Расцвет русского могущества - Иван Забелин

Болгары, завидя на море русские суда, тотчас послали известить греков, потому что в это время их царь Петр был в мире и даже в родстве с греческим царем. Они рассказывали, что 10 тысяч кораблей плывут к Царьграду. Иные византийцы прибавляют до 15 тысяч. Вернее всех свидетельствует западный писатель Лиутпранд, который говорит только о тысяче кораблей с лишком[107]. Корабли названы скедиями. Это имя, быть может, сродни новгородским и псковским скуям и ушкуям и волжским ушкалам. В то время как греки готовились встретить врага, он уже опустошал все побережье Цареградского пролива по обеим сторонам, производя повсюду обычные тому времени ратные дела, сжигая села, церкви и монастыри и без пощады убивая жителей. Иных, поставя вместо цели, пронзали стрелами, иных распинали на кресте, сажали на кол; священникам и монахам связывали назад руки и в голову вбивали железные гвозди. Впрочем, всем этим словам вполне доверять нельзя. Это фразы обычной греческой риторики, которая почти слово в слово повторяется при всех случаях, когда ритор желал изобразить особенное бедствие.

Но вот показался и греческий флот, вооруженный аргументом, т. е. трубами вроде пушек, из которых пускали на врагов знаменитый греческий огонь. Теперь эти трубы были уставлены не только на корме, но и на носу, и сверх того по обоим бортам каждого корабля. Флот встретил русских у Искреста, как по-русски назывался светильник, или маяк, стоявший на скале при выходе из пролива в Черное море. Вероятно, русь сама выманила греков в открытое море, где надеялась с полным успехом не только разбить, но и захватить своих врагов живьем. О таком намерении Игоря прямо говорит современник событий западный писатель Лиутпранд[108]. Руссам к тому же очень благоприятствовала наставшая тишина на море. Но именно это самое обстоятельство больше всего помогло грекам, потому что только в тихую погоду «аргумент греческого огня» мог действовать с настоящей силой и без всяких помех. При ветре он редко достигал цели. Как только приблизились друг к другу корабли, огонь был пущен во все стороны. Главным его составом была нефть, которая горела даже на воде. Облитые корабли и люди и вся поклажа мгновенно воспламенялись и производили пожар со всех сторон. Спасаясь от огня, руссы стали бросаться в море, желая лучше утонуть, чем сгореть. Иные, обремененные латами и шишаками, тотчас шли ко дну; иные, плывя, горели в самых волнах морских. Ушли от погибели только те, которые успели отплыть к азиатскому низменному берегу, в мелководье, куда, вероятно, в подобных случаях всегда спасались руссы и куда греческие огненосные суда не могли пройти из-за своей величины.

Оставшиеся руссы были еще очень многочисленны и потому распространили свой набег на все близлежащее азиатское поморье в Вифинии[109], высаживаясь на берег и углубляясь в страну для всякой добычи. Когда с сухого пути их выбивали собравшиеся сухопутные греческие полки, конные и пешие, тогда руссы держались в своих малых кораблях на мелководье и не без успеха продолжали неравную борьбу в течение всего лета. Мелкая вода была для них своего рода крепостью, так что во все это время они жили и ночевали в своих лодках. Наконец настал сентябрь. Запасы съестного истощались, и добывать их было уже труднее. Руссы порешили возвратиться домой. Но путь был отрезан. На море все время стоял греческий флот и зорко сторожил все движения русских однодеревок. Надо было уйти так, чтобы никто не заметил. В сентябрьскую темную ночь русская флотилия тронулась и направилась к европейскому берегу, конечно, для того, чтобы плыть домой по обычной дороге вдоль берегов. Греки не дремали, по крайней мере днем, настигли отважных беглецов и началось второе морское сражение, в котором многие русские корабли были потоплены, иные взяты в плен, и только снова наступившая ночь спасла оставшихся, в каком количестве, неизвестно. По рассказам греков, возвратились в целости очень немногие. В Царьграде русским пленным, всем, торжественно, в присутствии иноземных послов, отрубили головы. Достаточно было этого одного похода, чтобы прозвать Игоря Горяем.

Возвратившаяся русь с ужасом рассказывала, каждый своим, об этом оляднем огне, т. е. об огне греческих хеландий. «Как есть молонья, что на небесах, – говорили они. – Эту молонью греки пущали в нас и пожигали. Оттого нам и нельзя было одолеть». Оправдание очень любопытное: оно намекает на существовавшее общее и всегдашнее сознание Руси, что, идя в поход, в какой бы ни было борьбе, она непременно должна одолеть. Поэтому несчастный поход, вместо уныния, возбудил только всеобщую злобу, жажду отмщения.

Возвратясь домой, Игорь тотчас же начал собирать многое войско и послал за море приманивать варягов, как можно больше. Сборы продолжались три года, что было естественно при тогдашних обстоятельствах. Чтобы собрать многое войско, требовалось и много времени. Земля не находилась еще в одной руке и была разделена на самостоятельные независимые области, с которыми надо было уговориться через послов. Точно так же и за морем многие варяги не могли собраться в один год.

В это самое время, когда по всей стране и даже за морем разносился военный клич, у Игоря родился сын Святослав в 942 году, будущий мститель за все отцовские неудачи, родившийся именно посреди возбужденных мыслей и чувств пылающего отмщения и, как увидим, начавший первый свой подвиг тоже мщением за смерть отца.

Пришли варяги, собралась русь (Киев), поляне, словени (новгородцы), кривичи с Верхнего Днепра, тиверцы с Нижнего Днестра. Не было только чуди, мери, веси. Но, вероятно, они сокрыты в одном имени словен, как, вероятно, сокрыты радимичи и северяне в имени полян. Игорь приманил и печенегов и для укрепления взял у них заложников. Войско двинулось в ладьях и на конях. Корсунцы первые узнали об этом походе и послали в Царьград сказать, что «идут русские – кораблей нет числа, покрыли все море кораблями!». Болгары со своей стороны тоже дали весть, что «идут русские, наняли себе и печенегов». Царь Роман поспешил послать навстречу не войско, а послов, лучших бояр, со словами к Игорю: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, придам и еще к той дани». И к печенегам послал много паволок и золота, разумеется, подкупая их отстать от руси. Игорь в то время дошел уже до Дуная. Он созвал дружину, и начали думать. Дружина решила: «Если царь говорит о мире и дает дань, еще и с прибавкой, то чего же и желать больше: без битвы возьмем злато, сребро, паволоки! Как знать, кто одолеет, мы или они? Али с морем – кто в совете? Ведь не по земле ходим, но по глубине морской – всем общая смерть».

Совет был очень рассудителен и разумен, особенно ввиду памяти о греческом огне. Игорь послушался дружины, взял у греков золото и паволоки на все войско и воротился домой, а печенегам велел воевать Болгарскую землю.

На другое лето греческие цари прислали в Киев послов, снова построить первый, т. е. древний, начальный мир. Все это показывает, что Игорев поход в действительности явился грозой для греков и они, откупив мщение дарами, поспешили восстановить прежние мирные отношения. Ясно также, что в нарушении мира были виноваты они сами. В противном случае высокомерные новые римляне, если б не нуждались, не поехали бы к варварам в Киев. Несомненно, что такие же отношения возбудили и походы Аскольда и Олега.

Поговорив с послами о мире, Игорь потом отправил в Царьград для точных переговоров свое посольство, от себя и от всего русского княжья. По-видимому, участие этого княжья было необходимо. Каждый смотрел за своей выгодой, и каждый должен был отвечать за себя. Поэтому посольство состояло из представителей двух основных сил тогдашней Руси: из послов от всякого княжья, от военной силы, и послов – гостей от торговой силы каждого города, которая несомненно посылала своих избранных. По неясности в написании имен очень трудно в точности определить, сколько всего было послано княжеских послов. Приблизительно можно считать около 27, и столько же купцов-гостей. Можно полагать, что от каждого города ходило по два посла, княжий и гостиный, почему и всех главных мест или главных городов тогдашней Руси можно считать также около 27[110].

Пришли русские послы в палаты к царю Роману. Велел царь им говорить с боярами и велел писать речи тех и других на хартии. Вот причина, почему договор Игорев, как и договор Олегов, носит в себе явные следы, так сказать, совещательного говорения и походит больше всего на протоколы. От той же причины зависит и беспорядочное расположение статей, которые записывались живьем, как шло само совещание.

Эту драгоценную хартию летописец опять помещает в летопись целиком. Список с нее, конечно, он мог достать не только в княжеском книгохранилище, но еще ближе, у кого-либо из старых бояр, а особенно у старых гостей, для которых этот документ был еще дороже и надобнее. Странствуя каждый год в Царьград и проживая там долгое время, гости-купцы на этой хартии основывали не только свое пребывание, но и все свои сношения с греками. Должно полагать, что список хартии находился у каждого большого и богатого гостя.