Имперская графиня Гизела - Евгения Марлитт

И она указала в том направлении, куда скрылся португалец.

— Дурочка, — ласково продолжала она, видя, как вдруг, точно вследствие какого-то смертельного испуга, побелели губы девушки, — это не должно тебя тревожить!.. Разве у тебя нет людей, которые тебя любят, разве мы не носим тебя на руках? Разве мы не надеемся, что постепенно здоровье твое поправится?

Как и все искусные в дипломатии люди, отправив успешно стрелу к цели, сейчас же меняют тему, так и она не замедлила переменить разговор.

Приказав одному из лакеев найти брошенный зонтик, она с улыбкой призналась, что «ужасно была напугана».

— Да и неудивительно! — добавила она. — Я видела Лесной дом — он производит такое же впечатление, как и его хозяин, — с одной стороны он кажется жилищем сказочного принца, с другой, даже гораздо более, — логовом какого-нибудь северного варвара… Кто знает, какое прошедшее у этого человека, — даже попугай его кричит о мщении.

Она замолчала.

Из Лесного дома пришли люди, чтобы унести собаку и перекопать то место, где она лежала. Они подняли животное так бережно и осторожно, как будто бы это был труп человека.

— И как же любил его барин! Геро был ему добрым товарищем, — сказал один из пришедших лакею, который тут стоял. — Однажды он его спас от разбойников. Барин этого не забыл — он вернулся домой бледный, как смерть… И старина Зиверт чуть не воет, он так привык к Геро за эти две недели!

Дамы стояли недалеко и слышали каждое слово.

При имени Зиверта баронесса с презрением отвернулась и отправилась к накрытому столу, усевшись за него. Она принялась лорнировать падчерицу, которая медленно шла с госпожой фон Гербек, в то время как люди со своей ношей возвращались в лес.

— Кстати, Гизела, — обратилась она к подходившей молодой девушке, — скажи мне, не сердясь, почему ты одеваешься так странно и до такой степени бедно?

На молодой графине было платье точно такого же покроя, как и в тот день, когда она каталась на лодке, — разница была лишь в цвете. Нежно-голубое, без всякой отделки, оно походило на мантию с широкими, закрытыми рукавами; складки ложились кушаком, охватывавшим талию. Розовая белизна плеч сквозила чрез прозрачную материю, которая плотно облегала девственный стан; черная шелковая лента сдерживала русые волосы, зачесанные назад. Как видите, наряд это! мало походил на парижский туалет a la Watteau, но девушка похожа была в нем на эльфа.

— Ах, и Лена вечно горюет об этом, ваше превосходительство, — пожаловалась гувернантка. — Но я уже давно перестала говорить об этом.

— Вы этого и не должны были говорить, госпожа фон Гербек, — прервала ее строго Гизела. — Не вчера ли вы еще уверяли одну из наших судомоек, что большой грех быть тщеславной?

Улыбка заиграла на губах баронессы, гувернантка же вспыхнула при этом напоминании.

— И я была вполне права! — продолжала она с жаром. — Эта глупая, бессовестная девчонка купила себе круглую соломенную шляпку, точь-в-точь как моя новая!.. Но, милейшая графиня, возможны ли подобные сопоставления!.. Это непростительно с вашей стороны! Да, да, это опять одна из ваших колкостей!

— Я надеялась тебя увидеть в том восхитительном домашнем туалете, который я тебе выслала из Парижа, мое дитя! — сказала баронесса, не обращая внимания на сетования гувернантки.

— Он мне слишком короток и узок — я выросла, мама.

Испытующий взгляд черных глаз мачехи скользнул по лицу девушки.

— Он сделан именно по той самой мерке, которую Лена сняла мне при моем отъезде, — сказала она протяжно и в то же время с едкостью. — Надеюсь, ты не желаешь меня уверить, милочка, что в такое непродолжительное время ты так переменилась?

— Я никогда ни в чем не желаю тебя уверять, мама, и потому должна также тебе сказать, что этого платья я никогда бы не носила, даже если бы оно было мне в пору, — я не терплю ярких цветов, тебе известно это, мама. Красную кофточку я подарила Лене.

— Хороша будет горничная в дорогом кашемире! — вскричала баронесса, под насмешкой желая скрыть досаду. — На будущее я остерегусь что-либо выбирать без твоего разрешения, душечка… Но я позволю себе заметить: к столь изысканной простоте в такой молодой особе, как ты, я всегда отношусь с недоверием — по-моему, она не более, не менее, как лицемерие.

На лице Гизелы мелькнуло презрение.

— Я буду лицемерить? Нет, для этого я слишком горда! — сказала она спокойно.

Это редкое спокойствие в таком молодом существе невольно наводило на сомнение, было ли оно следствием врожденной мягкости характера, или же источник его лежал в преобладании разума над чувством.

— Я нисколько не отвергаю твоего желания быть одетой к лицу, — продолжала она далее. — Другие могут украшать себя, повинуясь моде, но я этого не сделаю!

— А, так ты, моя маленькая скромница, убеждена, что так тебе более идет? — вскричала баронесса, лорнируя падчерицу с головы до ног, с выражением презрительной иронии.

— Да, — отвечала Гизела без смущения и не колеблясь, — мой вкус говорит мне, что прекрасное должно заключаться в простоте и благородстве линий.

Баронесса громко засмеялась.

— Ну, госпожа фон Гербек, — сказала она с едкостью, обращаясь к гувернантке, — интересные сведения приобрело это дитя в своем уединении — мы вам будем очень благодарны за это!..

— Боже мой, ваше превосходительство, — вскричала госпожа фон Гербек с испугом, — я нисколько не подозревала, чтобы графиня вдруг могла показать себя с такой легкомысленной стороны! Никогда, я могу в этом поклясться, я не видела, чтобы она смотрелась в зеркало.

Баронесса сделала ей знак замолчать. На дороге от озера показался министр.

Нельзя было сказать, чтобы его превосходительство был в хорошем расположении духа.

Из-под глубоко на лоб надвинутой соломенной шляпы взгляд его устремлен был на женскую группу.

Во время разговора Гизела стояла у дерева и механически держалась за ветвь; рукав платья откинулся назад, поднятая рука была обнажена — эта характерная поза была полна благородного девственного спокойствия.

— Смотрите, жрица в рощах друидов! — саркастически вскричал министр, подходя ближе. — Что за фантастический вид у тебя, дитя мое!

Бывало, подобные шутки всегда сопровождались тонкой и доброй усмешкой, на этот же раз ее сменило выражение какой-то апатичности. Он поцеловал руку супруги и сел рядом с ней.

В то время как госпожа фон Гербек разливала шоколад, баронесса рассказала супругу происшествие с владельцем завода, ограничившись при этом сообщением о выстреле в собаку и не упоминая ни слова о поступке Гизелы.

— Господин, как видно, желает окружить себя романтическим ореолом, — произнес министр, отстраняя поднесенный ему шоколад и зажигая сигару, — разыгрывает роль оригинала и хочет, чтобы заискивали перед ним с его миллионами, но все это исчезнет, как только приедет князь; богач желает быть представленным, как рассказывают, и тогда мы его увидим поближе.