Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кончай трепаться, — обиженно пробубнил Макс.
— А потом, — невозмутимо продолжал чиновник, — ты вроде как скажешь: — «Слышь, Юницефалон, я вроде как твой кореш. Ты — мне, я — тебе. Ты издаешь для меня какое-нибудь постановление, а я…»
— А он-то чего может взамен? — поинтересовался другой чиновник.
— Позабавить. Он может рассказать Юницефалону историю своей жизни, как он родился в бедной семье и учился на медные деньги, как прилежно и неустанно смотрел телевизор и получил через то серьезное образование, как собственными своими силами, без чьей-либо помощи поднялся из нищеты и безвестности до — вы только послушайте — поста, — чиновник презрительно фыркнул, — резервного президента.
Макс покраснел и мрачно уставился в окно.
Изо всех многочисленных помещений Белого дома Максимилиану Фишеру отводилась одна маленькая комната, принадлежавшая прежде Гэсу Шатцу. Все старые автомобильные журналы были уже куда-то убраны, однако на стенках осталось несколько прикнопленных картинок — «Вольво С-122» 1963 года, «Пежо 403» 1957 года и прочая классика дней давно минувших. На опустевшей книжной полке Макс обнаружил пластмассовую, ручной работы модель двухдверного «Студебекера Старлайт» 1950 года, каждая деталь миниатюрного автомобильчика была вырезана с любовной тщательностью. — Он так и загнулся с этой штуковиной в руках, — сказал один из профсоюзных чиновников, опуская на пол Максов чемодан. — Гэс наизусть знал каждый, какой только есть, факт про эти древние дотурбинные машины — прямо не мужик, а бездонный кладезь бессмысленных знаний.
Макс молча кивнул.
— А ты-то сам придумал, чем ты тут займешься? — не отставал чиновник.
— Кой хрен, — проворчал Макс, — у меня что, время было чего-то там придумывать? Вот осмотрюсь здесь и решу.
Он подцепил с полки «студебекер» и зачем-то посмотрел, что у него снизу, между колес. Чувствуя острое желание расшибить модель о стенку, он аккуратно поставил ее на прежнее место и отвернулся.
— А то делай шар из аптечных резинок, — предложил чиновник.
— Чего?
— Этот резервный, что до Гэса, Луи какой-то там, странная такая фамилия, так он собирал аптечные резинки, сделал из них здоровенный шар, с целый дом размером. Ну никак мне фамилию не вспомнить… Но когда он помер, шар отдали в Смитсонианский институт, он и сейчас там.
Сквозь неплотно прикрытую дверь донесся какой-то шорох, затем в комнату просунулась женская голова.
— Мистер президент, — сказала знакомая уже Максу секретарша Белого дома, строго одетая дама средних лет, — тут какой-то ТВ-клоун просит у вас интервью. Постарайтесь, пожалуйста, разобраться с ним как можно быстрее, сегодня у нас по плану очень много экскурсионных групп, и некоторые из туристов могут выразить желание взглянуть на вас.
— Ладно, — сказал Макс и тут же оказался лицом к лицу с вынырнувшим из-за спины секретарши ТВ-клоуном — ни много ни мало, как самим Джим-Джемом Брискиным, ярчайшей из звезд новостной клоунады.
— Вы, что ли, ко мне? — спросил он, запинаясь. — То есть я в смысле — вы точно уверены, что вы хотите взять интервью именно у меня?
Макс не мог себе представить, чтобы такая знаменитость могла проявить интерес к его скромной особе. Он протянул Брискину руку и добавил:
— Это, в общем, моя комната, но все эти машинки и картинки не мои, они тут от Гэса остались. Если вы про них, так я ничего не знаю.
На голове Брискина сверкал непременный яростно-рыжий шутовской парик; с близкого расстояния великий ТВ-клоун выглядел так же эксцентрично, как и на экране, хотя и чуть постарше, и улыбка тоже была та самая, простая и дружелюбная, заслужившая ему любовь миллионов. Свойский парень, спокойный и уравновешенный, хотя и могущий при необходимости блеснуть едким, убийственным остроумием.
«Отличный мужик, — думал Макс, — ну, как бы это сказать… за такого с легким сердцем отдашь замуж свою любимую сестру». — Вы уже в кадре, мистер Макс Фишер, — сказал Брискин, встряхивая неуверенно протянутую Максом руку. — Или, чтобы быть точным, мистер президент. С вами беседует Джим-Джем. Позвольте мне от имени миллиардов зрителей, рассеянных по всем уголкам нашей огромной, широко раскинувшейся Солнечной системы, задать вам следующий вопрос. Какие чувства испытываете вы, сэр, зная, что отказ, пусть даже самый кратковременный, Юницифалона 40-Д мгновенно вознесет вас на пост самый важный, какой только выпадал на долю человека — пост не резервного, а настоящего президента Соединенных Штатов. Сможете ли вы теперь спокойно спать?
Брискин ослепительно улыбнулся. Толпившиеся за его спиной операторы шустро крутили своими камерами, свет прожекторов слепил Максу глаза, от сгущавшейся жары у него взмокли подмышки, по верхней губе катились капельки пота.
— Какие чувства охватывают вас в этот момент? — тараторил Брискин. — Сейчас, когда вы вступаете на стезю, по которой, вполне возможно, вам придется идти до конца своих дней? Какие мысли теснятся в вашем мозгу сейчас, когда вы стали хозяином Белого дома?
— Это… — замялся Макс. — Это высокая ответственность.
— И тут же понял, увидел, что Брискин над ним смеется. Беззвучно смеется прямо ему в лицо. Потому что все это интервью было хохмой. И все, на всех планетах зрители тоже это поняли — кто же не знает, какой у Джим-Джема стиль юмора. Вы, мистер Фишер, мужчина крупный, — сменил тему Брискин. — Я бы даже сказал, грузный. Достаточно ли много вы ходите, двигаетесь? Я спрашиваю не из праздного любопытства, а потому, что ваша новая работа в значительной степени ограничит ваше передвижение пределами этой комнаты; нельзя не задаться вопросом: насколько это скажется на укладе вашей жизни?
— Ну, — протянул Макс, — я не хуже вас понимаю, что государственный служащий должен всегда находиться на своем рабочем месте. И то, что вы тут говорили, конечно, правильно, я не должен отлучаться отсюда ни днем ни ночью, но это меня не очень беспокоит. Я к этому готов.
— А скажите мне, — начал Брискин, — как вы…
Он осекся, повернулся к суетившимся с аппаратурой техникам и сказал совсем другим, напряженным голосом:
— Нас выкинули из эфира.
Мимо установленных на треногах камер протиснулся человек с наушниками на голове.
— Это с монитора, послушайте. — Он торопливо передал наушники Брискину. — Нас прервал Юницефалон, он передает сводку новостей.
Брискин поднес наушники к уху; прошло несколько секунд, и его лицо мучительно искривилось.
— Эти корабли, которые в восьмистах а. е.[9], они оказались враждебными, — сообщил он через пару минут. — Они нас атакуют.
Рыжий шутовской парик сбился набок, но Брискин этого не заметил.
За следующие двадцать четыре часа чужаки сумели не только глубоко вторгнуться в Солнечную систему,
