Пеший Камикадзе - Денис Ли

Несколько минут, Стеклов и Егор вели себя как дети, Стеклов бежал за Егором, пытаясь отвесить ему пендаль, Егор вертелся, как юла, и Владимир промахнулся. Егор сумел увернуться от его тяжелой ноги. Со стороны казалось, что два школьника опаздывая, бегут на урок, прозевав звонок, спешат; а они дурачились и хохотали в голос, как если это была большая школьная перемена.

Благополучно проведя инженерную разведку до «Груши», и вопреки сложившейся традиции — пить пиво, саперы развернулись и выехали в сторону «Северного», по уже проверенному пути. Проезжая по городу, Егор рассматривал улицы, местами заснеженные, местами грязно-серые. Мимо мелькали, частные дворы с однотипными воротами и одинаковыми крышами, кое-где среди заснеженных участков возникали бетонные «крепости» дымящихся войсковых застав, врытые в землю или возвышающиеся над землей, двухметровыми блочными стенами, из-за которых торчали крупнокалиберные стволы бронемашин, и чумазые солдатики в запачканных бушлатах. Редкие автомобили, что проснулись раньше других, медленно колесили по еще спящему городу. Одинокие черные фигуры в длинных юбках и платках спешили на работу, катили бидоны с водой.

Не было в этом городе чего-то рождественского, старо-новогоднего; не было бегущих мальчишек с ранцами за спиной, спешащих в школу; не было украшенных новогодними гирляндами и неоном стеклянных витрин, умножающих вдвое гуляк и спешащих прохожих. Не было школ, магазинов, парковок, автобусных остановок… не было самих автобусов, набитых торопливыми пассажирами, ничего этого не было. Был мертвым этот город и пустым.

Проехав рынок на Маяковского, разведчики сгрузились у заставы? 9 и не спеша тронулись. На часах было 07:30 утра. Татарин Ульбашев, кинолог с минно-розыскной собакой, и крупной родинкой на носу, тихо плелся по центру дороги, прямо по разделительной полосе, по незамерзающей грязи, наматывая рыжую глину на сапоги. Пока он удалялся, остальные стояли, ждали. Егор стоял у бетонного блока и вглядывался вдаль хорошо знакомой, и известной ему, своими «сюрпризами», улице. Наблюдал, как вытягивается боевой порядок саперного дозора. Для себя, Егор тоже решал непростую задачу: где он будет идти:

— Любит… не любит… любит… не любит… любит-не любит… слева… или справа, — бормотал Егор, — сено ли… солома…

Улица Богдана Хмельницкого представляла собой смешанный вариант застройки: высотные дома — с одной стороны и частного сектора — с другой. Протяженность улицы, примерно промеренная ежедневными марафонами, приблизительно равнялась полторы тысячи метров, и начиналась с частного сектора по обеим сторонам дороги. «Деревня», как успели между собой называть саперы этот отрезок, тянулся до перекрестка с улицей Авиационная, после которого, с левой стороны начиналась заброшенная промышленная зона, а справа — продолжался частный сектор из одноэтажных, ветхих домиков. До перекрестка с Авиационной, были еще два перекрестка с улицами Полевая и Профессиональная.

Егор в очередной раз склонился в выборе правой стороны, по которой собирался двигаться; а место в боевом порядке, построенным уступом вправо, — за первым номером расчета рядовым Федоровым.

Сашка Федоров был опытным солдатом. В разведку ходил уже не первый месяц и знал маршрут, как свои пять пальцев. Он хорошо чувствовал свою сторону, по которой ходил бессменно день за днем, и подмечал даже самые незначительные изменения, которые имели мето быть на его правой обочине. Правда, был он психологически надломлен еще с того самого подрыва, что прогремел 24 декабря недавно закончившегося года. Тогда он, каким-то провидением, успел убежать от того места, где через секунду, образовалась огромная воронка от четвертого подряд фугаса.

«Его бы поменять… — думал Егор, глядя на боязливо бредущего по обочине Федорова, и опасливо тычущего саперным щупом в ворох жухлых листьев. — Дать бы солдату отдохнуть, поспать… Но, что я могу поделать?» — Обстановка была сложной, а заменить его другим, новым, свежим бойцом, было чревато новыми безвозвратными потерями. — Как поговаривал Суворов, вспомнил Егор: «В бою смены нет, есть только поддержка», — поэтому, сейчас, Федорова менять было нельзя.

Егор прекрасно понимал солдатскую усталость, понимал и всю сложность и опасность. Но, от ежедневного хождения по одному и тому же направлению, ребята замечали даже естественным образом появляющиеся экскременты животных, не то, что демаскирующие признаки минирования. Егор был в них уверен, и потому состав менять не мог. И старался, по возможности, давать больше отдыха после разведки. Сейчас, для Егора саперы были на вес золота.

Егор шел по тротуару вдоль домов справа, наблюдал за их рефлекторными действиями, старался уловить вдруг возникающие изменения в поведении, мало-мальски говорящие о минной угрозе и опасности. Саперы двигались медленно, с небольшими остановками там, где ландшафт и присутствующие на нем предметы вызывали подозрение. Группа прикрытия, короткими перебежками, двигалась по обеим сторонам улицы, секторно, крест-накрест ведя наблюдение. С приближением к очередному перекрестку, выставленным вперед оружием и рукой с раскрытой ладонью они останавливали выезжающий на центральную улицу автотранспорт, обеспечивая безостановочную работу саперов.

Параллельно группе прикрытия, по той же стороне, где шел Егор, брел ее «случайный» командир — прапорщик Фофанов. Егор называл его «случайным», по причине того, что основной — прапорщик Крутий Юра, был уже пару дней в запое.

Фофанов, шел позади, как всегда в ясный день, чему-то нежно улыбаясь, и отражая солнце, линзами своих чуть затемненных очков. На голове фофанова была гражданская шапка, вроде невысокого цилиндра с маленьким козырьком. Шел он с навешенным на груди автоматом, и что Егора всегда раздражало — примкнутым прикладом. В те не редкие минуты, когда случалось стрелять, он и стрелял, не отстегивая приклада, навскидку, казалось, вникуда. Выглядела такая стрельба по-дурацки, да и результативность ее была, наверняка, никудышная. Как всегда по нынешним обстоятельствам, Фофанов шел ровным, прогулочным шагом, будто гулял по набережной, с девушкой под ручку. Задрав нос, смотрел на все в нижний срез линз, думая о чем-то высоком, и совсем не о войне.

— Тень молчаливого романтика, твою мать! — ругался Бис.

Правда, романтиком Фофанов был, не военного склада, не было в нем военной жилки, а потому, все что делали его солдаты, обученные прапорщиком Крутием и Щукиным, его не особо интересовало. Все работало и без него.

Успешно миновав Авиационную, саперы двигались дальше к перекрестку с улицей Чукотской, с левой стороны тянулась промзона, на заборе которой было написано что-то про гвардейский батальон и слово «мулкумолт».

«Какое странное слово — «мулкумолт»?»

Проходя мимо этого слова, Егор всегда повторял его вслух:

— Мул-ку-молт… мул-ку-молт… — повторял, как что-то неведомое и сложное; как заклинание, которое и после беззвучно продолжало повторяться в голове Егора, на что-то надеясь, будто бы с его произношением, самым загадочным образом, должно было прийти его понимание. Но оно не приходило. И он шел дальше и думал о неразгаданном, странном слове.

Промзона была огорожена метровым, кирпичным забором, и брошена, отчего вся ее территория казалась мертвой.

Ульбашев, с виляющей хвостом собакой, уверенно шлепал по центру дороги. Собака не работала, а идущий рядом кинолог ее не принуждал. Просто, шли рядом.

Улица Чукотская начиналась с концом разрушенного забора промзоны, где с левой стороны взору открывался микрорайон с коробками восьмиэтажных домов. Эта квартальная застройка, фасадами четырех жилых восьмиэтажек выходила на улицу Хмельницкого, что стояли в двадцати пяти метрах от проезжей части. Другая часть домов находилась в глубине микрорайона.

Саперы медленно и неторопливо продвигались дальше. Егор, наблюдая за окнами и улицей, отметил, что улица всегда насыщенная людским и автомобильным движением, была пустынна и безлюдна. Но большого значения этому не придал, было раннее утро.

Группа прикрытия, зацикленная на своих передвижениях и коротких переговорах между собой, отработано решала свои задачи. Егор шел вкрадчиво, читая уличные указатели, несмотря на то, что знал название улиц и их очередность наизусть: Чукотская… Окраинная… Суворова… Слепцовская… Ипподромная.

На перекрестке улицы Хмельницкого с улицей Окраинной, перед ним, как из-под земли, вырос Федоров:

— Товарищ старший лейтенант, там… там в воронке, под столбом… что-то, я не знаю…

— Ты, давай спокойно… без трясущихся рук! — прервал Егор взволнованного, с огромными бегающими глазами Федорова.

— Там… какой-то… на пивную бутылку похожа! Коричневую… — запинался Федоров, указывая на основании четырехметрового, фонарного столба, и воронку под ним, от прогремевшего еще в декабре фугаса: одного из четырех, прогремевших тогда подряд.