Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О характере этих настроений накануне отречения Николая II говорил М. Родзянко, отвечая на просьбу ген. Н. Рузского «сначала предложить Николаю доверить Родзянко сформировать правительство, которое будет отчитываться только перед самим царем, но постепенно добавить новое требование: правительство будет подчиняться законодательным органам. «Его Величество и вы, — отвечал Родзянко, — видимо, не понимаете, что происходит. Началась одна из самых страшных революций на свете, и справиться с ней будет очень нелегко… Страсти разгорелись так, что обуздать их нет никакой возможности»»[656].
Революционный огонь
В огне гражданской войны сгорает общенациональный фетиш, а классы размещаются с оружием в руках по различным сторонам революционной баррикады.
Н. Бухарин[657]
«Если вовремя не давать разумные свободы, то они сами себе пробьют пути. Россия представляет страну, в которой все реформы по установлению разумной свободы и гражданственности запоздали и все болезненные явления происходят от этой коренной причины, — приходил к выводу С. Витте, — Покуда не было несчастной войны, прежний режим держался, хотя в последние годы перед войной он уже претерпевал потрясения; несчастная война пошатнула главное основание того режима — силу и, особенно, престиж силы, сознание силы. Теперь нет выхода без крупных преобразований, могущих привлечь на сторону власти большинство общественных сил»[658].
Результат русско-японской войны, о котором писал С. Витте, повторился в гораздо более масштабных формах в 1917 году: «Великая движущая сила — страх исчезла. Еще более великой движущей силы войны — причины — Иван никогда не знал. Никто не удосужился объяснить ему хоть одну…, — писала из Петрограда американская журналистка Б. Битти, — Внезапно ситуация изменилась. Старых богов смело за час. Царь, церковь и отечество одновременно превратились в прах. Их место заняла революция… Клич «Спасем революцию!» всех сплотил. Общей верой стало спасение революции и того, что она символизировала для каждого. Как бы сильно ни различались определения термина «революция», все были согласны использовать этот лозунг. Россия была готова следовать только за этим флагом»[659].
«Слова: Россия, родина, отечество стали почти неприличными и из употребления на митингах были совершенно изъяты, — подтверждал А. Бубликов, — Можно было «спасать революцию», но «спасать Россию» — это было уже нечто контрреволюционное»[660].
Армия
Армия представляет собою сколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения.
Л. Троцкий[661]
Почему армия стоит первой? Потому, что именно она, — отвечал ген. А. Деникин, — сыграла решающую роль в судьбе революции: «Исследуя понятие «власть» по отношению ко всему дооктябрьскому периоду русской революции, мы, в сущности, говорим лишь о внешних формах ее. Ибо в исключительных условиях мировой войны небывалого в истории масштаба, когда 12 % всего мужского населения было под ружьем, вся власть находилась в руках Армии»[662]. И это была крестьянская армия на 90–92 % состоявшая из выходцев с сельской местности[663].
Решающая роль принадлежала армии, подтверждал министр П. Барк: «Опыт 1905 г., когда вспыхнула первая революция в России, показал, что пока армия верна режиму, переворот невозможен»[664]. Во время Первой мировой, к марту 1917 г. ситуация изменилась кардинально: «солдаты, — по словам Керенского, — вышли из подчинения»[665].
* * * * *
Ключевую роль в этом мятеже, по мнению многих видных современников и непосредственных участников событий, сыграли запасные батальоны. «Вы не смотрите на то, что на каждой площади и улице они «печатают» на снегу…, — писал В. Шульгин, — Вы знаете, что это за публика? Это маменькины сынки!.. Это — все те, кто бесконечно уклонялись под всякими предлогами и всякими средствами… Им все равно, лишь бы не идти на войну… Поэтому вести среди них революционную пропаганду — одно удовольствие… Они готовы к восприятию всякой идеи, если за ней стоит мир…»[666].
И эти запасные части, по словам К. Глобачева, «1 марта должны были выступить на фронт, чего совершенно не желали»[667]. Действительно, вспоминал ген. А. Игнатьев, «серьезно призадуматься над «беспорядками» в столице заставили промелькнувшие намеки на участие в них солдат Волынского полка. Варшавская гвардия! Как могла она попасть в Петербург? Это может быть, наверное, только запасный батальон этого полка, решил я, надо же быть Беляевыми и Хабаловыми, чтобы додуматься для обеспечения порядка в столице набить ее запасными войсками, поддающимися легче всего разложению!»[668]
«В тылу полное разложение, — подтверждал начальник канцелярии премьера И. Манасевич-Мануйлов, — Тыловые части ровно ничего не делают или, во всяком случае, недостаточно заняты…, в этом году это обучение проходило в особенно сокращенном и упрощенном виде из-за недостатка ружей, пулеметов, орудий, а главное — из-за недостатка в офицерах. Кроме того, солдаты очень скверно помещены в казармах. Их набивают как сельдей в бочку… Это прекрасный бульон для культуры революционных бактерий. И наши анархисты, конечно, прекрасно это понимают»[669].
«Так называемые запасные батальоны новобранцев, плохо обученные и недисциплинированные, разбегались по дороге на фронт, а те, которые доходили в неполном составе, по мнению регулярной армии, лучше бы не доходили вовсе, — подтверждал П. Милюков, — Раньше чем они прочли номер «Окопной правды» — листка, разбрасывавшегося в окопах на германские деньги с целью разложить армию, — и раньше чем появились в ее рядах в заметном количестве свои, русские агитаторы, процесс разложения уже зашел далеко в солдатских рядах»[670].
Основной причиной такой ситуации ген. А. Игнатьев считал «несоразмерно большие потери в офицерском составе в первые месяцы войны и запоздалые меры по подготовке прапорщиков (которые) создали подлинную угрозу боевой способности русской пехоты. Казармы ломились от запасных батальонов, а обучить и вести в бой этих солдат было некому»[671].
Между тем, запасные батальоны угрожали уже не только столице, Деникин вспоминал про «буйную солдатскую чернь, наводнявшую области в качестве армейских запасных батальонов и тыловых армейских
