Конторские будни - Кейт Уотерхаус

Грайс хотел было начать спор, но вспомнил, что он и так опоздал. Вот ведь забавно — всякий раз, когда у него плохо со временем, ему преграждают путь однорукие швейцары.

— Ничего не поделаешь, Тельма, — сказал он.

Сначала ему показалось, что она проторчит тут до ночи. Пожимая плечами, шаркая по полу подошвами, и бормоча: «Эх, не получилось… А может, все-таки попробовать?» — она топталась перед швейцарами, явно не зная, как же ей теперь быть. Но потом уныло утопала к лестнице, и Грайс, радуясь, что отделался от нее, открыл, с разрешения очкастого швейцара, стеклянную дверь.

Как он и предвидел, перед ним был плохо освещенный, перекрытый поверху дубовыми брусьями зал с устоявшимся, хотя и едва заметным запашком школьных обедов. У дальней стены возвышалась просторная сцена, и над ней — арка из клееной фанеры, сделанная совсем недавно. Грайс, никогда не бывавший в любительском театре, смутно предполагал, что, войдя, увидит на сцене Пам, красящую какие-нибудь декорации или, пожалуй, надзирающую за окраской декораций, и снующих мимо нее любителей, которые таскают по залу экзотические штуковины из папье-маше; а режиссера или постановщика, или как он там у них называется, Грайс представлял себе похожим на гомосека, и он должен был стоять, уперев руки в бока, и убеждать актеров, чтобы они играли живей и непринужденней. Но сегодня любители устроили, по-видимому, генеральную, да к тому же ещё и публичную, репетицию: человек восемьдесят или даже девяносто сидело в зрительном зале, а на сцене несколько артистов — наверно, сливки альбионской труппы — разыгрывали пьесу, в которой Грайс тотчас же узнал комедию Оскара Уайльда, где не то Эдит Эванс, не то Сибилла Торндайк спрашивает: «Вы говорите — саквояж?» Никаких декораций на сцене не было, и Пам их вовсе не красила, а, разодетая в пух и прах по моде начала века, объясняла Ардаху — Грайс его сразу узнал, несмотря на приклеенные бакенбарды, — что она, мол, хотела бы влюбиться в человека по имени Эрнест. Стало быть, ее предложение поставить «Он пришел» отклонили, Грайс очень удивился, что на генеральной репетиции и Пам и Ардах держат в руках текст, причем Ардах явно не помнил из своей роли ни единого словечка. Похоже, что альбионские любители всегда репетировали свои пьесы в театральных костюмах, чтобы сжиться, так сказать, с образом. Пам выглядела очень мило, а играла, как решил Грайс, не хуже знаменитой Глинис Джонс. Зато Ардах, по его мнению, больше напоминал обезьяну с бакенбардами, чем артиста.

Когда Грайс вошел, к нему устремился Сидз, и, судя по тому, что он болтался у входа, его, видимо, держали здесь в статистах, да еще и заставляли работать по совместительству капельдинером. А ведь послушать Сидзовы самодовольные разглагольствования про альбионскую труппу — покажется, что без него она моментально захирела бы и распалась.

Он встретил Грайса очень странно: запрокинул голову, поднял вверх палец, затряс им и придушенно захихикал, будто ушутил над ним обидную, но веселую шутку, А потом, давясь от смеха, прошептал:

— Я же говорил, что мы с вами свяжемся!

Не зная, как отнестись к его словам, Грайс пошел за ним по центральному проходу и сел в указанное кресло неподалеку от сцены, опять же не понимая, зачем Сидзу понадобилось точно указывать ему место, если вокруг было полно свободных кресел. Однако он послушно но сел именно там, где тот его посадил — рядом с единственным зрителем в этом ряду, который сразу же повернулся к нему, многозначительно подмигнул и хрипато сказал:

— Так вы, стало'ть, тоже решили послушать эту лабуду?

Ваарт на сцене любительского театра? Человек с культурными запросами мелочного торговца — артист? Ничего подобного Грайсу и в голову не могло прийти. Но сейчас-то его интересовало другое: ему хотелось понять, где весь день ошивалась эта компания — Ваарт, Ардах, а главное, Сидз и Пам. Они, похоже, неплохо провели времечко в каком-нибудь баре, намеренно не взяв его с собой.

Зал был хоть и плохо, но освещен, и Грайс внимательно огляделся. С некоторыми из зрителей ему явно приходилось встречаться в «Альбионе», Он заметил оперхозяйственника, похожего на Джорджа Формби, служащую Нутряшки, которая еще несколько дней назад напомнила ему подругу его покойной матушки — миссис Катбертсон, или, может, Калбертсон, точно он не помнил. Потом ему подался на глаза артист Фред Астэр, которого он встречал в лифте, родезийский премьер, старшин сержант из учебного лагеря времен его армейской службы, Дэвид Найвен, миссис Барбара Касл, выступавшая однажды по телевизору как секретарь небольшого профсоюза железнодорожников, цирковой наездник Харви Смит, комик Эрик Мокэм, дикторша телепрограммы «Метеорологические прогнозы», почти всегда предсказывавшая погоду с точностью до наоборот, генерал-лейтенант сэр Брайен Хоррокс в несколько омоложенном варианте, чуть состарившаяся копия Петулы Кларк, известной певицы, и артистка, часто рекламирующая по телевизору шоколад фирмы «Кэдбери». Но из Отдела канцпринадлежностей он больше никого здесь не обнаружил.

Оглядевшись, Грайс опять повернулся к сцене, где Ардах, стоя на одном колене, пытался сделать предложение Пам. Но он потерял нужное место в тексте и, отыскивая его, едва не упал. Воспользовавшись передышкой, Пам улыбнулась Грайсу и приветливо помахала ему рукой. Он смущенно ответил на приветствие, и Ваарт, игриво ткнув его локтем под ребра, похотливо захихикал. «Лады у тебя с дамочкой-то, а?» — театральным шепотом прохрипел он. И так, по наблюдениям Грайса, бывало всегда, если кто-нибудь выставлял свои симпатии напоказ.

Кулис на сцене не было, и сбоку к Ардаху с Пам приблизилась нелепая фигура в гротескном одеянии из желтого шифона и с огромным бюстом. Под чепчиком, напоминавшим унылую шляпку старой кикиморы из Армии спасения, надетым на серовато-перхотный парик, виднелось карикатурно нарумяненное, прикрытое вуалеткой лицо, и Грайс невольно расхохотался, решив, что это существо должно, по-видимому, изображать тетку Чарлея. Но сразу же смущенно умолк, потому что остальные зрители с явной благосклонностью следили за чучелом в желтом платье. Ну, если это их обычный уровень, тогда и он, пожалуй, придется здесь ко двору.

Голосом, напомнившим Грайсу женоподобный писк одного, мягко говоря, чудика с нарумяненным лицом, которого он видел, согласившись несколько лет назад пойти на мальчишник, устроенный его сослуживцами, желтошифонное существо заверещало:

— Мистер Уортинг, встаньте, сэр! Неприлично валяться в ногах…

А тут Ардах, окончательно потеряв равновесие, упал на бок, так что слова Уайльда были подтверждены прямым действием.

— Мама! — воскликнула Пам, блистательно, по мнению Грайса, вжившаяся в роль. — Тебе лучше уйти… Все? Благодарю вас.

Последние слова Пам сказала обычным голосом. Они, как вскоре сообразил Грайс, были обращены к Сидзу, следившему, чтобы никто из чужаков не проник в зал, Теперь, ставши председателем Приемной комиссии кажется, ее называли здесь именно так, — Пам хлопнула в ладоши, и к ней потянулись остальные участники спектакля с плетеными стульями в руках. Они расставили стулья полукругом и сели на них. Одного из артистов Грайс узнал мгновенно — это был Бизли в облаченин епископа. Да и другие лица были ему смутно знакомы. Садовник, например (если это был садовник), походил на сэра Ричарда Аттенборо, но, возможно, Грайса ввел в заблуждение искусный грим.

Ардаху и Пам тоже принесли стулья, однако центральный стул занял фигляр, загримированный под леди Брэкнелл. Сняв чепчик, вуаль и парик, он оказался Грант-Пейнтоном. Грайс почувствовал невольное уважение к его артистическому дару. Он, конечно, сразу понял, что тетку Чарлея играет мужчина, но Грант-Пейнтона не узнал бы в нем и за тысячу лет. А к тому же храбрец — не испугался уронить свой начальнический авторитет, взявшись за комическую роль.

Подтянув на коленях лимонно-желтое платье, так что приоткрылись его ноги в замшевых башмаках, Грант-Пейнтон обратился к собравшимся:

— Дамы и господа, извините, что нам пришлось отвлечься, но сегодня мы пригласили нескольких новичков, и кое-кто из них, — тут Грант-Пейнтон покосился на Грайса, — с трудом, видимо, отыскал наш клуб. Кстати, для сведения новичков. Если сюда явятся непрошеные, так сказать, гости, наши друзья швейцары подадут нам условный сигнал, и мы немедленно возобновим репетицию пьесы «Как важно быть серьезным». А всех остальных я попрошу в таком случае сделать вид, что они самые обычные зрители.

— Во чудики, верно? — подмигнув Грайсу, сказал Ваарт. Грайс неопределенно улыбнулся. Опять загадка! Но он уже привык не удивляться загадкам, когда дело касалось «Коварного Альбиона».

Поправив бретельку бюстгальтера под платьем, Грант-Пейнтон закончил свою вступительную речь:

— Сейчас я попрошу мистера Ардаха зачитать нам протокол последнего заседания. Сначала, впрочем, еще одно сообщение для новичков: мы не заносим в протоколы фамилии выступающих. Анонимность, гарантирующая спокойную жизнь участникам дискуссий, — вот наш девиз.