений, назвал лиц, которые знали детали ужасного зверства, совершенного в доме Ипатьева. Эти лица живут тут же, в городе Екатеринбурге; вызвать их – дело минуты. Но только 6 декабря этот первоисточник данных, послуживших поводом для предварительного следствия, допрашивается Сергеевым. Это Капитолина Агафонова, сестра разводящего охранной команды Анатолия Якимова, скрывшегося из города вместе с большевиками.
«По словам брата, присутствовавшего при казни, – рассказывает Агафонова, – злодеяние было выполнено таким образом: часу в третьем ночи всех заключенных в доме лиц разбудили и попросили сойти вниз. Здесь им сообщили, что скоро в Екатеринбург придет враг и что поэтому они должны быть убиты. Вслед за этими словами последовали залпы, и Государь и Наследник были убиты сразу, все же остальные были только ранены, и потому их пришлось пристреливать, прикалывать штыками и добивать прикладами. Особенно много возни было с фрейлиной: она все бегала и защищалась подушками, на теле ее оказалось 32 раны. Княжна Анастасия притворилась мертвой, и ее также добили штыками и прикладами. Сцена расстрела была так ужасна, что брат, по его словам, несколько раз выходил на улицу, чтобы освежаться. Кто именно участвовал в расстреле и сколько человек, брат не говорил; помню, что он упоминал о каких-то латышах и говорил, что стреляли не красноармейцы, а какие-то главные, приехавшие из Совета. Этих главных было пять человек. После убийства тела убитых перенесли в автомобиль и увезли в лес».
После этого описания ужасной картины расстрела, казалось бы, не могло быть сомнений в факте совершившегося в доме Ипатьева преступления. Агафонова, подтвердив в общем показания Якубцева, Летемина, Старковой, Марии Медведевой, дала новые существенные для дела указания, что в расстреле участвовали латыши и пять каких-то главных, приехавших из Совета. Данная эта была существенной не только в юридическом отношении: она указывала, что для расстрела руководители преступления почему-то не воспользовались людьми охраны, состоявшей, как известно, из русских рабочих, а прибегли к «латышам» и каким-то «главным» из Совета. То же говорил и Старков своей матери, что их, рабочих, в эту ночь не пустили в дом; то же говорила и Мария Медведева со слов своего мужа, что кроме него никто из охранников участия в расстреле не принимал.
Если бы в Екатеринбурге между военными властями, занимавшимися расследованием, с одной стороны, уголовным розыском – с другой и гражданским следствием – с третьей, существовали нормальные взаимоотношения, сотрудничество и доверие в достижении одной цели, то, вероятно, даже при наличии рассмотренных выше материалов дело о расстреле бывшего Государя Императора было бы уже значительно более освещено и раскрыто, чем это оказалось в действительности к 22 января. Много времени для раскрытия истины было потеряно; много следов преступления успело сгладиться и исчезнуть безвозвратно, а Исааки Голощекины, Янкели Свердловы – из одного лагеря и Соловьевы и Марковы – из другого продолжали успешно творить свое дело, злое дело на Руси и для России. Выше уже говорилось, что прокурор Иорданский, по его словам, стремясь улучшить положение дела, определял для наблюдения к отдельно работавшим организациям товарищей прокурора, но указанные уже причины внутреннего характера, а часто и личного свойства не помогали объединению работы в одном направлении и дружном усилии. Мало того, товарищ прокурора Пермского окружного суда Тихомиров не только не содействовал своему прокурору Шамарину в деле собственного направления работы уголовного розыска, но, опять в тайне, всецело, несмотря на предупреждения прокурора, поддерживал ложность путей, избранных уголовным розыском в работах по Царскому делу. Уже после передачи дела следователю Соколову и ликвидации деятельности военно-уголовного розыска прокурору Шамарину было предъявлено на заключение дознание, изъятое от бывших чинов уголовного розыска. Шамарин, ознакомившись с ним и с определявшейся в нем деятельностью Тихомирова, был вынужден высказать в заключение: «Я теперь ясно вижу, что моих советов Тихомиров не послушался и свою деятельность, направленную на рекламирование и восхваление деятельности Кирсты, от меня скрыл».
Могло ли что-нибудь подобное быть в прежнее время, чтобы товарищ прокурора тайно от своего патрона входил в соглашение и поддерживал лицо уголовного розыска, с деятельностью которого не был согласен прокурор? Такое положение могло создаться только как результат разврата, внесенного керенскими судебными реформами и общей расшатанностью моральных начал, как наследие революции 1917 года. Можно ли было при таких условиях ожидать, чтобы правда о злодеянии, совершенном Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским в Ипатьевском доме, вышла бы когда-нибудь наружу?