Соната единорогов - Питер Бигл

Глава одиннадцатая

Именно Ко, чего, впрочем, и следовало ожидать, пришел за ними в ночь, когда Граница, наконец, передвинулась. Джой, разбуженная его запахом, как всегда отвратным и успокоительным, быстро села и повернулась, чтобы разбудить спавшую на лиственном ложе Абуэлиту. Однако Абуэлита была уже на ногах, глядела в темноте на бревно, в которое забивались на ночь шенди. Воздух казался горячим и словно бы похрустывал на коже Джой; горьковатый, грозовой привкус ощущался в нем.

— Время идти, дочурка, — сказал Ко. — Борода знает.

Джо обняла его.

— Я больше никогда тебя не увижу, — сказала она. — Никогда.

— Я перестал говорить «никогда» в девяностый мой день рождения — ответил сатир. — Шейра не исчезнет, луна тоже да и Граница не вечно же будет закрыта для тебя или твоей бабушки. Ты найдешь ее снова, где-нибудь в твоем мире — и может быть, раньше, чем думаешь. А мы подождем.

Он нежно прижал Джой к своей зловонной груди.

Послышался голос Абуэлиты:

— Фина, они исчезли. Дракончики.

Джой и Ко, развернувшись одновременно, подбежали к бревну. От шенди не осталось ни следа, расточился даже их странный медноватый запах. Паника сжала горло Джой.

— Граница! Я же не знаю, где Граница! Ко, что мне теперь делать?

— Спокойно, — ответил Ко, беспомощно вертясь туда и сюда. — Спокойно, дочурка.

Абуэлита присела под деревом и принялась неторопливо закалывать волосы.

В ужасе Джой вцепилась в плечи Ко и изо всех сил потрясла его.

— Ко, мы останемся запертыми в другом мире! Как же я верну Абуэлиту домой? Ко, пожалуйста, я должна вернуть ее!

— Ничего ты не должна, Фина, — негромко сказала Абуэлита. Джой с сатиром уставились на нее, улыбающуюся в темноте под деревом. А она продолжала: — Я решила, Фина. Я не вернусь.

— Что? — сказала Джой.

Желтые глаза Ко буквальным образом вылезли от изумления из орбит. Джой прошептала:

— Абуэлита, что ты такое говоришь? Мы обязаны вернуться домой.

— Ты, да, — мирно согласилась старуха. — У тебя семья, скоро начнутся занятия в школе, у тебя впереди целая жизнь, все там ожидает твоего возвращения. И Индиго, ты должна отыскать Индиго. А меня ничего не ждет, кроме «Серебристых сосен» и смерти. Нет, здесь мне нравится куда больше.

Пока Джой, разинув рот, молча смотрела на нее, в зарослях послышался зловещий треск и сразу за ним торжествующий крик Турика: «Ага, вот ты где!». Единорожик галопом проскочил лощину и подлетел к Джой, и слегка пихнул ее рогом, втискивая морду в свое любимое место — ей под мышку.

— Ты что тут делаешь? — требовательно спросил он. — Все шенди спят у Озера Трех Лун, там, где купаются каркаданны. А ты чего тут застряла?

Следующие несколько мгновений как-то смазались в памяти Джой. Она помнила, как ощупью искала в палой листве свой рюкзачок и кое-какие вещи Абуэлиты, как Ко поносил свою бороду последними словами за то, что та проморгала шенди. «Я должен был знать, что они могут уйти и ночью. Чем ближе Сдвиг, тем беспокойней и непоседливей они становятся». А затем, безо всякого перехода, она и Абуэлита оказались на спине Турика, летящего вверх по склону сквозь колючие, цепкие заросли, и Ко мчал следом, совершая на своих козлиных ногах большие скачки. Во всю скачку Джой орала на Абуэлиту, но та лишь пожимала плечами, показывала пальцем на ухо и приветливо улыбалась.

Озеро Трех Лун Джой видела до сих пор только издали — она все еще побаивалась каркаданнов. Окруженное скалами горное озерцо казалось маловатым для таких крупных созданий, но во всякое время трое-четверо их плескалось, взревывая, в его зеленых тенях. Однако в эту ночь озеро оставалось пустым, бледным в последних косых лучах уходящей луны. Шенди нигде видно не было.

— Здесь они, дочурка, — сказал Ко. — Второй раз моя борода меня не подведет.

Джой соскользнула со спины Турика и помогла спуститься бабушке. Они стояли, держась за руки.

— Это безумие, Абуэлита, — сказала Джой. — Господи-боже, что я родителям-то скажу?

Абуэлита легко махнула рукой.

— Скажи, что я вернулась в Лас-Перлас. Я уже много лет грозила им этим.

Улыбка ее вдруг стала не старой и кроткой, но такой по-молодому озорной, что сердце Джой, рванувшись к бабушке, попыталось выскочить из груди.

— И знаешь, что, Фина? — по-английски добавила Абуэлита. — Это почти что правда.

— Вот она, Граница, — объявил Турик. — Я же говорил!

Прямо посередке Озера Трех Лун возник переливающийся всеми красками занавес, обращая воду в самоцветное мельтешение лун. Джой старалась не смотреть на него. Она отчаянно цеплялась за Абуэлиту, повторяя:

— Я не хочу оставлять тебя здесь. Я буду скучать по тебе. Да и ты, разве ты не будешь — по мне, по всем?

— По тебе, моя Фина, буду, — ответила Абуэлита. — Я буду скучать по тебе так же, как скучаю по твоему дедушке. Разница только в том, что ты рано или поздно придешь навестить меня здесь, как приходила каждое воскресенье в «Серебристые сосны», а он не придет никогда. По остальным… — она протянула руку, ладонью вниз, и с сомнением поболтала ею по воздуху, — по остальным не так сильно.

Она еще раз обняла Джой, на краткий миг, и отступила назад, указывая на Границу.

— Ступай, ступай, на автобус опоздаешь. Да, — она вдруг с силой взяла Джой за запястья, — скажи Индиго… ладно, просто передай, что я люблю его.

— Индиго! — Джой снова рванулась к Абуэлите. — Индиго сказал, чтобы я спросила у тебя, почему ослепли Древнейшие, а я и забыла. Он сказал, что ты знаешь.

— Ау, этот мальчик, — Абуэлита с коротким смешком покачала головой. — Все произошло из-за того, что он слишком долго пытался продать свой рог, продать за деньги. А им такого делать нельзя, не в их это природе и не в природе этих мест. Вот и начались разброд и шатание, все стало разваливаться, comprendes, Фина?

— Но ведь он его все-таки продал, — закричала Джой. — Единственный, единственный из Древнейших, когда-либо продавший свой рог…

— Ну, так ведь не для себя же, — освещаемое Границей лицо бабушки, казалось, пульсировало, переполненное смыслом. — Я тебе уже говорила, дорога причина. Ладно, ступай, торопись. Я люблю тебя, Фина.

Граница танцевала, покачивалась над Озером Трех Лун. Джой взглянула на воду, на Турика, и тот гордо сказал: «Лезь на спину». Ко молча подсадил ее. Джой, и сама неспособная выговорить хоть слово, склонилась, чтобы обнять сатира, и тот прошептал: «Это ведь правильно, что я называл тебя „дочуркой“, правда?» Джой смогла только кивнуть.