Тарзан (Сборник рассказов) - Эдгар Берроуз

Год прошел с тех пор, как белые люди пулями прогнали мальчика обратно в джунгли. Он отправился после этого разыскивать племя человекообразных обезьян – это были единственные существа, на дружбу которых он мог рассчитывать. Несколько недель шея он с Акутом на восток, все углубляясь в джунгли. Год прошел для Джека недаром: его мускулы приобрели крепость стали; он лазил и скакал по деревьям со сверхъестественной ловкостью; он научился великолепно владеть оружием.

За этот год Джек превратился в могучего силача с хитрым, сметливым умом. В сущности он был еще мальчиком, но когда он принимался, играючи, бороться с огромным человекообразным, он всегда одерживал победу. Акут учил мальчика обезьяньей борьбе, и вряд ли можно было найти лучшего знатока военных приемов первобытного человека, и вряд ли существовал ученик, способный быстрее усваивать уроки своего учителя.

Блуждая по лесу в поисках племени больших человекообразных обезьян, Джек и Акут питались разными произведениями флоры и фауны джунглей. Когда лесные звери беззаботно шли к водопою, два страшных хищника неожиданно падали на них сверху, с нависших ветвей и оглушали их могучими кулаками. Часто Джек пускал в ход свое копье – антилопы и зебры падали, пораженные метким ударом.

Юноша прикрывал свою наготу леопардовой шкурой, но не стыдливость побуждала его к этому. Враждебная встреча, оказанная ему людьми его расы, разбудила в нем инстинкты дикого зверя. В каждом человеке скрывается зверь, но в крови у Джека звериные инстинкты кипели и бурлили, потому что он унаследовал их от отца, который был воспитан среди диких зверей. Джек носил шкуру леопарда прежде всего как военный трофей, как символ своей доблести: он заколол леопарда ножом в схватке один на один. У него были вкусы первобытного человека, он любил украшать свое тело, а шкура показалась ему очень красивой; это была вторая причина, почему он носил ее. А когда шкура высохла, растрескалась и начала разлезаться, – он не знал искусства дубления и выделки шкур, – он был так опечален, что долго не решался выбросить свой трофей. Когда же, через несколько дней, он заметил на плечах у одного чернокожего такую же шкуру, прекрасную, пушистую, правильно выделанную, он, не раздумывая ни минуты, бросился с ветвей дерева на спину ничего не подозревавшего дикаря, вонзил ему в сердце острый клинок и завладел драгоценной добычей.

Совесть не упрекала его за этот вооруженный грабеж. В джунглях сила есть право, и достаточно одного дня, чтобы эта истина глубоко укоренилась в сознании каждого, кто попадет в этот лес, – будь то человек или зверь. Джек не сомневался, что если бы такой же случай представился дикарю, дикарь поступил бы точно так же. Жизнь мальчика и жизнь чернокожего в джунглях имеют такую же малую цену, как жизнь льва или буйвола, как жизнь зебры или оленя, как жизнь любой из тех бесчисленных тварей, которые ползают, бегают, прыгают и летают в тенистом сумраке дремучих лесов. Жизнь дана каждому человеку только одна, а врагов, которые стремятся отнять эту жизнь, множество. Чем больше ты уничтожишь врагов, тем больше у тебя шансов сохранить собственную жизнь. Итак, мальчик, улыбаясь, снял с побежденного пеструю красивую шкуру и продолжал с Акутом прерванный путь. Они разыскивали племя больших обезьян, которое, конечно, встретит их с распростертыми объятиями.

И вот в один прекрасный день Акут и Джек нашли тех, кого искали. В самой глубине джунглей, далеко от человеческих взоров, на ровной вершине холма Джек удостоился увидеть дикий танец Дум-Дум, которого не случалось видеть ни одному человеку, тот самый Дум-Дум, который некогда так лихо отплясывал его отец.

Джек и Акут спали в густых ветвях высокого дерева, когда до их слуха донесся далекий гул барабанов. Оба мгновенно проснулись. Акут первый понял, в чем дело.

– Большие обезьяны! – вскричал он. – Они пляшут Дум-Дум! Вставай, Корак, сын Тарзана, идем скорее к нашему народу!

Акут называл мальчика Кораком, потому что не мог выговорить его имени Джек. На языке обезьян Корак значит убийца. Убийца приподнялся с развесистой ветки, на которой он спал, прислонившись к стволу, и, потягиваясь, стал расправлять свое сильное, молодое тело. Его гладкая коричневая кожа лоснилась, освещаемая бледным лунным сиянием, которое лилось сквозь густую листву.

Обезьяна, скорчившись, сидела на ветке. Она тихо и глухо рычала от волнения. Мальчик зарычал в ответ. Обезьяна беззвучно спустилась на землю. Лунный свет серебрил поляну и освещал неуклюжего Акута, со всклокоченной черной шерстью, и стоящего рядом с ним, оттеняя его неуклюжесть, грациозного мальчика, с гладкой, красивой кожей. Мальчик насвистывал веселую песенку, которую распевали его далекие школьные товарищи. Джек был счастлив. Минута, о которой он так долго мечтал, скоро настанет; он найдет, наконец, друзей, он найдет родную среду. Часто в первые месяцы его бродяжьей жизни, когда ему трудно было свыкнуться с постоянными опасностями и лишениями, мальчик вспоминал далекую Англию, вспоминал с тоской родной дом, отца и мать. За последнее время воспоминания эти потускнели, поблекли, и он уже редко им предавался. Постепенно старая жизнь на родине стала казаться Джеку далеким, полузабытым сновидением, и он уже перестал мечтать о том, чтобы пробраться к какому-нибудь приморскому городу и оттуда в Лондон: прежнее решение превращалось в прекрасную, но несбыточную грезу.

Мысли о Лондоне и о цивилизованном мире были погребены в глубине его сознания и почти никогда не выплывали на поверхность. Только формами тела и более развитым умом он отличался от огромного свирепого животного, которое стояло рядом с ним.

В избытке радостных чувств, Джек звонко шлепнул Акута по затылку. Полусердясь, полушутя, обезьяна обернулась и оскалила пасть; длинные, волосатые руки обхватили мальчика, и оба повалились на землю; они катались по земле, рычали, смеялись, царапались, кусались. Это была их любимая игра, которая в то же время была для них полезной гимнастикой. Мальчик показал Акуту некоторые приемы борьбы, которым научился в школе, и обезьяна быстро их воспринимала.

Но было одно искусство, которым никак не мог овладеть Акут – бокс. Обезьяну всегда поражало, как это мальчику удавалось одним метким ударом кулака лишать ее способности защищаться; это злило ее, и ей подчас приходилось сдерживать себя, чтобы не вонзить зубы в мягкое тело друга, – ибо все же она была обезьяной, с обезьяньим нравом и обезьяньими свирепыми инстинктами; но, на счастье Джека, в такие минуты она совершенно теряла голову от гнева и забывала все правила наступления и защиты; тогда меткие удары начинали сыпаться на нее со всех сторон, и ей приходилось отступать, мрачно ворча, с оскаленными зубами. Всякий раз после такого урока бокса она дулась на мальчика часа два или три.