Миссис Больфем - Гертруда Атертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она могла бы поклясться, что крадущаяся фигура был мужчина, но женские платья теперь так узки и так облегают тело… да и в конце концов, разве она сама не была похожа на любого мужчину среднего роста?
Еще до двенадцати часов дом наполнился возмущенными и негодующими приятельницами. Коммек приехал из города, твердил, что это позор и что надо посоветоваться с Рошем, нельзя ли обвинить нью-йоркские газеты в диффамации. Он поедет в Добтон, чтобы переговорить с ним.
Все дамы занимались вязаньем, и наиболее равнодушной была миссис Больфем, хотя и задавала себе вопрос, останутся ли ее милые подруги на ланч.
В это время к подъезду с шумом подкатил автомобиль, и миссис Баттль высунулась из окна. – Клянусь вселенной, воскликнула она, – ведь это шериф из Добтона. Теперь, что вы думаете?
Миссис Больфем вдруг встала, а остальные дамы сидели с вязаньем в руках, как будто неожиданно застигнутые удушливыми газами, за исключением миссис Коммек, которая подбежала к невестке и своими пухлыми руками обхватила ее тонкую талию.
Миссис Больфем надменно откинулась назад.
– Я вовсе не испугалась, – сказала она своим нежным спокойным голосом, – я готова ко всему после этих газетных новостей, вот и всё.
Звонок затрещал, и миссис Гифнинг, слишком любопытная, чтобы ждать горничную, выбежала и открыла входную дверь. Минуту спустя она вернулась, и ее маленькие глазки чуть не лопались от возбуждения.
– Что вы думаете, – захлебывалась она, – это за Фридой! Она вызывается для показаний в Верховный Суд. Шериф увозит ее с собой.
Миссис Больфем вернулась к своему стулу с таким спокойствием, что никто не мог подозревать, что она едва держалась на ногах. Теперь она поняла значение голосов, слышанных ночью. – Фриду «интервьюировали» или репортеры, или агенты полиции и склоняли – вероятно подкупом, чтобы она рассказала все. Вот почему она не убежала.
Но Миссис Больфем снова принялась за Вязанье.
18
Молодого Бруса не привлекало участие в Больфемовской драме. Тем не менее, в день их интервью с героиней, в восемь часов вечера он уже был на черном ходе, предполагая, что после дня работы Фрида будет отдыхать, сидя, как полагается, на крыльце. Она захлопнула дверь перед его носом. Когда он настойчиво всунул свое лицо херувима в одно из окон, она стала грозить ему пожарной кишкой. Неудача не отбила охоты, но убедила его, что Фрида знает больше, чем хочет показать, а также с очевидностью доказала, что он не тот, кто мог бы затронуть остатки ее сердца, привезенного из Восточной Пруссии. Самого факта, что он, походя на немца, был природным американцем, да еще олицетворял собой ту печать, которая теперь уже не скрывала своей враждебности к ее стране, было вполне достаточно, чтобы она не подпустила его к себе близко.
Придя к этому заключению, он облегченно вздохнул. Одна мысль, что для исполнения долга он должен расточать Фриде поцелуи, вызывала в нем тошноту. Он был очень разборчивый молодой человек, но когда, полу довольный, полуогорченный он уже примирился со своим поражением, его вдруг осенила блестящая мысль. Он разузнал, что Фрида дружна с семьей Крауса, иначе Старого Голландца, жившего в Добтоне, одном из городков графства.
Конрад-младший, относившийся к ней по-братски, по субботам провожал ее домой после танцев в одной из очень посещаемых зал Эльсинора. Брусу не трудно было разузнать, что в вечер, когда ее зуб разболелся, молодой германо-американец танцевал со своей любимой партнершей и, движимый братскими чувствами, побежал с ней домой. Энергичный репортер не стал ждать автобуса в Добтон, нанял такси и четверть часа спустя уже входил в зал Старого Голландца.
Молодой Краус был занят. Брус заказал себе пива и сыра и, усевшись за стол, который уже был занят, узнал от своего соседа, что Конрад-младший будет занят в комнате за баром еще до полуночи. У папы Крауса была привычка, забрав с собой все семейство, кроме Конрада, уезжать за город ровно в девять часов. Старший член этой дружной семьи продолжал утолять соседскую жажду до полуночи, когда, закрыв входные двери, спешно ложился спать – он должен был вставать до света, так как был клерком в главном бакалейном складе. Ему было всего двадцать два года, он работал усердно и мечтал о женитьбе.
Брус вскочил в первый поезд, отходивший в Нью-Йорк, где имел краткую беседу со своим издателем, и вернулся в Добтон за несколько минут до закрытия бара. Он перегнулся через стойку, когда представился случай поговорить с Конрадом без помехи.
– Хочу побеседовать с вами, как только вы закроете, – сказал он без предисловий.
Молодой немец угрюмо взглянул на репортера. Хотя и уроженец Добтона, он принимал так же близко к сердцу отношение американской печати к войне, как и его раздражительный отец, и еще более глубоко чувствовал подозрение, нависшее в последнее время над домом Крауса.
– Не выходите из себя, пока не услышите, что я хочу сказать, прошептал Брус, – это верные пятьсот долларов для вас.
Конрад взглянул на часы. Было двенадцать, без шести минут. Он стоял спокойно, насколько позволяли его обязанности, пока не пробила полночь, выставил за дверь последнего сопротивлявшегося посетителя, запер бар и пошел за репортером по все еще освещенной улице, к темному Авеню, где была их квартира. Теперь они шли рядом.
– Ну, в чем дело? – проворчал Конрад, не любивший нарушения своих привычек. – Я встаю…
– Вероятно, я не задержу вас дольше пятнадцати минут. Я хочу, чтобы вы сказали мне все, что знаете о вечере, когда убили Больфема. Он взял молодого немца под руку и почувствовал, как рука стала неподвижной.
– Я ничего не знаю, – был ответ.
– О, да. Скажите, вы отвели Фриду домой и были там незадолго до выстрела? Вы вошли через боковой, вход с заднего двора, но все таки могли видеть рощу.
– Ночь была совершенно темная: я ничего не мог видеть в роще.
– Вы видели что-то другое, но боялись рассказать, так как ходили разговоры, Что ваш отец нанял убийцу.
– Какая ложь, вскрикнул молодой Краус.
– Конечно, я знаю это и вся печать тоже. Это была дикая фантазия полиции. Но тем не менее вы думали, что было бы не плохо пролить свет на все дело. Это так, не пытайтесь отрицать. Вы видели нечто, что могло направить следствие по верному пути. Вот, что это такое? Пятьсот долларов перед вами, если вы
