Практическая магия - Элис Хоффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, не волнуйся, — говорит она Кайли. — Мы это уладим.
Она идет к задней двери, открывает ее и кивком указывает Джиллиан на выход.
— Ты это мне?
Джиллиан пытается вытащить из пачки сигарету; руки у нее трясутся, как хвост у трясогузки. Ни в какой двор она выходить не намерена.
— А ну! — говорит Салли с властной силой, которая приходит к ней откуда-то в таких случаях, в самые страшные минуты, когда вокруг царят смятение и растерянность и у Джиллиан неизменно первое побуждение — сбежать куда-нибудь без оглядки и не разбирая дороги.
Они выходят вдвоем, держась так близко, что каждой слышно, как у другой стучит сердце. Всю ночь лил дождь, и теперь парной воздух движется розовато-лиловыми волнами. Птицы не поют: утро выдалось слишком пасмурное. Зато сонную окрестность оглашают своим гортанным переливчатым концертом лягушки, которых с ручья за школой нагнала сюда сырость. Лягушки обожают «сникерсы», которые иногда перепадают им от ребят постарше во время большой перемены. В поисках сладкого они и разбрелись во все стороны, шлепают по газонам, прыгают по лужам, что собрались после дождя в сточных канавах. Всего лишь полчаса тому назад парнишка, который развозит газеты, весело переехал на своем велосипеде одну из самых крупных представительниц лягушачьего племени и оглянуться не успел, как прямиком врезался в дерево, покорежил переднее колесо и заработал себе два перелома на левой щиколотке, обеспечив таким образом на сегодня отсутствие газет во многих домах.
Одна из лягушек на полпути через газон выбралась на дорожку, ведущую к кустам сирени. Сестрам становится зябко за порогом дома, как бывало в зимние дни, когда, завернувшись в старое ватное одеяло, они наблюдали в гостиной у тетушек, как между оконными рамами нарастает ледок. От одного взгляда на живую изгородь из сирени у Салли сам собой понижается до шепота голос.
— Еще выше выросла со вчерашнего дня. Это он гонит ее в рост! Не знаю, назло нам или просто из вредности, но результат налицо.
— Будь ты проклят, Джимми, — шепчет Джиллиан.
— Никогда не высказывайся дурно в адрес покойника, — останавливает ее Салли. — К тому же разве не мы сами упрятали его сюда? Этот кусок дерьма?
У Джиллиан першит в горле, до того оно пересохло.
— Ты считаешь, его надо вырыть обратно?
— Блестящая мысль, — говорит Салли. — Гениально! И что после этого с ним делать? — Более чем вероятно, что они упустили из виду миллион деталей. Дали ему миллион возможностей притянуть их к ответу. — Что, если сюда явятся его искать?
— Не явятся. От таких, как Джимми, люди предпочитают держаться подальше. Никто не хватится, никому он даром не нужен. Уж поверь мне. На этот счет мы можем быть спокойны.
— Ты-то вот искала такого, — напоминает ей Салли. — И нашла.
В соседнем дворе женщина развешивает сушиться на веревке белые простыни, синие джинсы. Дождя больше не будет — так сказали по радио. На всю неделю, до конца июля, обещана ясная, солнечная погода.
— Я получила то, чего, как полагала, была достойна, — говорит Джиллиан.
Это такое мудрое и верное заявление, что Салли просто не верится, как оно могло вылететь из Джиллиановых беспечных уст. Обе сестры подвергли себя за это время жесткой оценке и продолжают делать это, словно ни в чем не переменились с тех пор, когда две невзрачные девчушки стояли в аэропорту, дожидаясь, пока кто-нибудь их востребует.
— Можешь не беспокоиться из-за Джимми, — говорит Салли своей сестре.
Джиллиан только рада была бы поверить, дорого заплатила бы за это, будь у нее чем платить, но в ответ она с сомнением качает головой.
— Считай, что его уже нет, — уверяет ее Салли. — Погоди, вот увидишь.
Лягушка там, посреди газона, подобралась ближе. Ее можно, не покривив душой, назвать вполне симпатичной — гладкая, влажная кожица, зеленые глаза. Умеет терпеливо ждать, чего не скажешь о большинстве двуногих. Сегодня Салли возьмет пример с этой лягушки: вооружится и оградит себя терпением. Примется за повседневные хлопоты — пылесосить, менять постельное белье — на самом же деле, занимаясь всем этим, ждать, чтобы Джиллиан, Кайли и Антония ушли из дому.
Оставшись наконец одна, Салли сразу же направляется на задний двор. Лягушка все еще там — тоже ждала, за компанию с Салли. Она забивается поглубже в траву, а Салли тем временем идет в гараж и застает ее на прежнем месте, когда возвращается с садовыми ножницами и со стремянкой, которой обычно пользуется, когда нужно сменить лампочку или снять что-нибудь с верхней полки в кладовой.
Садовые ножницы остались в доме от прежнего хозяина, они старые и ржавые, но сегодня они еще, безусловно, ей послужат. На дворе между тем уже становится жарко и душно, над подсыхающими лужами курятся испарения. Салли готова к тому, что ей помешают. Ей не приходилось до сих пор иметь дело с призраками, которым нет успокоения, но она полагает, им свойственно, скорее всего, из последних сил цепляться за подлинную реальность. Она не удивится, если Джимми высунется из травы и ухватит ее за лодыжку, ей не покажется странным, если она отхватит себе ножницами кончик пальца или свалится со стремянки. Странным кажется как раз то, как споро и легко подвигается у нее работа. Впрочем, мужчину типа Джимми такая погода, как сегодня, будет вряд ли располагать к активности. Он предпочтет включенный кондиционер и упаковку свежего пива. Предпочтет подождать, пока настанет вечер. Если женщине приспичило трудиться на солнцепеке — пусть, он не станет вмешиваться, а лучше растянется на спине где-нибудь в тенечке, когда она еще и стремянку не успеет поставить.
Но Салли привыкла к тяжелой работе, особенно в глухую зимнюю пору, когда она ставит будильник на пять утра и поднимается ни свет ни заря, чтобы до того, как уйти с девочками из дому, ей хватило времени расчистить от снега дорожки и хотя бы раз загрузить грязным бельем стиральную машину. Она считала, что ей повезло, когда нашла себе работу в школе, где могла больше бывать со своими детьми. Теперь она может оценить, как умно тогда поступила. Лето всегда принадлежит ей, и это незыблемо. Вот почему ей нет необходимости торопиться, сводя кусты сирени. Если надо, может потратить на это хоть целый день — главное, что еще до наступления темноты этой сирени здесь не будет.
Останутся на краю двора одни лишь редкие пеньки, темные и корявые, ни на что не годные, — разве что под каким-нибудь притулится лягушка. Воздух будет недвижен и тих — комар зазвенит, и то услышишь; в последний раз за день подаст голос пересмешник, и все стихнет окончательно. Спустится ночь, и на улице, аккуратно связанные веревкой, будут лежать охапки сучьев и цветущих веток, дожидаясь утра, когда их подберет пикап мусорщика. Женщины, которых неудержимо влечет к сирени, придут и увидят, что кусты сведены под корень, роскошные цветы обратились в мусор, разбросанный вдоль тротуара и сточной канавы. Обнимутся они тогда и воздадут хвалу простым, понятным вещам и наконец-то вздохнут свободно.