Фракс и пляска смерти - Мартин Скотт

Лисутарида высадила меня на улице Совершенства. Торговка рыбой и расположившийся на тротуаре точильщик вели бесконечный спор. Однако у меня были заботы поважнее, чем выслушивать аргументы уличных торговцев. Одной из этих забот оказалась Макри, которая снова нашла убежище в моем кабинете.

— Ты что, будешь отравлять мое существование до тех пор, пока эта полоумная уродина Дандильон не свалит из твоей комнаты? — вежливо поинтересовался я.

— Не исключено.

— Одна из твоих самых серьезных психологических проблем, Макри, состоит в том, что ты проявляешь терпимость по отношению ко всякого рода странным типам. Посмотри, к чему это приводит. Они же используют тебя! В городах, подобных Тураю, для терпимости нет места. С людьми здесь надо обращаться круто.

— А я что делаю?

— Да, когда доходит до мечей или тем более секир, тебе равных нет. Если предоставляется возможность кого-нибудь прикончить, то ты ведешь себя круче всех.

— Разве ваша вера не требует проявлять доброту по отношению к бедным? — спросила она.

— Возможно. Никогда не был силен в вопросах теологии.

— А как насчет трех твоих молитв в день? Что ты просишь у бога?

— Успехов в жизни. Так же, как и все остальные.

— Как хорошо, что я ни во что не верю!

— Это еще раз говорит о том, что ты — варвар, не получивший должного воспитания.

— Мне вполне хватит воспитания, чтобы не продолжать этой идиотской беседы, жирный лицемер! — заявила Макри.

Она достала две украденные из бара палочки фазиса и вручила одну из них мне. Некоторое время мы курили в молчании. Мягкий наркотик меня несколько успокоил, и я рассказал ей о дневных событиях.

— Словом, все кончилось очередной катастрофой, — закончил я свое повествование.

— И сколько же покойников мы в итоге имеем? — поинтересовалась моя подруга.

— Двадцать один. Но имеется указание на то, что число их возрастет. Поэтому я считаю, что мы должны сделать несколько ставок где-то в районе тридцати мертвецов и, возможно, рискнуть одной ставкой на сорок покойников. Это на случай, если события окончательно выйдут из-под контроля.

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю.

— А что здесь понимать? За меня ставку сделаешь ты, поскольку молодой Моксалан от меня денег не примет. Парень полагает, что я обладаю внутренней информацией.

Мои слова, кажется, потрясли Макри.

— Похоже, что-то опять прошло мимо меня, — сказала она. — Последние пару дней ты только тем и занимался, что поносил меня за участие в игре на результат твоего расследования, а теперь вдруг заявляешь, что я должна для тебя сделать ставки. Что изменилось?

— Ничего.

— А как быть с вопросами этики?

— Вопросы этики я оставлю философам. Лисутарида хочет сделать ставки. Нам тоже стоит рискнуть.

— Ладно, я это сделаю. Но только если ты разрешишь мне прятаться у тебя от Дандильон.

— Что ж, прячься, коль скоро это так необходимо. Но мне надо подзанять немного деньжат.

— А куда же делись те бабки, которые дала тебе Лисутарида?

— Я заплатил за квартиру и прикупил ящик кли.

— У меня лишних денег нет, — заявила Макри.

— Нет есть! Ты откладывала чаевые, чтобы заплатить за экзамен, мне известно, что ты прячешь в своей комнате больше сотни гуранов.

— Как посмел ты...

Я поднял руку:

— Прежде чем ты приступишь к своей диатрибе, я хочу напомнить, как застал тебя за попыткой выгрести из-под моей кровати те жалкие полсотни гуранов, которые я припас на черный день. Я много раз помогал тебе деньгами. Более того, я неоднократно наставлял тебя на путь истинный, когда ты делала ставку не на ту колесницу. Я жертвовал своими потом, кровью и заработанными гуранами, дабы поднять твой дух и компенсировать финансовые потери, которые ты понесла в силу своей врожденной глупости. Вот и теперь с той информацией, которой я обладаю, и твоими бабками ты выиграешь такую кучу деньжищ, что сможешь не только заплатить за экзамены за два года вперед, но и купить себе новую боевую секиру.

— Хорошо, — согласилась Макри и добавила: — Но отныне не смей меня ни в чем поучать.

— Мне это и в голову не придет.

— Тебе удалось приблизиться к раскрытию тайны кулона?

— Нет. И это меня очень угнетает. Поначалу я считал, что никаких осложнений не возникнет. Но с этими колдунами лучше не связываться. Им совсем нельзя доверять.

Жара стояла такая, что я начал впадать в дрему. Как только Макри отправилась вниз на работу, я прекратил неравную борьбу со сном. Проснувшись страшно голодным, я спустился в зал таверны, чтобы подзаправиться стряпней Танроз. Оставалось надеяться, что нашей поварихе и Гурду удалось сгладить взаимные разногласия. Я настолько зависел от стряпни Танроз, что даже мысль о возможности ее ухода приводила меня в ужас. Моксалан стоял у стойки бара, и Макри незаметным кивком дала мне понять, что делает ставки.

Хотя в зале висел обычный гул голосов вечерних посетителей, я сразу почувствовал: здесь что-то не так. В таверне полностью отсутствовал столь дорогой для меня запах рагу. Там вообще не пахло едой. Меня охватила дрожь. Подобного ужаса я не испытывал даже при виде самого опасного врага. Случилось то, чего я больше всего опасался.

— Где Танроз? Где пища?

— Ушла, — сказал Гурд и принялся качать пиво с такой силой, что рукоятка насоса едва не развалилась в его лапище.

— А еда? — не унимался я.

— Танроз ушла, — повторил северный варвар, хлопнув кружкой о стойку перед носом насмерть испуганного клиента.

— Ушла, не оставив ничего поесть?

— Нет. Просто взяла и ушла.

— Почему?

— Макри предложила ей уйти.

— Что?!

— Я вовсе не говорила ей, чтобы она уходила! — вмешалась Макри.

Я задрожал еще сильнее.

— Кто-нибудь может сказать мне, что здесь произошло?! — взревел я. — Куда ушла Танроз?!

— Вернулась к маме, — лишенным всяких эмоций голосом ответил Гурд. — Макри посоветовала ей вернуться к маме.

— Подобное описание событий не имеет с действительностью ничего общего! — запротестовала Макри. — Я просто предложила, чтобы она немного передохнула и подумала о своих чувствах к Гурду, а потом объяснилась с ним напрямую.

Гурд зашатался, как смертельно раненный, а мне почему-то захотелось закрыть лицо руками.

— Когда это случилось?

— Танроз сказала, что сыта по горло работой на человека, который не способен оценить всего, что она для него сделала. Да еще и назвала меня низкой душонкой, — простонал Гурд. — А потом эта добрая женщина упаковала пожитки и ушла.