Прозрачные звёзды. Абсурдные диалоги - Олег Юлис

— Вы хотели бы видеокамеру иметь когда-нибудь? Она бы радовала Вас?

— Удивительное дело, мне все время некогда… Камера у меня есть.

— Если я вдруг потеряю, Вы мне дадите на недельку свою камеру?

— Дам.

— Почему Вы мне дадите камеру?

— Потому что буду верить, что вернете.

— Вы хотели помочь также Габышеву и гордитесь, что помогли ему, потому что книжка понравилась многим?

— Не поэтому. Я просто горжусь, что пробил это дело.

— Писатель из него получится? Он еще что-то написал?

— Из него уже получился писатель, потому что он написал эту книгу. И окружающие его тексты очень любопытны… А что, Грибоедов писатель, что ли? По Вашим оценкам, или Виктор Ерофеев? Я не сравниваю Габышева с ними, но этого достаточно.

— Когда Вы предполагаете, что Вы выскочка, карьерист, то Витя Ерофеев гораздо более выскочка?..

— Мы с Вами договорились, что не переходим на личности. Вы нарушаете мое условие. Я сказал, что это не трусость, это позиция — про живых я не говорю.

— Хорошо. А про покойников?

— Про покойников можно говорить. Если я писал критику, то я писал только положительную критику — потому что мне интереснее раскрыть что-то замечательное, что другие не видят, чем выдавать фишки или расценки.

— Вы будете мне благодарны, если я поймаю Вас на вранье?

— Да.

— А почему Вы будете мне благодарны?

— Потому что я себя воспитываю.

— Будете совершенствовать себя, как Лев Толстой, до семидесяти восьми лет?

— Никогда не поздно.

— Андрей, скажите, в рекомендации Вы соврете, что читали мою книжку, хотя только держали ее в руках? Напишите, пожалуйста, что я юморист замечательный…

— В рекомендации в Союз писателей я сам найду эпитеты.

— Вы держали в руках книгу Майи Плисецкой «Моя жизнь в искусстве»? Обложку ее книги украшают такие слова: «Из жизни я вынесла бесхитростную философию: люди не делятся на классы, на расы. Люди делятся на хороших и плохих. И — хороших во все времена было меньше». Вы тоже считаете, что хороших было меньше?

— Вы знаете, на моем веку хороших было больше, потому что я не имел дела с плохими. Да… Больше было хороших…

— Призову на помощь Блока: «… чтобы по бледным заревам искусства узнали жизни гибельный пожар». Теперь спрошу, когда Вы спасались из пожара жизни, что Вы старались вынести из него?

— Сейчас это не получится сформулировать. Если бы были живые люди — то живых людей.

— А метафизическое добро — какое?

— Метафизическое — раньше я имел всегда рукопись, то что в работе — хранилась в чемоданчике, чтобы можно было удрать. Неоконченная рукопись — я схватил бы ее.

— В чем все женщины сходились, упрекая Вас?

— В жадности.

— Недостаточно зарабатываете, да?

— Ни в чем меня они не упрекали, пока не доходило до ссоры. Ссора же — не упреки, а оскорбления. Перечислить же все оскорбления… я не в силах. Может быть обобщая, недостаточно чувствую и вижу других людей…

— Вы можете бросить общий упрек женщинам?

— Общий упрек, который могу бросить — является и их единственный достоинством и признаком: они другие.

— Утомляемость, усталость — как Вам знакомы?

— Как и Вам.

— Вообразите, что по метеоусловиям планеты люди сорок тысяч лет имеют возможность видеть звездное небо один раз в сто лет. Вы — живущий в этом поколении в течение трех часов увидите звезды. На Ваш взгляд, для большинства это будет событием, одним их выдающихся событий жизни или десятистепенным? Увидели, поговорили, в газетах почитали…

— Вычтите из этого так называемые mass media… С помощью их все отнесутся к этому как к выдающемуся событию. Независимым человеком останется тот, кто напьется от предчувствия раньше и упадет в канаву. А все остальные будут смотреть и для всех это будет событие в жизни.

— Что такое выдающееся событие на Ваш взгляд? Перечислю: посадили в тюрьму, выпустили из тюрьмы, есть прописка — нет ее; есть дом — нет дома, брачная ночь, рождение ребенка. Что-нибудь добавите?

— Рождение детей, смерть родителей.

— Вы вышли в 11, до какого часа будете смотреть на звезды? До двух часов?

— Один раз в жизни? Все время буду смотреть.

— Придете домой — сразу спать ляжете?

— Как-то глуповато это все, но мне кажется, что я вообще не лягу, я пить буду после этого.

— Андрей, как Вы думаете, я на самом деле такой глуповатый, невоспитанный или большинство своих вопросов я позаимствовал у поэтов, писателей, прочих придурков… На какую часть это мое изобретение? Сколько моего, сколько чужого?

— У Вас опыт есть? Сколько интервью Вы провели?

— 31-е.

— (Разводит руками. Молчит.)

— Вы помните страшные минуты, когда жизнь Вас выталкивала из себя, еще миг — и человек скажет себе — лучше бы я умер?

— Были минуты отчаяния, скорее — ужасного омерзения. Но я слишком хорошо знаю — на то Божья Воля, и сам я этого не сделаю. Так, чтобы мне жить не хотелось было в крайней степени отвращения, омерзения, уныния. А ведь теперь я истолковываю это как грех. Надо как-то выкарабкиваться из греха.

— Вы рады, когда не надо ни о чем думать, когда живете машинально? Пять минут, десять… Нуждаетесь ли Вы в этом? Как часто это случается с Вами?

— Конечно, нуждаюсь. Выпить — хорошо, но алкоголизм — плохо. Также есть бездна способов уходить от реальности — смотреть TV или читать детективы, но постепенно накапливается отвращение к себе, уход связан с неуважением к себе, и когда это отвращение к себе накапливается, становится слишком большим — возвращаешься к сознанию… Когда сознание отдыхает, не значит, что его нет. Оно работает… Я не считаю потерей времени ничего, кроме… уныния.

— У меня с собой бутылочка коньяка, выпьем по рюмочке? Я соврал, нету. Это святое, или Вы меня прощаете?

— Если бы душа горела, то это было бы оскорблением. Но поскольку я не нахожусь в состоянии похмелья, то… Если бы в этом состоянии облома — можно и морду набить.

— Вы кому-нибудь дали пощечину в жизни?

— Мне кажется это таким театральным жестом.

— Простите меня пожалуйста. Простили Вы меня?

— Принимаю Ваши извинения. А прощать — Бог простит.

— Вы идете по тротуару… Очень опаздываете. Слышите — машины сталкиваются, страшный грохот. Бегут люди — помочь, кто-то зеваки, третьи — убегают, потому что непереносимый кошмар. Вы найдете что-то четвертое? Как Вы воспринимаете чужую боль, трагедию?

— Если не нужна помощь, пройду мимо. Я старательно не делаю то, что делают другие. Конечно, я буду думать — в зависимости от картинки… Буду стараться помочь, если могу помочь. Опоздание тут ни при чем.

— Приступы, приливы счастья, когда не знаешь откуда, бывают еще?

— Да.

— В этом месяце было? Вспомните.

— Последние три недели были связаны с таким количеством смертей, что они перекрывали… И тем не менее бывали моменты, что я чуть не на колени падал от счастья…

— Опишите это состояние.

— Мы говорили об иконе, о молитве… Я чувствую недовольство собой, уныние, безнадежное состояние — и вдруг мне подается явный знак, и снова я обретал ток жизни. Душа жива, я реагирую на все правильно — и уже не нахожусь в том состоянии, которое меня угнетало. Есть и философия чуда — не только в виде плачущей иконы. Вы видите, что все — чудо, чудо, чудо — и вы счастливы.

— Андрей, кто из Ваших друзей радовался бы, участвуя в этой беседе? С Вами, без Вас?

— Очень много людей… Но если верить Вам, что интервью покажут всему Израилю, то, может быть, многие и там обрадовались бы. Это обстоятельство перевешивает Вашу личность довольно сильно.

— К власти пришли еще живые изуверы. Начинают издавать законы гораздо более страшные, чем 80 лет были. Люди дружно голосуют. Идеологи более изощрены. Например, запрещено разговаривать с близкими людьми, а лишь с незнакомыми — сколько угодно. За нарушения — штраф. Праздники отменят… Месяца через четыре наша казна так пополнится, что мы выходим на самый высокий уровень благосостояния, обгоним всех. Народ поверил, проголосовали. Голосуют за все другие указы. Одно новшество — визу недовольным будут присылать домой, дорогу оплатят. Вы, конечно, останетесь?

— Я постараюсь оформить всем визы, не буду верить, что такой закон может действовать, и спокойно буду разговаривать, и все будут разговаривать… Не сразу пробегу через границу, а когда увижу, что надо спасать семью, тогда да. Пока не убивают — буду здесь.