Галки - Кен Фоллетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Флик пожала плечами.
— Мужчины, они такие, — с усмешкой сказала она. — А теперь ты готова падать из положения стоя? Мы сделаем это точно так же, держась за руки.
Она проделала с Гретой все упражнения, которые Билл делал с остальными. Грета быстро набралась уверенности в себе. Они вернулись к группе, где все прыгали со стола. Грета присоединилась к ним и уверенно приземлилась — все зааплодировали.
Они попрыгали с гардероба и, наконец, со стремянки. Когда Джелли прыгнула с лестницы, уверенно перекатилась и встала на ноги, Флик ее обняла.
— Я тобой горжусь, — сказала она. — Отличная работа.
Билл посмотрел на них с отвращением.
— Что это, черт возьми, за армия, когда тебя обнимают за то, что ты и так должен сделать? — повернувшись к Перси, сказал он.
— Привыкай к этому, Билл, — ответил Перси.
Глава восемнадцатая
Войдя в высокий дом на рю дю Буа, Дитер с чемоданом Стефании в руках поднялся по лестнице в спальню мадемуазель Лема и окинул взглядом грубо сработанную односпальную кровать, старомодный комод из орехового дерева и скамеечку для молитвы с четками на подставке.
— Будет нелегко притвориться, будто это твой дом, — поставив чемодан на постель, с беспокойством сказал он.
— Скажу, что унаследовала это от незамужней тетки и поленилась все переделать по своему вкусу, — сказала она.
— Разумно. Все равно тебе нужно будет создать небольшой беспорядок.
Она открыла чемодан, достала оттуда черный домашний халат и небрежно набросила его на скамеечку для молитвы.
— Так уже лучше, — сказал Дитер. — А что ты будешь делать, если зазвонит телефон?
Стефания немного подумала. Когда она заговорила, ее голос стал ниже, а прекрасное парижское произношение сменилось провинциальным говором:
— Алло! Да, это мадемуазель Лема, простите, кто это говорит?
— Отлично, — сказал Дитер. Это, может, и не обманет близкую подругу или родственницу, но случайно позвонивший не заметит ничего необычного, особенно при искажениях на линии.
Они обследовали дом. Там было еще четыре спальни, готовые к приему гостей — постели заправлены, над каждым умывальником висит чистое полотенце. На кухне, где по идее должны были находиться лишь небольшие кастрюльки и кофейник на одну чашку, они обнаружили несколько огромных кастрюль и мешок с рисом, которым мадемуазель могла бы питаться в течение года. Вино в погребе было дешевым вэн ординэр, но здесь же хранилось пол-ящика хорошего шотландского виски. В находящемся рядом с домом гараже стоял небольшой довоенный автомобиль «Симка-5» — французская версия «фиата» под названием «тополино». Она была в отличном состоянии, с полным баком бензина. Дитер повернул пусковую рукоятку, и двигатель немедленно завелся. Власти никогда не разрешили бы мадемуазель покупать дефицитный бензин и запчасти для того, чтобы она могла ездить за покупками. Машину наверняка заправляло и обслуживало Сопротивление. Интересно, как она объясняла возможность разъезжать по округе, думал Дитер. Возможно, выдавала себя за акушерку.
— А ведь у старой коровы все было хорошо организовано, — заметил он.
Стефания приготовила обед — по дороге они зашли за покупками. В магазинах не было ни мяса, ни рыбы, но они купили грибов и салата, а также батон пэн нуар,[26] хлеба, который французские пекари изготавливали из скверной муки и отрубей, — это было все, что они могли достать. Стефания приготовила салат, грибы она использовала для ризотто, а в довершение в кладовой они нашли немного сыра. С крошками на обеденном столе и грязными кастрюлями в кухонной раковине дом начал приобретать жилой вид.
— Должно быть, война стала лучшим эпизодом в ее жизни, — сказал Дитер, когда они пили кофе.
— Как ты можешь такое говорить? Она уже отправилась в лагерь.
— Подумай о той жизни, которую она вела. Одинокая женщина, без мужа, без семьи, родители умерли. И тут в ее жизни появились все эти молодые люди, отважные мальчики и девочки, участвующие в безрассудно смелых операциях. Вероятно, они все рассказывали ей о своей любви и своих страхах. Она прячет их в своем доме, дает им виски и сигареты и отправляет в дорогу, желая удачи. Возможно, это самое интересное время в ее жизни. Готов спорить, что она никогда не была так счастлива.
— Возможно, она предпочла бы спокойную жизнь — покупать шляпы с подругой, возлагать цветы в кафедральном соборе, раз в год ездить в Париж на концерт.
— На самом деле никто не предпочитает спокойную жизнь. — Дитер выглянул в окно столовой. — Проклятие! — По дорожке шла молодая женщина, толкавшая рядом с собой велосипед с большой корзиной на переднем колесе. — Кто это, черт возьми?
Стефания пристально смотрела на приближавшуюся посетительницу.
— И что мне делать?
Дитер ответил не сразу. К дому шла некрасивая, спортивного вида девушка в грязных брюках и рабочей рубашке с большими пятнами пота под мышками. Девушка не стала звонить в дверной звонок, а просто оставила велосипед во внутреннем дворе. Дитер был встревожен. Неужели его обман так быстро раскроется?
— Она идет к задней двери. Должно быть, это подруга или родственница. Ты должна сымпровизировать. Иди к ней, а я останусь на кухне и послушаю.
Они услышали, как открылась и снова закрылась кухонная дверь, а девушка громко позвала:
— Доброе утро, это я!
Стефания прошла на кухню. Дитер встал у двери столовой, так что мог все отчетливо слышать.
— Кто вы? — испуганно спросила девушка.
— Я Стефания, племянница мадемуазель Лема.
Посетительница не стала скрывать своего подозрения.
— Не знала, что у нее есть племянница.
— О вас она мне тоже не говорила. — В голосе Стефании слышалась добродушная насмешка, и Дитер понял, что она стремится очаровать собеседницу. — Может, присядете? Что там у вас в корзине?
— Немного еды. Меня зовут Мари, я живу в деревне. У меня есть возможность добывать лишнюю еду, и я доставляю ее… мадемуазель Лема.
— А! — сказала Стефания. — Для ее… гостей. — Раздалось какое-то шуршание, и Дитер понял, что Стефания рассматривает завернутые в бумагу продукты. — Чудесно! Яйца… свинина… клубника.
Так вот как мадемуазель Лема ухитрилась остаться полной, подумал Дитер.
— Значит, вы знаете, — сказала Мари.
— Да, я знаю о тайной жизни тетушки. — Услышав слово «тетушка», Дитер вдруг вспомнил, что ни он, ни Стефания никогда не спрашивали имя мадемуазель Лема. Обман раскроется, если Мари обнаружит, что Стефания не знает имени своей «тети».
— А где она?
— Уехала в Экс.[27] Вы помните Шарля Ментона, который был деканом кафедрального собора?
— Нет, не помню.
— Наверное, вы для этого слишком молоды. Он был лучшим другом отца тетушки, пока не вышел на пенсию и не уехал в Прованс. — Стефания прекрасно импровизирует, с восхищением подумал Дитер. У нее стальные нервы и большая изобретательность. — У него был сердечный приступ, и она поехала за ним ухаживать. Она поручила мне заботиться о гостях, пока она будет отсутствовать.
— А когда она вернется?
— Шарль вряд ли долго проживет. С другой стороны, война скоро может окончиться.
— Она никому не говорила об этом Шарле.
— Мне говорила.
Кажется, у Стефании есть шансы выкрутиться, подумал Дитер. Если она сможет продержаться чуточку подольше, Мари уйдет, не питая никаких сомнений. Она, конечно, кому-то сообщит о том, что случилось, но сочиненная Стефанией история выглядит вполне правдоподобной — именно подобные вещи и случаются в таких движениях, как Сопротивление. Тут не армия — люди вроде мадемуазель Лема могут, ни с кем не посоветовавшись, с легкостью принимать решение оставить свой пост и передать его кому-нибудь другому. Это сводит с ума руководителей Сопротивления, но они ничего не могут поделать — в их подчинении только добровольцы.
Дитер начал надеяться, что все обойдется.
— Откуда вы? — спросила Мари.
— Я живу в Париже.
— Может, ваша тетя Валери где-то прячет еще и других племянниц?
Итак, подумал Дитер, мадемуазель Лема зовут Валери.
— Не думаю — других я не знаю.
— Вы лжете.
Тон Мари изменился. Что-то пошло не так. Вздохнув, Дитер достал из-под пиджака автоматический пистолет.
— О чем это вы говорите? — спросила Стефания.
— Вы лжете. Вы даже не знаете, как ее зовут. Она не Валери, а Жанна.
Дитер перевел предохранитель пистолета в положение «огонь».
— Я всегда звала ее просто тетушкой, — не моргнув глазом, продолжала Стефания. — А вы ведете себя очень грубо.
— Я с самого начала все поняла, — с презрением сказала Мари. — Жанна никогда не доверилась бы такой, как ты, надушенной и на высоких каблуках.