Радиоволна, или Соло втроем - Марина Колесова

– И все ж ответить тебе придется…

– Ир, урезонь своего мужа, а то я обращусь за помощью к охране, и трезветь он будет не у тебя под боком на диване, а в каком-нибудь полицейском участке, – Маргарита вновь обернулась к племяннице. – Ты знаешь мой характер, я это мигом устрою, если сей же момент не объяснишь ему, что нас с ним связывает лишь его кольцо на твоем пальце, и все вопросы ко мне он должен решать через тебя!

– Дим, пожалуйста… – Ира шагнула к мужу и робко потянула за плечо. – Тетя Рита она такая, правда… Она действительно кричать начнет и полицию вызовет, ну оставь ты ее… Пойдем ты ляжешь, поздно уже…

– Отстань, – он, оттолкнув, неприязненно скинул её руку.

– Слушай, у тебя с мозгами как, Дымов, совсем от алкоголя расплавились? Твоя жена беременна, не смей её толкать. Еще одно такое действие, и я зову охрану. Иди и ложись спать! Немедленно!

– Думаешь, докричишься?

– Если не до них, то до ребят из соседнего бунгало докричусь точно, и они помогут тебя утихомирить и на руки полиции сдать. Поэтому не выпендривайся, мачо ты недоделанный, и иди спать.

– Значит, я, смотревший смерти в лицо почти во всех горячих точках, помогавший там всем чем мог ребятам, хранящим между прочим твое спокойствие, освещавший все это, недоделанный, а эти австралийские молокососы, не имеющих, кроме своего заграничного паспорта, ни одного повода для гордости, доделанные, так?

– Дымов, прекращай нести пьяный бред. Мне надоело. Я рада, что ты гордишься тем, что держал боевое оружие в руках и возможно даже кого-то из него прикончил, но именно меня подобные геройства не восхищают. Я считаю это тяжелой и неблагодарной работой, которую, к сожалению, кто-то должен выполнять, прикрывая безграмотность и непрофессионализм наших политиков, дипломатов или же в некоторых случаях алчность милитаристически настроенных кругов. Типа санитаров в морге, могильщиков или ассенизаторов, не будь которых, мы бы уже все умерли от эпидемий и заражения окружающей среды… Их работа тоже важна, трудна и, на мой взгляд, столь же неблагодарна. Одним словом, лично у меня нет ореола романтизма вокруг военных действий в горячих точках. Призывников-срочников в расчет не беру, ты не меж них тусовался. А остальные делают свою работу, на которую согласились по доброй воле. Ты ими восхищаешься – дело твое, не смею препятствовать, но от меня восхищения не жди. Я скорее восхищусь работой политика, сумевшего за счет своего ума и интеллекта предотвратить боевые действия и найти мирные пути разрешения конфликта, чем работой спецназовца.

– Значит, для тебя, что черпать дерьмо из туалета, что, рискуя жизнью, защищать от врагов Родину действия равнозначные?

– Да, Дымов. Да! Я не могу существовать, ни когда на меня нападают какие-нибудь враги, верующие в то, что всех, кто не одной с ними веры подлежат истреблению, ни когда дерьмо грозит затопить все окрестности. И я благодарна людям, которые по собственной воле, за не особенно большие деньги, отчисляемые в том числе и мною как законопослушным налогоплательщиком, взялись избавить меня, как этого самого налогоплательщика и гражданина своей страны, от этих опасностей. Но не восхищаюсь ими. Кстати в особенности военными. Ну нет у меня пред ними пиетета, что поделать… Для меня они люди, получающие удовольствие оттого, что обладают средством, способным уничтожать и сеять смерть. Не чувствующие боли других, глухие ко всему, кроме слов приказа, даже к собственной совести. Я знаю, что именно такими они и должны быть, но восторга по этому поводу не испытываю и по доброй воле с такими людьми постараюсь контактировать как можно меньше.

– Это ты в зоне военных действий не была, а то прибежала бы как миленькая, поджав хвост: спасите, помогите, кроме вас некому… Насмотрелся я на таких фиф, – презрительно скривился Дмитрий.

– Если бы я, не дай Бог, действительно оказалась именно там, то может быть, и прибежала бы… Это их долг спасать меня, как бы я к ним не относилась. Так же как и мой, оплачивать все налоги и соблюдать законы, что бы я по этому поводу не думала…

– Ты расчетливая стерва, Марго! Я это всегда знал, лишь закрывал глаза на это.

– Я рада, что у тебя настало просветление в мозгах и открылись глаза. Может, хоть теперь отвалишь от меня и прекратишь так докучать. Утешься тем, что я стерва и иди уже спать, Дымов. Надоел!

– А если не пойду?

– Дымов, у тебя потребность пьяно поскандалить на тему кто кого уважает? Так ты не в выигрыше окажешься однозначно. Я не постесняюсь устроить крутую разборку с привлечением полиции. Тут полиция работает четко.

– Ты где-то тут видишь полицию?

– Я позову на помощь, и меня услышат. Так что прекращай выделываться, все равно ничего не добьешься, лишь кучу неприятностей наживешь.

– Рассчитываешь на помощь этих сопляков австралийских? Марго, неужели ты не понимаешь, что они лишь используют тебя, а потом выкинут как использованную одноразовую салфетку?

– Тебе какая с того печаль? Боишься, что жаловаться к тебе побегу? Не бойся, не побегу. Мне от тебя ничего не надо. Ни помощи, ни поддержки. Так что можешь расслабиться и спать спокойно.

– Я не могу. Мы одна семья, и я отвечаю за тебя.

– Не смеши меня, Дымов. О какой поддержке речь? Вы с Ириной висите тяжким грузом у меня на шее, и ты еще смеешь что-то о поддержке мне говорить. Бессовестный ты наглец и законченный эгоист, да еще вдобавок и напиваешься, как сапожник. Все! Скройся с глаз моих. Видеть тебя не желаю в таком виде! – она попыталась оттеснить его, чтобы закрыть дверь, но он снова не дал.

– А кого желаешь видеть? Этих мальчиков, целующих тебя взасос у крыльца? Ты последний стыд потеряла, Марго!

– Ну потеряла и потеряла… Что о том горевать. Отпусти дверь и не мешай мне. Это мое дело, кто и как меня целует!

– Не отпущу! Я вообще не позволю тебе больше дверь закрывать. А то ишь моду взяла то в окна лазает, то лишь под утро домой является… Не хочешь горевать о потере стыда, не горюй, но соблюдать правила приличия я тебя заставлю! – склонившись к ней, с напором выдохнул он, обдав пьяным перегаром.

– Дымов, это твои действия уже за все рамки приличия перешли. Заставлять он меня будет… – на Маргариту накатила волна безудержного раздражения. – Прав у тебя таких нет, чтобы хоть что-то заставить меня сделать! Ты мне никто! И